> Начало игры

Не успел Габриэль оглядеться, старательно убеждая себя в том, что все «Это» с ним уже было, и новый дом (именно дом) будет ничуть не хуже старого, как на его плечо осторожно и ласково легла чья-то ладонь. Миловидный молодой человек быстро сообщил, что невольника желает видеть владелец поместья, указал рукой куда-то вглубь темного коридора, приглашая следовать за собой. Сердце неприятно сжалось, билось через силу, будто нарочно пропуская удары, давясь похолодевшей кровью. Это не страх, нет. Слишком много пространства, стишком темно, неуютно, холодно. Даже узкий холл кажется невероятно огромным, стены будто разбегаются, стараясь подчеркнуть ничтожность двух неспешно шагающих фигур. 
- Прошу Вас ждать здесь, – как-то слишком ласково, почти мурлыча в спину. Габриэль обернулся, почтительно кивнул уже закрывшейся тяжелой двери. Он застыл на месте, тут же заложив руки за спину, вытянулся струной, вскинул голову – правильное положение помогает чувствовать себя увереннее. Медленно обвел взглядом просторное помещение, слегка прищурив глаза.
Тихая и холодная полутьма, разбавленная тусклым светом ламп, успокаивала, как родного принимала в свои объятья. Невольник сделал несколько шагов, остановившись возле стола. Руки за спиной сцеплены в замок, только так можно бороться с желанием коснуться предметов в этой комнате. Высокие окна, сквозь которые за кабинетом следит недобрая и слишком темная ночь, стучит холодным ветром и, кажется, нарочно колышет мягкие тени.   Легкие узорчатые шторы; высокие, старинные, уставленные книгами шкафы; причудливой формы мягкий диван – все это как нельзя лучше оттенялось теплым бардовым светом ламп. Комната словно дышала, жила в своем изысканном уюте, оставаясь пугающе холодной, неприветливой. 
Интересно, знал ли Он, как именно обставить свой кабинет, или полностью доверился вкусу дорогостоящих дизайнеров? Уютно ли Ему здесь?
Габриэль слегка склонил голову к плечу. Сердце не унималось – странная шутка утомленного дорогой тела, только и всего. Бояться нечего, все это уже было. Не страшно. Сосредоточенный, бесстрастный взгляд скользнул по пустым белым рамам на стене. Кончики пальцем неприятно закололо. Как странно выглядит эта пустота… Декор, не более, но, все же, неуютно, от стен под рамами будто веяло холодом. Захотелось прикоснуться, убедиться в том, что эти слепые картины всего лишь холодный камень под витиеватым рисунком обоев.
Габриэль прислушался – так тихо, что хочется кричать. Он мог поклясться, что слышал музыку в коридорах, по пути сюда. Но, теперь, только тишина. Несколько шагов вокруг стола…
Должно быть здесь хорошо думается о чем-то важном. Ничто не отвлекает.
Еще пара шагов, и невольник остановился возле стены, пытливо изучая изящную белую раму. Рука уверенно потянулась к темному рисунку.
Пусто. Совершенно точно пусто.

Легкий шелест дверного замка оповестил о том, что невольник больше не один. По спине тонкими пальцами холод. Обернуться захотелось немедленно, но воспитанный многолетними дрессировками внутренний голос остановил, велел не торопиться. Гость вошел тихо, а значит, возможно, желал остаться незамеченным. Вздрагивать, оглядываться, дико шарить глазами по фигуре вошедшего – грубость, непозволительная и совершено лишняя.
Габриэль медленно повернул голову, скользнул взглядом по высокой фигуре, непременно снизу вверх, мягко, осторожно, будто лаская, зацепившись  за бледно-голубые, ледяные и проникновенные глаза. На мгновение показалось – они горят белым пламенем, и от этого, впервые за долгое время, стало не по себе. Зашевелилось, ожило под сердцем что-то чужое, скользкое, толкнуло в грудь и тут же нырнуло под кожу, растекаясь холодом. Мурашки по спине забегали быстрее, пронзая позвонки длинными иглами. И как будто бы даже больно. Дыхание обрывается, и для нового вдоха нужно сделать невероятное усилие. Разум засмеялся, обозвав глупцом, мгновенно разрушил все сомнения, но руки за спиной все равно сжались сильнее. Парень сделал несколько легких уверенных шагов, остановившись в метре от нового хозяина. Одному Дьяволу было известно, с каким трудом дались эти шаги. Тени сгущались и плыли, приводя комнату в движение, погружая в странный дурманящий тусклыми кроваво-красными тенями  водоворот, шептали и тихо смеялись над несчастным, сползаясь к ногам своего господина.  В центре – Он. Человек ли? Габриэль осторожно опустил взгляд к тонкой линии губ и снова в глаза. Спокойно и тепло, без страха, все еще снующего по телу, без пошлого заискивания, без насмешки. Губы расплылись в мягкой улыбке, приветствуя яркую и пугающую красоту нового господина. Принадлежность ему ощущалось всем телом, сомнений не было никаких – перед ним Хозяин.
Все остановилось в одно мгновенье, с новым ударом ветра в холодные темные стекла. Сумрак изящного убранства кабинета, теплый свет, к которому уже так привыкли глаза, и бледная высокая фигура, острым клинком пронзившая реальность, сливаясь с ней в одно целое. Все замерло, улеглось, превратившись в обычное и живое.  Невольник вздохнул, чувствуя, как сжимающий горло ком растворяется, падает вниз, чтобы погибнуть в теплых недрах желудка, склонился в изящном поклоне, выражая свое почтение, заговорил мягким звучным голосом.
- Доброй ночи, Monsieur, - он поднял голову, снова крепко сцепившись взглядами, – Габриэль Рош, Ваш... новый раб.

Габриэль слушал внимательно и молча, не опуская глаз. Этим мужчиной можно восхищаться бесконечно, как изысканным полотном безумного художника. Полотном, оценить истинную ценность которого мог бы только в равной мере безумный человек. И все же, оно притягивает и волнует умы праздных обывателей, и люди тянутся к нему, чтобы только смотреть. Смотреть и ужасаться, смотреть и чувствовать, как ломается, трещит по швам уютная и родная скорлупа. Тщательно продуманная, крепкая, слепленная из правил, законов, шаблонных фраз и искусственных настроений, из всего того, что обыденно, что вписывается в графу «норма». А Он – разрушает, ломает, заставляет внутренности неистово клокотать от странной и острой боли. Ласкающий горечью снисхождения низкий голос невольник мог бы слушать часами.
Конечно, Габриэль ошибся, ведь он - раб. Раб ошибается всегда, столько раз, сколько хозяев сменится за ночь и не единожды с каждым из них. Но каждый раз в попытках угадать настроение всегда, каждую минуту бесконечных истязаний и пыток, все хочется сделать по-своему. Взбунтоваться, вцепиться резцами в горло, удивить жестокостью и даже убить. Убить хотелось и Его.
Страшно. Конечно же, страшно хотя бы приблизиться, и этот страх все сильнее. А всего-то нужно – подчиниться, прогнуться, выполнить волю и прожить еще один день, до завтра, стараясь не тешить себя глупыми мечтами об отмщении, не думать о побеге, не строить планов на будущее. Жить моментом – это даже удобно. И пока что он - совершенно невредим, отчитан терпеливо и мягко, как нерадивый щенок, еще не успевший досадить Хозяину своим скулением.
Гордость? Нет. Как и у Вас, господин.
Руки быстро справились с ремнем и молнией на джинсах. Потертая ткань без труда послушно упала с бедер, обнаружив отсутствие нижнего белья, обнажая ровные ноги, которые тут же подогнулись в коленях, скоро но не без осторожности опуская Габриэля на паркет. Ожидание – раздражает. Взгляд уже смотрит в пол,  колени разошлись, спина держится ровно и крепко, настолько, что невольник мог бы послужить неплохим, но дешевым элементом интерьера. Спокойно, без лишних рваных движений, суеты и дрожи в руках.
Разве можно лучше отблагодарить за столь щедрый совет, как-то еще, кроме моментального его использования? Достаточно унизительно? Но ведь господин был так добр еще секунду назад, быть может, и эту недостаточность он простит.
Холод под кожей унялся, мысли сухие и четкие, стучат отбивным молоточком в виски. Волнение? Немного. Не хочется боли и унижения, но не больше чем обычно. Невольникам, должно быть, многого не хотелось бы. От этой мысли становится смешно, но до улыбок ли сейчас. А Габриэль знал только себя, другие рабы в доме Учителя не приживались, исчезали так же внезапно, как и появлялись.  Взгляд неподвижный и спокойный, лицо – каменное. На полу, без штанов, готовый занять себя всем, чем будет угодно новому Хозяину, прекрасному и пока еще доброму.

Прикосновение горячих пальцев - подобно благословению. Удивительно, странно, пугающе приятно, от чего длинные выцветшие ресницы легко задрожали, выдав  растерянно- удивленное движение зрачков.
Губы ласково прижгло сухим теплом, совершенно не подходящим холодному образу господина де Виля. И если их совсем немного разомкнуть, незаметно и задержав дыхание, чтобы не беспокоить кожу мужчины разогретым легкими воздухом, можно представить себе поцелуй. Совершенно невинный, прекрасный, как если бы была возможность хоть раз поцеловать живое пламя. Сердце тянуло приятной истомой, перехватило кровавой лентой, захотелось поднять глаза, поблагодарить. Но, как и все желания, это сгорело, не успев даже удобнее устроиться в голове юноши. Голос - ровный, мягкий - почти ласкает слух. И, кажется, ему вторит тишина просторного зала, она к нему привыкла, умеет правильно играть с этим дивным глубоким звучанием, подчеркивая значимость каждого сказанного слова глухим, едва уловимым эхом. Или это всего лишь обман разыгравшегося шального воображения?
Все же, господин безмерно щедр. Он снизошел до новых объяснений, хоть и говорил о прописных истинах, известных каждому рабу,  что приводило в еще большую растерянность, удивляло. Но, тем не менее, Габриэль ошибся снова, подтверждая свою собственную теорию. Но получил бы он это волшебное, обжигающее губы прикосновение, исполнив приказ в точности? Разве Хозяин склонился бы к нему? А за один подобный жест можно вытерпеть любую пытку, тем более, что они все равно неизбежны. Но, как же хочется поднять взгляд, еще раз рассмотреть тонкие выразительные и  бледные черты, скользнуть взглядом по изящной линии молочно-белых губ, пересчитать чертей, наверняка уже беснующихся в рвущем душу диком танце на дне холодных глаз. Когда это я стал так любопытен?
Последние сказанные Хозяином слова укололи, как будто нарочито точно подчеркивая их букетом пряных ароматов, смешанных и легких, в которых без труда улавливался чуть сладковатый запах дорогого тела, дорогого парфюма, дорогих сигарет…  И откуда Ему знать это саднящее чувство обиды, холодную злость, когда замираешь на ступенях наглухо заколоченного дома, оставшись ни с чем, потеряв последние следы по которым можно было бы проследить присутствие некогда живого полноценного человека. Одежда невольника отдает пережженным запахом утюжного пара , смешанным с вонью дешевого стирального порошка. В узких петлях ткани еще держится предутренняя влажная прохлада. Что ж, по крайней мере, он добрался сюда в чистом.
Рука быстро дернула широкий пояс, тяжелая металлическая пряжка испуганно и глухо звякнула, упав на жесткую теплую ладонь.  Лицо спокойное, глаза по-прежнему устремлены в пол, ремень преподнесен почтительно в открытых руках.
Теперь раздеться. Пальцы подцепили ворот, заставляя нити хрустнуть, надорваться, растягиваясь. Футболка упала на пол, одновременно с плавным движением тела. Плечи и голова коснулись холодного паркета, шея неправдоподобно выгнулась. Легкий удар серебряного крестика пропел звенящим тонким уколом в висок, но прошло мгновенно, почти незаметно. Руки быстро потянулись к спущенным джинсам, подхватили, грубо собирая жесткую ткань. Колени с небольшим усилием и скрипом гладкой кожи скользнули по паркету, подтянулись к груди, от чего тело невольника на несколько секунд невероятно сжалось. Спина выгнулась дугой, но лоб от пола не оторвался. Пальцы нащупали концы широких штанин, с трудом стащили их, цепляясь за резиновую подошву кед. Быстро и уверенно, насколько это возможно было в столь унизительном и неудобном положении. И, все же, не достаточно. Габриэль на мгновение прикрыл глаза. Быстрее же… Тихий внутренний голос шептал о том, что Хозяин не расстроится, не разочаруется, возможно, эти жалкие попытки в точности выполнить приказ его даже не забавляют, ему попросту наплевать на то, что творится сейчас на полу, возле его ног. «Любой приказ Господина достоин уважения, и выполняться должен тщательно, как будто нет на свете большего счастья…»
Сорванные джинсы остались лежать в шаге от невольника. Колени вернулись за прежнее место, принуждая приподнять, бесстыдно оттопырить зад, но так же спокойно, без тени присущей шлюхам вульгарной игры. Если понадобится, он будет и шлюхой, но сейчас, кажется, от него требуется только слепое подчинение. Габриэль глубоко и тихо вздохнул, чуть наклонил голову, упершись в пол теперь уже щекой, позволив себе устроиться удобнее и избежать травмы шеи в том случае, если господину придет в голову наступить на него. Теперь он обнажен. Холодный паркет неприятно давит на ключицы, руки согнуты в локтях, прижаты к телу, ладони подпирают гладкий паркет.