Жребий брошен и оглашен хозяином адского местечка…
Дезире, немного оглушенный алкоголем, ночью и беспутной гонкой за адреналином, щурится.
Задушить, утопить, кастрировать…
Чего только в своей военной жизни он не делал, только чужие судьбы попусту не пускал под откос. Война быстро учит ценить последний глоток воды, последний взгляд, последний вздох.
Жавшиеся у стенки «султанши», побелели так, что это было видно даже под слоем грима. Данж «протянул» взглядом по рядам присутствующих, ловя «в прицел» Тореро и бледное лицо выкупленного им подростка.
Зайка хорош, но, думаю, что за такую цену он тебе не нужен…
Под кадык подкатило ощущение пресытившегося хищника, который набил утробу и чувствует остальной кусок туши лишним – глотни больше и все пойдет назад. Дезире оглянулся, ловя в цепкий плен руки одного из невольников. Мальчишка, едва ли намного старше протеже тореро, забился в его хватке, паникуя и давясь накатывающим ужасом. Дернув паренька к себе, мужчина усадил его на колени, прижимая и заставляя замереть, впав в жертвенный транс.
Учили же вас тут ожидать любой участи от рук клиентов, но сам знаю, что желание жить трудно перебороть.
- Не трону… - шепчет на ухо, лаская маленькую раковину языком. – Не нужны мне такие трофеи.
Изнутри рвалось наружу что-то дикое, но не за кровью – хотелось размять податливое тело, вбиться в него, избавляясь от всех собственных запретов, ломивших теперь виски. Данж поймал ртом губы «султанши», побуждая очнуться из полуобморока, протолкнулся к языку, нашаривая его своим, втянул, посасывая, будто мятный леденец. Мальчишка тихо заныл, задыхаясь эмоциями – преодолеть разбег от смертельного ужаса до любовного томления оказалось не так-то просто. Ладонь Дезире покровительственно накрыла основание твердеющего органа, перекатывая поддернувшиеся яички раба. Долгие пять минут нежно мял их, чувствуя, как мелкая дрожь прокатывается по телу «султанши», вдруг выгнувшейся в его руках, всхлипнувшей и тут же обмягшей сломанной куклой.
- Иди… - тихий посыл прочь смел паренька, тут же затерявшегося среди таких же, одинаково выглядящих, как кегли в боулинге, товарок.
Может когда-нибудь вырвется отсюда, приживется в обычном мире, детишек наплодит и не будет на моей совести толстеющего евнуха с визгливым голосом. – решение было принято и мысли, лишенные пьянящего вина гоночного адреналина, текли уже спокойней. – Игра перестала быть игрой, смешавшись с грязью беспредела. Что можно было бы пожелать тут себе из «черного списка»? Убивать бьющегося в безмолвном ужасе беззащитного мальчишку? Устраивать любовные игры с волосатой тушей гориллы или вымаливать чей-то воняющий алкоголем и куревом харчок, чтобы ощутить, как он жирным слизнем сползает по лицу, и знать при этом, что потом даже выигранный такой ценой лот станет тобой брезговать? Не мое. В такие глубины мне еще спускаться рановато.

Краем глаза он примечает, как Тореро поднимается со своего места и ровным ледяным голосом сообщает о том, что покидает аукцион. Затем кладет на плечо шокированного происходящим мальчишки ладонь, поддерживая его и, одновременно, подталкивая к двери. Тот растерянно смотрит на «зайца», что-то шепчет мужчине и начинает … упираться, но, по видимому, матадору не привыкать укрощать упрямцев: тот подхватывает паренька поперек туловища и выставляет за двери, услужливо распахнутые парой рабов. Когда точеная фигура в черном исчезает, Данж, тоже делает отмашку распорядителям, показывая скрещенные руки "Basta! Finita la comedia".
Парадный вход, холл и лестница

Отредактировано Дезире Д’Анжуа-Реньон (2010-04-20 06:43:00)

- Выполнение задания №3 (при участии месье Финиса Терре) -

*****Финис Терре*****

Если он тебе нужен, пойди и скажи ему об этом. Здесь, предполагаю, нравы куда свободнее чем в любом из пригородных мотелей.
Негромкие слова Лавра не успели ещё растаять в воздухе, как Финис легко поднялся с подлокотника его кресла, хищно развернувшись всем корпусом к отдаленному диванчику, словно бы намереваясь сию секунду подойти и как минимум съесть лакомый белобрысый кусочек, столь эффектно продемонстрировавший все достоинства юношеского телосложения.
- Чертовски давно последний раз был в пригородном мотеле, мой друг, но советом воспользуюсь, - Терре неторопливо обошел кресло барона сзади, не раз и не два бросая взгляд на вожделенный диванчик. Блондинистый, и, похоже, незрячий Мистер Ви отдыхал, расслабляясь после мини-шоу, к изрядной радости наблюдателя - без маски. Оружейный барон был как всегда прав: зачем тянуть со знакомством, когда все вокруг кружится и мельтешит, торопясь свершиться. Взять хотя бы господина на коляске, подкатившего к Лавруше за поцелуем. И ладно бы аукционное задание выполнял, так вроде нет, вылетел довольно быстро из зала. Впрочем, ну его... Есть дела поважнее.
- Я пошел гуляяять... - тихо сообщил Терре спутнику и направился к светловолосому любителю бондажа, - Не знаю, как господа организаторы, но я неудовлетворен. И да, это был комлимент. Финис Терре, к вашим услугам.

*****Люка Грамон*****

Люка пребывал в наипрекраснейшем расположении духа, ватной куклой сидя на диванчике.  Такой массы эмоций и ощущений он не испытывал ранее никогда, и, если поначалу он жадно глотал их, не разбирая, как голодающий человек сметает в рот всё подряд, что только кажется съедобным – то сейчас юноша смаковал новые впечатления, как пресыщенный гурман пробует «и того, и другого», вынося вердикт – это мне не нравится, а вот к этому я ещё вернусь. Мозг был пуст как Марианская впадина, и лишь не спавшее возбуждение лёгкими волнами будоражило лениво текущую кровь, заставляя её приливать к щекам, окрашивая кожу розовым румянцем. Слух выхватил из какофонии звуков приближающиеся шаги, подошвы обуви твёрдо и уверенно припечатывали паркет, жалобно попискивающий при каждом шаге. Люка лениво повернул голову в сторону звука, не меняя расслабленной позы, - Не знаю, как господа организаторы, но я неудовлетворен. И да, это был комлимент. Финис Терре, к вашим услугам.
Приятный голос взрослого мужчины, запах самца, небрежно идущего по своим делам и даже не поворачивающего головы в сторону распластавшихся, готовых к случке самок... Жюль сжал плечо юноши, не вмешиваясь, впрочем, в ситуацию и начал резкими ударами пальцев выстукивать своё недовольство происходящим.  Люка положил ладонь на пальцы помощника, отвечая, - Мы же договорились, Жюль. Я сам могу решать, - и, доброжелательно улыбнувшись в сторону незнакомца, произнёс:
- Люка Грамон, - юноша протянул вперёд кисть для рукопожатия, - присаживайтесь, месье Терре, - лёгкий наклон головы, показывающий на свободное место рядом.
Подождав, пока мужчина присядет, молодой человек улыбнулся:
- Хорошо, что Вы не в судейском составе, а то не получить  мне приза. Как Вы находите аукцион? Не правда ли, весело? – Люка поёрзал на сиденье, устраиваясь поудобнее и поворачиваясь к собеседнику в полоборота.
- Я первый раз в таком месте, и ещё ни с кем не знаком, - юноша прикусил губу, - кроме Вас, конечно. Вам не понравилось моё выступление? – перескочил он на другую тему.
Мысли и эмоции толпились в голове и толкали друг друга, как орда возбуждённых школьников в дверях класса, и это столпотворение мешало сосредоточиться на линии беседы.
- А Вы часто посещаете подобные Вертепу заведения? – юноша испугался, что новый знакомый сочтёт его невоспитанным от такого вопроса, и в извиняющемся жесте вытянул руку вперёд, натыкаясь на что-то мягкое и сжимая слегка пальцы, - Не сочтите за бестактность, - произнёс он, - мне просто всё интересно, я так мало общаюсь с людьми в силу определённых причин...
Неспешное течение беседы прервал голос ведущего, начавший оглашать задания следующего тура, и Люка замер, весь обратившись в слух. Убить? Кастрировать? Обезьяна? С каждым новым заданием юноша невольно вздрагивал, словно от ударов плетью. Особенно его впечатлил поцелуй с обезьяной – будучи незрячим, он побаивался животных, не в силах предугадать их реакцию, и поэтому уже заранее восхищался мужеством человека, котрому предстояло даже не погладить – а, по разыгравшемуся воображению юноши – чуть ли не засунуть голову животному в пасть. Действие, надлежащее выполнить ему,  несколько удивило Люка, - «Зачем?», - недоумевал он, -« Какой в этом действии смысл? Что организаторы хотели сказать, давая мне подобное задание?» Впрочем, вопросы были скорее риторическими, так как задания, выпавшие другим претендентам, так же не отличались логичностью. Один за другим игроки выбывали, отказываясь от выполнения условий, а Люка всё переваривал услышанное, в него плевали и раньше, и не раз – дети, знаете ли, жестокие существа, особенно когда за ними не наблюдают взрослые... Но вот кого просить, он же здесь никого не знает. Да и как озвучить просьбу? Месье, не хотите ли поплеваться, используя меня в качестве мишени?
- Месье Терре, помогите мне, пожалуйста, выполнить задание, - юноша снова сжал пальцы на чём-то мягком, с жаром продолжая, - я здесь никого не знаю, кроме Вас, и Вы кажетесь мне дружелюбным человеком. Вы же не откажете в моей просьбе?
Если бы глазные протезы, на которых навечно застыло выражение спокойной доброжелательности, созданной мастером, могли отображать эмоции, испытываемые Люка, то  мужчина смог бы прочитать в них мольбу, азарт, стыд, испуг, упёртость, желание...

*****Финис Терре*****

Диванчик уютно спружинил, прогибаясь, когда Финис, вернув рукопожатие, сел на предложенное место. Рука Люка, спрятавшаяся на миг в ладони Терре, была мягкой, по-птичьи хрупкой и аппетитно, сладостно беззащитной. Даже крепкая фигура помощника за спинкой дивана не нарушала, а лишь подчеркивала трогательную уязвимость юноши. Это было одуряюще вкусно. Телохранитель-нянька, или кто он там, возвышался безмолвным призывным маяком, обозначая достойную внимания цель. Ну а внимание, с которым верный пес следил за хозяином, только подстегивало озорное желание подразнить.
После торопливой речи юноши, закончившейся извинением и мягким прикосновением руки к плечу, Финис не сдержал улыбки. В мягком движении чутких пальцев не было ничего от наигранной невинности служителей иных вечеринок, выряженных нимфетками - парнишка действительно ощущался почти непорочно. И зачем такого сюда занесло? Нет, "зачем" понятно, но какого черта?
- Аукцион впечатляет, хоть я и опоздал к началу. Впрочем, ваш выход я не пропустил, так что можно считать, вечер уже удался. Но мало, очень мало... - Галантно ответил он на несколько вопросов сразу, коротко тронув ответно пальцы Люка своими. Объявили следующие лоты и он хмыкнул, одобрительно и заинтересованно глядя на реакцию соревнующихся.
- Жаль, не я придумываю задания. По мне так очень не хватает чего-нибудь вроде: нацепить на щиколотку маломощную бомбу и плясать зажигательную джигу, пока рулетка раскручивает 50 на 50 вероятность взрыва. Черт, я определенно должен открыть конкурирующее заведение или наняться сюда работать организатором-методистом, вам не кажется? - пошутил он, краем уха слушая задание самого Люка, а потом и его просьбу:
- Помочь вам выполнить задание, и, быть может, уступить вас на ночь этому лоту? - Он рассмеялся тихо, словно само предположение о том, что Люка может от него уйти было абсурдным.
- А вы делец, знаете ли. Безбожно эксплуатируете свое очарование. Пожалуй, я вам помогу. Но не бесплатно, конечно. Вам придется на ухо пообещать шепотом мне что-нибудь такое, что бы мне понравилось. Ну и во что бы я поверил. Что скажете?

*****Люка Грамон*****

- Задания несколько необычны, - охотно поддержал разговор Люка, - но с бомбой было бы уже слишком, - он улыбнулся, показывая, что понял шутку, - а у Вас буйная фантазия, месье Терре, - рассмеялся юноша, - я думаю, пригласив Вас на должность массовика-затейника, поместье только выиграло бы, а поток гостей увеличился бы в несколько раз.
Ответная речь Финиса на просьбу Люка малость огорошила последнего:
- Уступить на ночь? – повторил он, - Мне кажется, Вы могли бы присоединиться к нам, я был бы счастлив иметь таких собеседников. Думаю, и Вы, и месье Чёрный Заяц можете рассказать мне много интересного, - юноша радовался, как ребёнок в предвкушении праздничного торта – ещё бы! После стольких лет почти в полной изоляции найти одного замечательного собеседника, а вскоре, возможно, и второго!
Предложение мужчины выглядело вполне здравым, и правда, помощь дело благородное, но и её иногда следует подкреплять поощрением.
- Хорошо, - после небольшого раздумья сказал Люка, - я обещаю...
Пальцы юноши скользящим жестом прошлись по тому мягкому, на чём лежали, уперевшись в конце своей дороги в шею, - «Удачно», - обрадовался он, - «Не придётся ощупывать всего месье, а то вдруг ему неприятно»
- Простите, месье Терре, Вам не доставляют дискомфорта мои прикосновения? - вежливо осведомился Люка, - как Вы, наверное, уже поняли, я не имею возможности видеть.
Почти невесомо прикасаясь подушечками пальцев к коже, юноша провёл ими дорожку вверх по шее мужчины, находя мочку уха и, мягко сжав её, слегка потянул на себя, вынуждая собеседника немного наклониться.
- Я обещаю, - прошептал он, - показать Вам самое дорогое, - губы приблизились к уху, почти прикасаясь к мочке, - мою коллекцию древних монет.
Не сдержавшись, Люка сначала фыркнул, затем рассмеялся, ткнувшись носом в плечо мужчины:
- Я пошутил, - извинился он, - я обещаю Вам поцелуй в любое место, какое Вы сами укажете. Вас устроит? – юноша склонил голову набок, мысленно сжав кулачки, ну пожалуйста, пусть это тебя устроит!

*****Финис Терре*****

- За кого вы меня принимаете, - ухмыльнулся Финис, прикасаясь к точеному запястью рукой, превращая осторожное изучающее прикосновение в интимный жест специфического доверия.
- Когда мне перестатут нравиться прикосновения юношеских рук, я застрелю сначала с десяток окружающих, потом желательно вас, как образчик красоты и нежности, а потом себя. А в ваше обещание я верю, но увы, оно мне недостаточно нравится, - рассмеялся Финис тихо, потом приблизился, замечая, как дрогнули светлые волосы от его дыхания.
- А вот если пообещаешь позвать меня в каком-нибудь порнографическом сне, или посвятить мне утреннюю эрекцию, или называть моим именем первого же, с кем случится переспать после сегодняшней ночи... тогда будет интересно. Или победа не так желанна? - он сам не заметил, как перешел на ты, увлеченный собственными фантазиями.

*****Люка Грамон*****

Прикосновение мужчины было приятным, настолько, что вызвало незнакомую дрожь внутри, как будто пальцы невидимого музыканта решили сыграть небесную мелодию на внутренностях юноши, мягко перебирая струны вен, отстукивая нежный ритм на барабане сердца.
- Не нравится? – эхом повторил за Финисом Люка, продолжая растерянно поглаживать кончиками пальцев ушную раковину собеседника.
Продолжение речи его смутило:
- Откуда Вы знаете, что мне снятся..., - юноша помялся, - порнографические сны? – любопытство было ненаигранным, Люка и правда было трудно представить, что данного рода сны снятся практически каждому человеку на Земле, и никому не рассказывал о своих нескромных сновидениях, жутко их стесняясь и стыдясь.
- Хорошо, - юноша опустил голову, чтобы скрыть покрасневшие щёки и уложил руки на коленях, - я... моя утренняя эрекция будет посвящена Вам, - шёпотом произнёс он, затем поворачивая разрумянившееся лицо в сторону мужчины и продолжая, - а если Вы согласитесь мне помочь и в последующих заданиях, то я обещаю рассказать Вам свой самый нескромный сон. Вы поможете мне? – Люка с замиранием сердца ожидал ответа, ведь от решения месье Терре зависели его дальнейшие действия.

*****Финис Терре*****

Вместо ответа Финис положил ладонь "Мистеру Ви" на грудь, коротко погладил, едва заметно шевельнув пальцами, шепнул почти неслышно: - Не вижу причин отказать. Сейчас будет шоу.
И в ту же секунду прикосновение из вежливого стало жестким, пальцы крепко сгребли одежду на груди и поднявшийся порывисто с дивана Финис не смог отказать себе в удовольствии дернуть парнишку на себя, выбивая грубым движением почву из-под ног. Выдох, неслышный стон насилуемой ткани, и паркет под ногами Люка уже не так надежен, и сладостно Терре видеть изумление на бледном лице, беспомощность и невольное, вынужденное доверие единственному устойчивому объекту в темноте. Издевательски и одновременно весело щурясь, неудачливый самоубийца коротко оглядел зал, пользуясь этой паузой, чтобы набрать побольше слюны и плюнул в лицо слепцу, не особо заботясь о том, чтобы вышло поделикатнее. Выглядел Люка жалко. Не хотелось бы оказаться на его месте, посреди жадной, полной вздохов и взглядов темноты, потерянному от резкого движения и неожиданности. Отпустив его, Финис плюхнулся обратно на диван, лишая последней поддержки. Если высокое собрание хотело насладиться зрелищем униженного парнишки, то у них были все возможности.
Щелкнула крышка портсигара, тихо провернулись зубцы колесика и зажигалка в руках выдохнула огненный язычок, затрепетавший на конце сигареты.

*****Люка Грамон*****

Всё произошло мгновенно. Сколько раз Люка читал эту фразу в художественных произведениях, не будучи в силах представить, как это? Неужели не ощущали, не предчувствовали, не догадывались? И только теперь ему стало ясно, что – нет, не ощущали, не догадывались... Все предчувствия молчали, все ощущения делали вид, что они и вовсе не существуют, а мозг расслабленно наслаждался импульсами удовольствия, идущими от тёплой мужской ладони, устроившейся на груди юноши. В один миг нежное прикосновение сменилось жёстким захватом, уютная безопасность диванчика на пугающую неопределённость положения в пространстве, а умиротворённая нега – на колющий ужас, сжавший мозг холодными когтистыми лапами. «Ой», - пискнула душа, и заметалась неприкаянно  где-то между пятками и горлом, а Люка судорожно вцепился в свою единственную связь с окружающим миром, в держащие его за ткань костюма руки, впиваясь ногтями в запястья, краем сознания ощущая волны напряжённости, исходящие от личного помощника, и каким-то чудом подавляя проклюнувшийся в нём зародыш паники.
Секунда – и на щёку шлёпнулось нечто холодное, по сравнению с горящей кожей, что неохотно и вязко начало сползать вниз. Это напомнило Люка один случай, когда он летним погожим деньком валялся на травке в домашнем саду, и ему на руку прыгнула лягушка - такое же холодное, влажное и склизское прикосновение, ввергнувшее тогда ещё ребёнка в многочасовую истерику. Так и сейчас, потрясение, вызванное резкой сменой положения, сорвало шлюзы, Люка всхлипнул и обильные слёзы хлынули из глаз, смешиваясь с чужой слюной, утягивая её за собой, чтобы сорваться с дрожащего подбородка, и обрести вечный покой, впитавшись в ткань костюма. Держащие его руки неожиданно исчезли, оставляя его в пугающем одиночестве посреди глумливой толпы, юноша покачнулся и упал на колени, всхлипывая и шаря руками по полу. Неожиданная встреча лба и резного края диванчика закончилась победой последнего, наверняка, некоторое время спустя, обозначивающейся изрядной шишкой. Из последних сил Люка нащупал что-то, напоминающее ногу своего собеседника, обессиленно привалился между расставленных ног мужчины, вжимаясь лицом в бедро, и приглушённо зарыдал, выпуская испуг и унижение покусыванием тонкой ткани брюк, вцепляясь пальцами в бока месье Терре до побеления костяшек. Жестоко? Но просил сам. И знал, что не в монастырь приехал, а в место, являющееся, по слухам, сосредоточением всевозможных видов извращений. Одно Люка понял чётко – такое его не возбуждает.

*****Финис Терре*****

Подобной реакции Финис, как человек, редко имевший возможность общаться с молодыми слепцами, совершенно не ждал. Да и кто бы мог предугадать такую искреннюю, мгновенную и глубокую истерику. Жалко было парнишку, тот перепугался и ещё ушибся, если верить глухому стуку о дерево. И вроде бы никто не виноват, все на все шли добровольно, однако же вот результат: ревет в колени случайному знакомому, с которым только что по-детски флиртовал.
- Ну не ёб твою мать, а... Люка, перестань...  - он быстро обвел глазами зал, подмечая, все ли на них смотрят, или вдруг повезло и кто-нибудь вовремя отвлекся на удушение или утопление особенно ненужной султанши. Встретился взглядом с Геррерой, поднял брови, мол, "видишь как вышло, а шел развлекаться..."
- Дайте платок, - одними губами красноречиво произнес он, обращаясь к няньке-секьюриьи, и толкьо получив требуемое, сообразил, что не очень представляет, куда его девать. Не подкладывать же юноше под нос квадратик ткани, надеясь, что он сообразит, что с ним делать. Так что Финис просто сунул платок в руку Люка и запустил пальцы в волосы юноши, поглаживая успокаивающе и надеясь, что все скоро пройдет.

*****Люка Грамон*****

В сжатые пальцы настойчиво пихнулся какой-то кусочек ткани, и Люка машинально обтёр им лицо, запоздало опознав в нём свой же платок, по запаху цитрусовой отдушки, используемой домработницей в отчем доме. Уже успокаиваясь, юноша улегся щекой на импровизированную подушку, по совместительству являющейся ногой Финиса, изредка вздрагивая от сотрясавших тело последствий истерики. Тёплая рука мужчины успокаивающей тяжестью легла на затылок, скользя по волосам и иногда путаясь пальцами в густых прядях, возращая утерянное было спокойствие и самообладание. Последний раз прерывисто вздохнув, он пробормотал, приподнимая голову:
- Простите за этот срыв, месье Терре, - произнёс он, - и спасибо за помощь.
Юноша помолчал, собираясь с силами и, с сожалением отрывая голову от уютного тепла мужской конечности, полуобернулся в сторону сцены, обращаясь к ведущим:
- Господа, моё задание считается выполненным? – затем, скривив губы в некоем подобии улыбки, продолжил, - благодарю за шоковую терапию. Полезно иногда вспомнить, что мир, в котором мы живём, далеко не клубничная полянка...
Он хотел было добавить ещё кое-что, но не стал, вместо этого нащупывая руку своего нового знакомого и робко накрывая её своей ладонью.

Отредактировано Люка Грамон (2010-04-19 21:53:30)

Задание уровня Chard.

Жан. Жак. Ферье.
Второе задание удалось на славу. Блондин жадно облапал Жака, не давая опомниться после оргазма. Придавленный тяжестью тела к спинке кресла, с зажатыми яйцами, он чуть не взвыл, задыхаясь от приступа боли.
Что ж ты творишь, сука! Блядь, ну нахуя так делать?
Он рыпнулся, пытаясь вырваться из железных объятий, но почти сразу получил желанную свободу, облегченно сползая по мягкой спинке.
В таком состоянии, хотелось отключиться, не обращая внимания на выкрики в зале, приглушенный шепот и ропот толпы услышавшей новые условия на получение злосчастного приза.
Желанная нега разнеслась по телу, и он почти не слышал, голосов со сцены. Желая отмахнуться и отдохнуть несколько минут, кутюрье бесшабашно поднял руку, махая в воздухе и произнося:
- Согласен.
Глаза закрылись, тело обрастало спокойствием и истомой, когда над ухом прозвучал голос одного из гостей.
- Мадам, вы что, и, правда, собираетесь целоваться с гориллой?
Что? Я не ослышался? Горилла? Живая горилла? Это что конкурс или жертвоприношение?
Перед глазами предстала волнующая картина белокурой красотки в черных складчатых лапах огромной шестиметровой обезьяны, хищный оскал белых огромных клыков, выщереная злая морда и налитые кровью глаза. Ярко-красная пасть открывалась, издавая громкий гортанный рык, а огромные крючковатые ручища рвали на части хрупкое тело, раскидывая пульсирующие внутренности.
Ферье передернуло от страха, лоб покрылся крупными каплями пота, а по телу пробежала волна нервной дрожи, но отказываться было поздно.
Он знал, что такое дикий разъяренный зверь, знал и видел, на что способно такое животное. Гиём брал его на сафари в Кению, но там были львы. Огромные, гривастые кошки, шли в расход согласно купленной лицензии. Стоило это не дешево, но богатый любовник обладал такими средствами, что Жаку не снились и в страшном сне.
Тот день он не забудет никогда. Они ехали в джипе, веселые и полупьяные, расслабленные после ночных потех пятизвездочного бунгало. В руках Кутюрье красовался новенький карабин Стрей Манчестер люкс. Жак любовно поглаживал вороненую сталь, косясь на осоловевшего от бренди любовника. Еще бы, Ферье целый месяц до поездки посещал тир, тренируясь с опытным инструктором. Казалось ничего сложного, у него отлично получалось попадать в кружок бумажной мишени, натренированный остов рук легко удерживал упирающийся в плечо приклад. Всего-то – передернуть затвор и сделать два выстрела. С пистолетом было сложнее. Удерживать на весу ствол в течение тренировки, когда руки непривычные к тяжести оружия руки затекают, опускаясь вниз и чувствовать сумасшедшую отдачу, и гром раздающегося выстрела, было изнурительно. Но приятный момент все-таки сохранялся. Им был молодой инструктор, который обхаживал Жака как примадонну Французской оперы.
Но дело было не в этом. Когда загонщики направили их по следу ведомого льва-одиночки, Гием уже храпел на заднем сидении машины, залив баки под завязку, и когда организатор охоты обратился к Ферье: «Мол, не желает ли господин спуститься к засаде и сделать выстрел», тот по незнанию или в припадке будоражащего азарта очертя голову поперся вслед за проводником, гордый от осознания проснувшегося в себе охотника. Притаившись в засаде, он с интересом наблюдал, как величавое животное, движется размеренными грациозными движениями, сминая жухлую траву саваны. Ну что сказать, первый блин был комом. То ли расстояние было велико, то ли трясущиеся потные от напряжения руки смазано дернули курок, но пуля, просвистев жужжащей пчелой, прошлась по задней ляжке гривастого зверя. Раздался громкий протяжный рык, разрывающий барабанный перепонки и могучее тело рванулось на встречу  неудачливому стрелку. От приближения дикого разъяренного зверя, подгоняемого болью, Жак остолбенел. Закостеневшие мышцы превратили тело в гранитную статую не способную двинуться с места. Со всех сторон послышались выстрелы, готовые довершить бездумно начатое. Но зверь не останавливался. Он несся гонимый безудержной яростью в желании отомстить своему врагу, насытившись жаждой крови. Пальцы не знали, что делали, пустая голова, переполненная ужасом, стерла все грани разума. Их разделяли считанные метры, а жить так хотелось. Боже, как хотелось жить!
Пуля… Единственный рывок пальца, тяжелый кусок свинца летит наугад, не разбирая цели. Душераздирающий рык, и когти в спазмах конвульсии загребающие землю, предсмертные хрипы агонии, и струя крови, стекающая из раздробленной глазницы прочно впечатались в память.
Потом его долго рвало, выворачивая на изнанку спазмированные внутренности. Проснувшийся от выстрелов Гием, почти силой уволок его в джип, пытаясь привести в чувство, от приступа истерического хохота. Пол года прошло на транквилизаторах и ежедневных сеансах психолога.
Но сейчас… Сейчас хотелось выпендриться. Казаться настоящим мужиком. Доказать разгоряченной толпе: «Вот я какой, глядите! Что мне какая-то обезьяна, я и бегемота могу поцеловать».
Ну, может она дрессированная? Ну, как та, что мы видели в "Цирке Иси". Их целовал дрессировщик… Они, даже плясали по его команде и вытворяли всякие номера. Зачем тут дикая обезьяна?
Жак пытался храбриться, но что-то внутри подсказывало, что просто не будет. Если другим взамен за лот предлагалось лишить жизни невольников, и продать душу на откуп дьяволу, то его, как раз пытались засунуть ему на обед. Сердце колотилось в груди, отзываясь гулкими ударами в солнечном сплетении, в пересохшем горле застрял комок, перекатываясь под кадыком. Ферье в застывавшей позе, подрагивая от нервного напряжения, ждал своей участи.
Звук распахнутой двери заставил его вздрогнуть от неожиданности. Прямо на него вели огромное, почти двухметровое чудовище, закованное плотным ошейником и удерживаемое двумя мускулистыми невольниками, подстать дородной обезьяны.
Ферье обалдело уставился в черные лаковые глаза, глубоко посаженные на вытянутой скуластой морде.
Блядь! Ну, его на хуй! Он, же огромный! Ебать!
Дальше мыслей не было. Его трусило словно в припадке эпилепсии. Руки… Ноги…Тело вибрировало, словно  прищипленная гитарная  струна. Нога подогнулось, рюмка каблука хрустнула, отделяясь от остова туфли. Этот пронзительный щелчок и потеря равновесия выбросили из оцепенения. Действительность пугающая, страшная и неотвратимая наползала, жуткой пеленой.
Каждое мелкое создание ищет путь к спасению, стараясь уйти от лап хищника, в минуты опасности срабатывает звоночек, заставляя слабое существо бросится в бегство, или искать спасение, петляя и запутывая ходы.
Так же и мозг Жака, он искал, искал то единственное спасение своей участи. Господи, с каким удовольствием он бы насладился сейчас кокаином, вдыхая белый дразнящий порошок через скрученную трубку банкноты.
Порошок! Да! Кокс! Я же …Я…
Он засунул руку в корсаж, оттягивая силиконовую грудь, презирая пристальные взгляды, принялся шарить в поисках плоского прозрачного мешочка. Рылся он долго, медленно водя рукой по выпуклым складкам, стараясь лишними движениями не тревожить зверюгу. Достав пакет, он попятился к ближайшему столику, и оглянувшись назад, подхватил лежавший на блюде апельсин. Трясущимися руками он надорвал брызнувший соком плод, разодрал пакет, обсыпая оранжевую мякоть. Подхватив зубочистку, рука сколола разорванные края.
Сдохни, ублюдочная скотина! Обожрись и сдохни! Господи… Помоги мне, хоть немного помоги… Клянусь, я завяжу… Храни меня святые угодники. Что там было в Дискавери? Гориллы не убивают детей, не убивают слабых, и… Не смотреть в глаза…
Дрожащей рукой он кинул штук пять апельсинов в подол верхней юбки, подхватил накрахмаленный край.
Скинув испорченную обувь,  присел на корточки, и едва переставляя ноги, стараясь не смотреть в глаза животному, двинулся на встречу горилле.
- Хорошая обезьянка, - он едва произносил слова, - Голодная обезьянка. Держи милая… Это вкусно…
Сидя на коленях, низко наклонив голову и втянув плечи, оставаясь на расстоянии двух метров сдерживаемого невольниками зверя, катнул первый апельсин к волосатой лапе, за ним последовали все пять.

НПС животные.
Хозяин шоу заранее позаботился обо всем, что входило в задания, вычурным почерком написанные на скрученных листах бумаги. И поэтому буквально через несколько минут после того, как было отдано приказание, два дюжих парня, для зрелищности облаченных в костюм тарзана привели Тибо в зал аукциона.
Горилла раздула ноздри, впитывая в себя нахлынувшие запахи, одновременно большого количества людей и немного недовольно заворчала, оглянувшись на одного из своих проводников, крепко державшего цепь, крепившуюся к ошейнику. Тибо не был голоден, не устал, и поэтому гомон вокруг почти не нарушил спокойного состояния, в котором пребывал самец. Разве что остановившись, он огляделся вокруг, и решил дать понять окружающей его стае, кто он такой - поднявшись с кулаков, самец выпрямился по весь свой почти двухметровый рост, и выгнул спину, украшенную серебристой полосой, атрибутом зрелого возраста.
Один из суетящихся вокруг уронил фрукты, золотистыми шарами раскатившиеся вокруг Тибо. Горилла пристально уставилась на человека в шуршащей ткани, пытаясь понять, не претендует ли он на его статус. Или может он? Тибо крутанул головой, отыскивая угрозу. Или он? Вроде бы нет. Самец опустился обратно на кулаки и перевел тяжелый взгляд обратно на человека, сидящего перед ним. Тот кажется, был занят едой - смотрел на раскатившиеся апельсины. Острый запах возбуждения прокатывался по залу. Запах мускуса и тонкий, но уловимый запах страха.

Жан. Жак. Ферье.
При приближении животина оказалась на редкость покладистой и спокойной. Резких движений не делала накидываться не собиралась, но апельсины жрать тоже не хотела. Жак с расстояния рассматривал черные кожистые кулаки, свисающие пряди волос с мускулистых рук и часть оголенной, безволосой груди. Поднять глаза выше он не решался, боясь рассердить могучее животное. Уши улавливали шумное дыхание, вырывавшееся из расширенных ноздрей.
Не ест… Значит не голодный. Покормили тварь перед выходом. Это хорошо… А кто ты у нас, мальчик или девочка? Неа, точно не девочка. Мда… Дожил…
Он наклонил голову, всматриваясь в объемные шаровароподобные ноги.
Как же это сделать-то, а? Может ближе? Ой бядь! Ненавижу гринписовцев. Господи, что там по каналу BBC показывают?
Жак мучительно вспоминал свои скудные познания в области зоологии. Как-то он смотрел фильм, где стая разъяренных шимпанзе напали на человека. Про горилл он такого не слышал. Самым ярким образом, отложившимся в памяти, был пресловутый киношный Тарзан. Из глубины подкорки, выплыла Диснеевская картинка, на которой смешливая девчонка по имени Джейн, пыталась познакомиться с мамой-гориллой. Юная леди, прыгала вокруг обезьяны на карачках, и громко гукала, притворяясь незваной родней. Идея была верхом идиотизма, но другой у Жака не было. Он уперся в пол кулаками, осторожно подтягивая ноги.
- У…у…у…- губы вытянутые трубочкой издавали редкую какофонию, по мнению Кутюрье напоминающую возгласы друзей-приматов. – У… оф… уф…- рука почесала колено, создавая видимость разгона насекомых.
Голова механически вжалась в плечи, боясь получить удар. Расстояние сокращалось, он уже чувствовал, как белые пряди парика колышутся от дыхания животного. Капельки пота, стекали по лицу, свозя косметику и падая с подбородка.

НПС животные.
Два "тарзана" стояли чуть поодаль сжимая в руках провисшие цепи, оставлявшие обезьяне свободу маневра. Тибо оглянулся на них и тихо поворчал. Ему не сильно нравилась толпа вокруг, но люди по крайней мере не орали и не размахивали руками. Хотя запах страха немного настораживал. Опыт подсказывал горилле, что боится обычно тот, кто задумал пакость и старается ее не показать раньше времени.
Массивная туша обезьяны качнулась вперед, нависая над присевшим человеком. Тибо запустил лапу под ошейник и поскреб шею тупыми короткими ногтями. Рыкнул вопросительно, коротко. Демонстративно зевнул, завернув подвижные губы и показывая внушительный комплект клыков, оперся на кулак и прислушался.
Человек издавал невнятный набор звуков. Самец никак не мог разобрать интонации. Поза не вызывающая, но чего он хочет? Заискивает? Хочет кормиться рядом и поэтому раскидал фрукты? Отбился от стаи? Может это детеныш? Тибо протянул широкую ладонь и ободряюще поскреб подобравшегося человека по макушке. Единственное место, где у этих уродцев еще не повылазил мех.

Жан. Жак. Ферье.
Жак, подползал ближе, но чем больше сокращалось расстояние, тем сильнее он испытывал страх перед исполинским животным. Ему чудилось, что еще мгновение, и оно кинется вперед, вонзая белые длинные клыки  в затылок, с хрустом ломая позвоночник и разбрызгивая капли крови из шейных артерий. Платье прилипло к спине, чулки сползли до коленей, но он продолжал дикое первобытное гиканье, уже не в силах остановиться.
- У-у… У… Ау… у-у…
Что там делала обезьяна, он уже не видел, но когда она заворчала, а тяжелая ладонь опустилась на голову, он со всего маху уткнулся носом в пол. Было жутко до дрожи, осознавать, что тебя... Да, да, тебя… Трогает огромная, тяжелая рука полутонной гориллы.
Он затаился, почти не дыша, боясь дернуться или пошевельнуться. Руки и ноги налились свинцом, не двигаясь с места. Во рту пересохло, словно в заброшенном колодце.
Сколько это продолжалось, он не знал. Время испарилось, превращаясь в текучее марево. Мучительно не хватало воздуха. Хотелось поймать его, хватая губами, задыхаясь от прилива кислорода. Шея свернулась на бок, высвободившиеся губы втянули живительный глоток. Через подрагивающий остов накладных ресниц, Жак увидел кожистый кулак, стоящий на костяшках.
Да…Да. Да! Конечно! Всего в каких то двадцати сантиметрах, стоит только подтянуться…  Немного. Совсем немного и коснуться губами шероховатой пугающей лапы. Никто же не говорил, куда. Сейчас… Сейчас… Только осторожно. Только…
Едва осознавая, что он делает, Жак скользнул по холодному полу в бок и ткнулся губами в вонючую кожу, почти теряя сознание от нервного перенапряжения.

НПС животные.
Человек почти распластался по земле, подползая к обезьяне вплотную. Может и правда детеныш? Тибо плохо разбирался в этой породе. Почему он тогда не собирает еду? Звуки неслись от него непрекращающимся потоком. Точно чего-то хочет.
К упершемуся в пол кулаку прикоснулись губы. Точно заискивает. Дурачок, насекомых выбирают зубами и из шерсти. Хотя это и превратилось с течением времени в обычный ритуал. Но не ответить на показанное горилла не могла. Самец был сыт и почти спокоен. Даже натянувшаяся на шее цепь не заставила его обратить на нее внимание. Он потянул за выбившуюся прядь, "ища" насекомых. Вытянул губы трубочкой и пару раз клацнул зубами, имитируя.
Один из невольников поймав взгляд распорядителя, гортанно сказал что-то, и добавил: "Тибо! Тибо!" Самец узнал свое имя, и повернул голову, отвлекаясь от лежащего человека. Невольник поманил обезьяну и тот еще раз, напоследок похлопав человека по спине, грузно поднялся, обманчиво неторопливо отправившись к дверям.

Жан. Жак. Ферье.
Что было дальше, Ферье помнил смутно. Все плыло, закручиваясь туманной дымкой. Ему казалось, что кто-то трогает его, поглаживает, говорит какие-то слова. Потоки воздуха, клочки шерсти, зловонье, что это было, разобрать он не мог, только губы ощущали ядовито приторный вкус.
Вскоре, все стихло, наступила разящая тишина. Веки медленно поползли вверх, подергиваясь от яркого света.
Где я? Что со мной? Я еще жив? Кто все эти люди?
Глаза испуганно озирались вокруг. Яркая искра проблеском метнувшаяся в сознании, разорвала стену забвения.
Обезьяна! Где она! Где!!!
Он дернулся, вскидывая голову, ища глазами, самый страшный кошмар его жизни. Но вокруг были только люди, с изумлением смотревшие на распростертое на полу тело, кто с сожалением, кто с брезгливостью, кто с явным восхищением.
Опираясь на руки, Жак медленно поднялся, еще не осознавая до конца, что все это закончилось. Ему попытались помочь, но он оттолкнул невольника. Ватные ноги, дважды пытались нащупать твердую поверхность. Наконец он встал, и шатающейся походкой добрался до первого попавшегося стола. Упираясь руками в столешницу, хриплым, не своим голосом, он внятно произнес:
- Водки.
Официант попытался накапать дежурный дринк, но Жак вырвал бутылку из рук юноши, впился губами в стеклянное горлышко, глотая как воду обжигающую жидкость. Опустошив пол бутылки, он рухнул в ближайшее кресло, медленно выходя из оцепенения.

Отредактировано Жан Жак Ферье (2010-04-20 02:39:25)

Ну наконец-то. А то все Шагал, ягуары, запарка и суета сует.  И жрать  хочется до чертиков, это верно, пришло время трапезы, сосет под ложечкой, жмет в паху, саднит десна. Мяса хочется, с кровью. Сочного. Так чтобы по подбородку текло алое и медленное.
Лувье прослушал голос хозяина Вертепа, как черную запись на старинном сцарапанном виниле -будто навалили под рубаху по хребту колотый лед. Убийства, кастрация. Джентльменский набор.
Он больше не улыбался.
Когда  выбыли потенциальные убийцы, Лувье свободно разжал кулак на рукояти "беретты"  - можно расслабиться и не стрелять в человечину, в мокрую хрящеватую живятину, в их модельные с пресловутыми мускульными  кубиками поджарые  животы, в их отфотошопленные  стриженые или кудрявые головы, так будто лежишь в пулеметном гнезде Бабьего Яра, и готов уже повернуть станковый пулемет против тех, кто дал приказ "Feuer Frei".
Да, если отбросить все "завитушки и архитектурные излишества", вроде образования, Луи Лувье был обычным уголовником и знал что такое умирать и убивать. Но западло убивать слабое ссыкло  или быть равнодушным свидетелем того, как топят накрашенных тонконогих  педиков в спиртном пойле или режут яйца нервным придуманным в опийном бреду  фраеркам, которые это заслужили и знали на что шли. Но даже в этом случае, если ты повелся на правила смертного  борделя - ты не мужик. Приходя, не жалуйся, уходя не грусти.
"Старый Ник", "кузнец в сабо" знает свои бисерные  игры, и умеет получать и  доставлять лулзы, но мистер Кольт уравнял всех.
Лувье  встал из кресла, стащил с широких плеч жилет и рубашку. Остался в белой майке борцовке и костюмных штанах, арбузное брюхо убедительно свесил через ремень. Майка была ему на размер тесна - ему нравилось ощущение, когда слишком тесное белье впивается под пупок и в подмышечные проймы.
Потянулся, разминая плечи.
Нервный мальчик в голубом шелке - мечта Гафиза -  подал ему сбоку черную мятую шляпу.
Лувье нахлобучил шляпу поглубже  на башку, светлый "хвост" собранных волос защекотал верхние позвонки. Он поправил дужку черных очков на круглой морде.
Он никогда не был брезглив, любил сырое парное мясо и стекшую из туши кровь, потрошить козуль и больших рыб его учил старый тяжелый швед - Бьорн - его молчаливый и сильный  дед по матери, на которого этот тяжелый светловолосый с крупными чертами лица полнокровный ширококостный человек был похож с раннего детства. Он убивал в Коннектикуте, умирал на волнах Бискайи,  и в Петербурге стрелял в лицо на перекрестках после того как отключили светофоры на Крестовском острове, охотился в Камарге и Боливии (жаль, что свинья, а не тапир, у тапира мясо слаще).
Лувье стрельнул с подноса початую бутылку "гиннеса", выхлебал, мерно работая кадыком.
Вышел к сцене-подиуму, где ожидал приз.
Не взглянул на него - понимал насколько тяжело человеку стоять напоказ, только мотнул тяжелой башкой, как мужик мужику - терпи, брат. Игры рано или поздно кончатся.
Остановился, продев большие пальцы в брючные карманы, ровно и глубоко дыша, огляделся. Животное его мало интересовало. Главное - инструмент.  Мальчиков ассистентов он гонял дважды на кухню. То рукоять не маневренная, то заточка слабая.
Наконец выбрал два тесака - "Masahiro" и бразильский тесак "мачете" tramontina", широкий - с ладонь, и длинный, с локоть.
Лувье молча одобрил. Перебрал на скатерти инструменты. Выхлебал вторую бутылку пива, не оборачиваясь.
Он покачался с пятки на носок.
Тяжко, исподлобья глянул на дверь. Поверх  белой тесной майки крест накрест на спине видны были ремни скрытой кобуры.
Ну ведите что ли вашего порося... Добро пожаловать, мистер Свиной грипп.
НПС: животное:
Заставить куда-то идти свинью, тем более кабана, отличающегося дурным характером, дело неблагодарное. И поэтому животное просто посадили в клетку, оставив дожидаться своей участи рядом с другими. Сильно пахло хищниками и кабан нервничал, подрывая тупыми клыками деревянный остов клети. Маленькие мутные глазки затягивало тихим бешенством.
Когда клетку втолкнули в зал, полный народу, резко ударило смесью запахов. Гомон вокруг нарастал. Дверца клетки открылась, и животное, охаживать себя по бокам вытянуло пресловутый скрученный свиной хвост вопросительным знаком - признаком агрессии. Массивная черная туша, весом под двести килограмм поперла вперед. Рыло дернулось, с шумом втягивая воздух. Ковер смялся под копытами, с нарастающей скоростью месящими - вперед. Тварь не интересовало уже больше ничего. Она только знала, что кругом враги.
Лувье глянул на черного как угольная таблетка,  свина, присел на корточки, уперев по крестьянски  широкие ладони в круглые колени. Черный, зараза. Крупный бугаек.  Несет честным запахом хлева. Серьезно так цокает копытцами по вощеным  паркетам замковой залы. Надеюсь, его сутки не кормили, а то говна не оберешься, а господа страсть как не любят говна, их мерзит и спазмы желудочные. Экстазы и метаморфозы.  Не любят крови, да, хрюша?
Тварюга перла, как бронированная, служители ее отпустили как назло, слишком быстро.
Хреновина больше центнера перла, как девочка на первое свидание, куда ее долго не пускала мама. Кривые клыки торчали из кабанятины, с загибом как назло. Свиньи едят детей. Это их ремесло.
Лувье   вынул из кобуры беретту, примерился, сделал знак служителям - разойдись. И так нехорошо.
Глянул в налитые зенки. Поднялся, охнув, приложив свободный кулак к пояснице, основательно точно и тяжело. Годы не молодые.
Плотно и привычно стиснул оружие, подышал. Ни одного лишнего жеста. Движения плавные, выработанные годами.
- Хрю, хрю, здравствуй свинопас. Мы предаем тебя. А ты предаешь нас. Ну, коллега, привет. Закрой глаза, Наф-наф.  Сейчас вылетит птичка.   
Лувье отступил на пару шагов, дал скотине перебеситься.  Примерился. Левая ладонь на белом пузе под тканью стрейч, в правой беретта, черная шляпа полями на лбу, черные очки на переносье, в углу рта шипя, догорает папироска, как приклеенная.
Хряк взял в разбег, взвизгнул.
Выстрел.
В глаз.

НПС животное
Кабан пер на человека набирая разгон, как паровоз на всех парах. Воздух шумно вырывался из вздернутого рыла. Вот еще немного, совсем чуть-чуть и клыки взрежут жалкое мягкое тело...
Грохот выстрела и тяжелая туша неуверенно качнулась, продолжая по инерции двигаться вперед. Шаг, еще шаг... Колени хряка подогнулись и он всем весом грянулся на пол, не добравшись до врага на несколько жалких ладоней. Из развороченной глазницы хлестала кровь, заливая шикарные ковры. Пуля беретты слишком слаба, чтоб разворотить кабаний череп, но выстрел был четким и свинец вошел прямо в мозг, превращая его в кашу. Ноги дернулись в конвульсии и огромное тело застыло неподвижно.

Отредактировано Луи Лувье (2010-04-22 01:22:24)

ООС: Церемониймейстер

Демон должен демонить, вот, что чётко знал Верделет, меняясь в лице, когда к нему подкатил инвалид, что-то было как-то в этом, что вызвало робость, но церемониймейстер лишь сделал книксен, беззлобно скаля белоснежные клыки. Знал, что пообжимают сейчас, но не возражал против блуда, ему-то давно хотелось пройтись своим посохом между ног у кое-кого. Ласково поболтал бородой, и мужественно снёс, когда гость поозорничал, но хоть не подстриг, как барана. Долгий влюблённый взгляд – на поцелуй, прощальный воздушный «бай-бай», мысленный пендаль, и внимание снова поглощено стремительно пьянеющим гостям. Те, что не участвовали в торгах вели себя по-скотски тихо и жадно таращились, словно коровки видели случку их быка, за ними зорко следили официанты и ублажали напитками и голыми лытками, можно было выбросить из головы. Участники же выделывали непотребство дерзко и невинно, словно первый раз за член держались. Естественно, объектом вожделения был Герман, что не удивительно, принимая во внимание способность господине де Виль возбуждать даже стены. Верделет посмотрел на прыжки господина в сорочке вокруг кресла хозяина, и прикусил фаллос, чтобы не смеяться, быстро отвернулся, и натолкнулся взглядом на господина "Железная маска", который целовал кого-то добрым взглядом. Горничную лапали под юбкой, видимо искали что-то. А вот ягуар неожиданно понравился, судя по охотничьему азарту, господин был просто голоден, и Верделету пришло в голову подозвать официанта, чтобы тот принёс бифштекс с кровью, и как же приятно было услышать, что следующее задание для гостя связано с "чисто пожрать". Способ мужчину не очень волновал, судьба свиньи рано или поздно закончилась бы в кишечнике, так пусть хоть у талантливого человека. Демон свистнул в два пальца, приветствуя задание про печень. Слушая остальные, с тоской посмотрел себе под ноги, а пол –то засрут, засранцы. Смурно посмотрел на побелевших от страха рабов, мечтая только о том, чтобы не обделались от страха. Ни они, ни гости при выполнении заданий. А это собственно трудно контролировать, ведь кому-то целовать Тибо, а мальчик (смутно подумалось, что это девочка или у всех есть сиськи? Или это упитанный мальчик? ) один из самых темпераментных в поместье, ну разве, что сам хозяин будет погорячее.  Зал зашёлся на гудёжку, обсуждая задания, у некоторых был вид оскорблённой добродетели, когда в ней уже побывал член, некоторый смотрели бульдогами, которые наслышаны, что не красивые, но зато злобные, а некоторые смотрели, но не в ту сторону. В той, которой надо было – лепились из самолюбий зверства. В противоположной – из зверств вытекали самолюбия.
Тореро, пропахавший метр на пузе по полу отказался кого-то убить от маленького трупа на блюдечке, словно, это спасло раба. Ушёл и увёл жадно наблюдавшего за произволом мальчишку. К лучшему, место не для детей. Потом спёкся и господин в котелке, Верделет чуть вздохнул и намотал прядку на бороде, покрутил торжественно фаллосом в ответ на отказ, мол, не попадай в такие передряги больше, добрый человек.  А дальше была порка, жаль, что не по заднице, много шума, новые маски, спицы -  пальцы вокруг множества стаканов, вонь животных, и кровавый пунш, который разливали из того самого чана, в котором должны были утопить раба.
Горилла нервничала, гость тоже, но зрелище завораживало, правда пованивала обезьянка знатно, и даже, если это обделалась горничная, но жёлтая водичка удачно впиталась в дощатый пол клетки. Верделет, правда ждал, что Тибо трахнет смельчака, но поцелуй в волосатую лапу тоже понравился, словно плохо выбритый пах понюхал. Подавил смешок, почесал бороду, посмеялся глазами на отказ выпить мочу, словно герр фриц разобрался бы, где вино, а где моча, и потопал мимо неровных раззявленных ртов туда, где рыдал юный господин, так бесстыже показавший всем свои дерзкие соски и вывернутые белой костью чресла. Не он ли давеча стесняясь говорил о какой-то неудаче в первом опыте? Мужчина крякнул в усы, с такой –то растяжкой можно не сомневаться, больше погрешностей не будет, да и лезли к нему какие-то старые дядьки очень рьяно, прошёлся по ним угольным взглядом, не нужно ли поднести зелья с освежающим слабительным. Не хватало тут оргию забодяжить. Цыкнул на кого-то снова и, втайне вожделея всех сразу, поплыл в сторону слуг, чтобы распорядиться об «охоте». Боров был смачным, как кусок сверкающего кала на чисто выдраенном полу, и вонял так, что Тибо отдыхал, будь он тремя тибами сразу. На подхвате были опытные загонщики, которые не дали бы разбушеваться туше, да и трудно ей было скакать копытцами по паркету, но выглядела устрашающе, так, что пришлось указать взглядом на прибавление в зале охраны, мало ли куда сиганёт, а коли не в печь?
Выстрел. Визг. Ор. Улюлюканье. Возбуждённое: «о, дааааа» на разных языках, и звон разбитого стекла, кто-то пихнул официанта от радостного возбуждения и паренёк обрушил поднос со стаканами. Стёкла. Вонь. Радость половозрелых безумцев в жадно горящих глазах. Ату его, ату. Лопнула жирная кожа под умелым ударом клинка, и Верделет тихо прошептал: аминь.
Лужи на паркете. Кровь. Жир. Брезгливо скривил морду, отрицательно мотнул головой на вопрос об уборке. Пусть воняет. Потом запахло жареным и образ светлоголового мужчины с окровавленными пальцами, хмельным ртом, цвета дымящихся кишок навсегда запал в душу, проданную распорядителем дьяволу. Пока господа низлагали с себя образ цивилизованных пережитков, мужчина подошёл к подносу, перебрал листки с заданиями:
-Итак, мои дорогие, я должен объявить результат…
Зал гудел, пахло жратвой и, стала казаться, что пережаренной, церемониймейстер снова свистнул, привлекая внимание и рявкнул:
-Дамочки, застегните ширинки, и слушайте меня!
Губы дудочкой, как делал Тибо и томный взгляд на  Ферье:
-Переходишь в третий тур, красотуля, судя по бледному личику, Вы проголодались, спазм оргазма, все делишки, а обезьянка –то ждёт Вас, - фаллос приветливо помотался из стороны в сторону, - можете её изнасиловать и убить, а можете не её, а вон свинину использовать или любое животное, на Ваш выбор. Вскрыть твари череп, и сожрать серебренной ложечкой сырые мозги, - голос стал чувственно – хрипловатым, - пакеты для поблевать Вам принесут…
Повернулся к господину Лувье:
-Идущие на смерть, приветствуют тебя, - вышколенная улыбка лучшего из гладиаторов, рука в приветствии поднята вверх, - от судьбы не уйти, мсье, от общего к частному, руки всё равно в крови, Ваше задание – удушить султаншу кнутом, - пристальное внимание выражению лица, в глазах мечутся демонятки, - труп не жрать.
Беглая улыбка и рыскающий взгляд, увидел юного слепца:
-Ваше невинное прошлое осталось позади, тут к гадалке не ходи, - почти отеческий тон, - вон малютка-султанша, срезаете не до конца две-три лоскута кожи с её груди или спины и плетёте из них хоть английскую косичку, талантливый Вы наш…
Поднялся на сцену:
-Остальные выбыли из торгов, пожелаем им попутного ветра, - высоко поднял бокал с шампанским и выпил залпом, картинно вытер усы, -  господа, что собираются потягаться своими животными страстями за другие лоты, могут выпить за своё мужание и сходить отлить, судя по выражению лица нашей Тибо, вечер обещает быть мокрым…Остальные масочки и мысочки когтей, туфель и ботиночек, не теряем бдительности, не упиваемся в свинью, - сочувственно перекрестился, взглянув на тушу, - нас ждут розовощёкие, бледные, красивые и умные мальчики и девочки, которых Вы непременно захотите купить после этого зайки, которого хочется уже пощупать за ляжки...Пусть победит, кто больше заплатит, мои милые козлятки!
Губы трубочкой, в глазах смех. Спрыгнул со сцены и, привычно пошёл вдоль рядя масок, попутно отдавая приказания о новом реквизите.

Отредактировано Джордан Рочестер (2010-04-21 23:04:23)

Ничего так банкет-кабак, с размахом,  all inclusive. Сахар, масло, белый хлеб. Трое сбоку, наших нет. Сыт, пьян, нос в табаке. В аду стеклянные полы, немного порно, немного "Пилы", мясо жарим, мужики,  пиво пьется, хер стоит.  Снаружи от меня смердит, как с чикагской бойни в жаркий день. И внутри, я как бутылка теплого шампанского, которую остервенело трясут в теплом же морге.
Лувье дохлебал пиво, отправил пустую тару в передник обалдевшей горняшке, которая, как вокзальная алкашка собирала в кружевной подол стеклобой и пустые бутылки.
"Адский заяц" стащил маску и окликнул его.
- А так?
Шел по проходу с бутылкой коньячищи. От нашего стола вашему столу.
Лувье тяжело встал - отирая широкие ладони о ляжки, основательно обернулся к подошедшему. Кожу на голых предплечьях,  груди и спокойной, как луна, котовьей морде, лаково стянула коричневая сукровица.
-А так еще лучше - невозмутимо кивнул Лувье и протянул замаранную кровью ладонь для рукопожатия.
Он пожал руку крепко, коротко, без выебонов с силомерством и панибратством, а просто как мужчина мужчине, с которым сейчас с устатку сядет пить.
Лувье узнал этого человека, и не держал за пазухой ни дерьма, ни камней, ни грошовых обид.  Столько всего произошло за эти дни, что вспоминать без конца кабацкую сцену - бессмысленно да и не за чем. А уж тем более крыситься на исполнителя. Лувье всегда был одиночкой. Он не признавал иерархии и статусов, никогда не сколачивал банд, не вступал в чужие семейные корпорации, но, сам не признававший приказов и подчинения, понимал  что другие живут иначе и насколько может быть важен для бойца - приказ. Цену ремесла охранника он знал не по наслышке.  Еще со времен нелегального курьерства. И знал, как и в случае с "русским", что не стоит спрашивать почему сильный человек вдруг стоит на аукционном подиуме. Никогда не суди по внешности, никогда не суди по первому впечатлению от поступка, рви ярлыки, и пиши на линованной бумаге только поперек. Все бывает. И самое главное - видеть суть и не задавать досужих вопросов. Раз стоит, значит у него причины есть. Сам стоял бывало и не на таких торгах. И лежал на прозекторском столе. И зубы собственные из десен пальцами выковыривал. И друзей хоронил.
А что до выходки больного старика? Пережито - забыто, ворошить ни к чему. Нельзя жить со свернутой шеей. Вчера прошло. Завтра никогда не наступит. Есть только сейчас.
Та же горняшка молча протянула пару грязных захватанных стаканов.
Разлили. Сели. Лувье накрошил зеленого лука и укропа, сыпанул на еще скворчащее мясо, подвинул тарелку Конгу. Кивнул снова.
- Ничего вроде вышло. Жестковато правда, но да тут не бойня. Ни кровь сточить, ни отвисеться. И так сойдет. Вроде съедобно.
Выпили по первой.
Лувье закурил. Расслабился. Уставился на костяшки пальцев.
Кровища. Из под ногтей потом хрен выскребешь, а несесер, я как назло, выбросил, когда от лишнего шматья избавлялся, не вышло из меня метросексуала, ну что ты будешь делать? Ладно у трансвеститки какой косметичку стрельну, тут этого добра навалом. Что настоящий мужик настоящему мужику пилку для ногтей пожалеет? Но сначала кипятка надо, пемзы что ли. Ничего, знал, что не на пикник с девочками выбрался. В Вертепе глупо строить из себя целку и ангела божьего, хуя во рту не державшего.  Зато оттянулся, поплясал на собачьей свадьбе, "чисто пожрал" на халяву свежатинки. Эх, твою ж мать, четвертый костюмчик за неделю в расход пустил. А тут же проблема - на мою задницу хрен штаны сыщешь в стане эльфов и Дольчей с Габанами, а в джинсе на дресс-коде охрана задержит. Ничего, под лестницей продолжу, вискарем что ли... из грелки. Или "спидами" догонюсь, если у доктора выцыганю
Лувье провел языком по зубам, вдумчиво так, ощерясь. Потер двумя пальцами лоб, с красным следом от надвинутой тульи шляпы.
Гудят в башке вертолеты на автопилотах, говорил мне, дед, градус не понижай. Алым-бело вело головокружение. Желтая подводная лодка. Погружение проходит нормально. Хмель гулял в набухших по борцовски венах, от сырого мяса, как у зверя, налились глаза, полопались на белках сосуды - все это было надежно скрыто заляпанными кровью черными очками. Разума он не терял и не срывался. Оценивал ситуацию рассудочно и спокойно.
В крепкую мякоть плеча  въелись ремни кобуры.
Выпили по второй.
Хорошо пошло на старые дрожжи.
Верделет, мистер Зеленка, приапище, распорядитель шабаша, дирижер Девятого круга,  балаганно забалагурил, затряс торчком своим, как тамбурмажор жезлом, аж жаром в подбрюшье отозвалась шутка. Пряжка врезалась. Лувье расстегнул настежь ремень, заправил большие пальцы в карманы по обыкновению и задумался, набычившись.
Сыт. По горло.
Лувье прекрасно расслышал слова Верделета.
Ничего на физиономии нового и  интересного не нарисовалось. Очки так и остались на носу. Концы крупных губ опущены. Он ждал такого задания, памятуя, что уже говорили здесь.
Снова поднялся и сказал в пустоту, внятно, с оттяжкой, не рисуясь.
- Нет, ребята, я - пас. Торг без меня.
Глянул на Конга, пожал плечами:
- Извини. Никак. Западло. Это не бой. 
Лувье прослушал остальные задания. Прикинул про себя - ну затея с кнутом в пролете, а вот макраме из человечинки...
Он выцепил из толпы адресата. Его он заметил еще когда вязали - прелести японской паутины и бондажа его не трогали, но понимал, что для кого то это красиво. Судя по поведению, он понял, что парнишка слеп.
Белесенький такой, хрупкий. Мне если не в сыновья, в младшие браться годится..
Такой на изуверство не пойдет,  не Омен, не Ребенок Розмари. Слепые они же вроде вроде в райский врата внидут первыми, это нас на "кпп" святой Петр развернет, грехоискатели зазвенят, как из кармана мобилы, пистолеты да кредитки на полицейский стол не вываливай из карманов - а калекам и там, за гранью комы, за прямой линией датчика сердца, воздадут по инвалидности. У них же вроде как боженька в должниках ходит.
Ну а мозги по персидски пожрать из черепной чаши  и я бы согласился, хотя уже и еле дышу, но когда ж я от жратвы отказывался, даже если перебрал. Ну ничего, пусть блондинка деликатесами лакомится. Хоть и хабалит, а сразу видно - девка рисковая. Не побоялась обезьяны.
А слабого мочить - девку с яйцами в борделе давить, как котенка до ссак, до вываленного языка, с заведомо слабым в помирашки играть - я не шакал и не беспредельщик. В свинью пальнуть? Да я готов перестрелять всех свиней Вертепа, мне обоймы на такое дело не жалко. Но чего то сегодня мне трахаться хочется - а вот убивать малолетку не в кассу. Даже если заведомо знаешь, что на "малолетках" вертепа пробы негде ставить. Здесь жертв нет. 
Игра имела бы смысл, если бы против него выставили громилу параметров Конга, с полной свободой действий - свернуть Луи безбашенную лохматую башку захватом или выхлеснуть ударом  бича глаза. Это дело. Из жизни никто не уходит живой.
Лувье сощурился - в коричневой сепии сквозь очки зал казался кофейно-белой старой кинолентой вроде кабинета доктора Каллигари. С рапидной съемкой, шумом и трещинами старой пленки, огнеопасной, вот-вот вспыхнет.
Он отступил к двери, весь в свиной крови и хлевной жиже. Переглянулся с "русским". Не поймал взгляда. Потом с Конгом. Но не прочесть точно, что было в глазах.
Тронул было тяжелую створу,  но не вышел. Привалился спиной к колонне, свесив с нижней губы потухшую сигаретку и выпятив тугое, по волчьи плотно  набитое полусырым мясом, брюхо.
С виду расслабленно, но на эту маску не стоило покупаться. Он в любой момент был готов вынуть оружие. И он никогда не брался за огнестрел зря.
Лувье  не торопился. Не спускал глаз с усталой обслуги, с мерцающих на излете огней праздника, со слепого юноши, с мелководья стриженых голов, париков и масок.
Тяжело и спокойно ждал.
-------------------------------------

из жизни никто не уходит живой

Отредактировано Луи Лувье (2010-04-22 02:21:52)

Не успел Люка успокоиться, как он взмыл в воздух, подхваченный чьими-то сильными руками и был заботливо усажен на диванчик под тень возвышающегося монолитом за спинкой Жюля, - Благодарю Вас, месье, - ледяной голос помощника мог бы заморозить всё окружающее в радиусе, по меньшей мере, километра, а безукоризненно-вежливый тон своей сухой твёрдостью придавливал, словно железобетонной плитой. Опустошённый недавним бурным всплеском эмоций мозг никак не отреагировал на произошедшее, равно как и тело, послушно застывшее в приданной ему чужими руками позе. Люка постепенно приходил в себя и даже уже улыбнулся своему испугу, навеянному воспоминаниями далёкого – ну, хорошо, не столь далёкого – детства. «Лягушка, вот дурачок», - мысленно щёлкнул самого себя по носу юноша, - «Откуда здесь взяться лягушке? Это же богатое поместье, а не придорожное болото. Небось, все несанкционированные земноводные давно выселены за границу территории, а те, что остались, сидят себе в пруду с порядковыми номерами на спинках и не квакают»
Сейчас, уже успокоившись, Люка мог сказать, что большее унижение он испытал от чувства неожиданной беспомощности, нежели от собственно процесса выполнения задания. Конечно, невербальная поддержка месье Терре, который, как подозревал Люка, был единственным в этом зале, не посчитавшим его извращенцем, имела большое значение, хотя способ, который он выбрал для оказания этой помощи, и был шоковым. И вот этого славного человека, не побоявшегося оказать юноше помощь, забрали, вот просто взяли и увели, как сбежавшего щенка уводит на верёвочке властный хозяин. «Кто это был?», - молодой человек повернул голову в сторону удалившихся мужчин, - «Отец месье Финиса? Друг? Любовник?» Про последнюю догадку думать не хотелось, внутри становилось как-то тоскливо и просыпалась ревность, ворочаясь булыжником в душе, на котором восседал маленький избалованный ребёнок, капризно пища – «Это было моё, верните обратно!» Ощущение было непривычным, и немного пугающим, поэтому Люка, решительно отворачиваясь, предпочёл думать, что таинственный мужчина был отцом месье Терре, ему так было проще. А последующие события и вовсе затмили слабый образ нового знакомого. «Они же не...», - юноша сглотнул, - «не приведут сюда...?» О, в поместье, судя по всему, работали с размахом, не мелочась, в ноздри ударил тяжёлый мощный запах животного, и Люка замер, вжимаясь в спинку диванчика, срывая слуховой аппарат, погружаясь в спасительную тишину... вот если бы было так же легко выключить обоняние. Да, это тебе не выдуманная лягушка. Запахи животных, испражнений, крови, перемешивались с нежным ароматом цитрусовых, как будто кто-то побрызгал над выгребной ямой освежителем воздуха; запахи вин, дыма, жареной печени – даже ветерок, залетавший временами в приоткрытые окна, тут же испуганно убегал прочь, словно отпружинив от плотной завесы этой адской смеси, вальяжно передвигавшейся по помещению.
Жестом Жюль показал подопечному, что пришло время оглашения результатов, и юноша водворил слуховой аппарат на место, страдальчески поморщившись от ворвавшейся в мозг какофонии звуков. Съесть сырой мозг животного? Задушить слугу? Вырезать косичку? Чем дальше в лес, тем толще ёлки.
«Неужели он сделает это? Он же слепой», - презрительный шепоток прошёлся осколком стекла по коже, вспарывая её стайкой мурашек, вздыбливая волоски на загривке, словно у загнанного в западню хищника. Его с детства преследовали подобные слова, - «Люка, не бей мальчика, ты же слепой, что о тебе подумают?» - когда он дал сдачи особо наглому хулигану, втихаря щипавшему его на виду у взрослых; «Люка, тебе не стоит надевать жёлтую майку, какого люди будут мнения о слепых?» - заставляя нести знамя слепоглухоты и соответствовать навязанным общественным мнением стереотипам, которые всегда проще переварить, нежели реальность – ибо они обладают волшебным свойством уместить всё многообразие характеристик в паре строк. Большинству людей легче следовать им, нежели анализировать свой опыт и делать выводы на его основе, зачем? – ведь достаточно посмотреть телевизор или почитать газету – там всё уже разжёвано наготово и осталось только проглотить. Именно поэтому многие перекладывают на конкретного человека те черты, которыми он просто обязан обладать, всего лишь принадлежа к определённой группе: калека должен быть непременно благородным принцем, блондинка – обладать маленьким мозгом и большим бюстом, злодей – урод, а главный Герой – красавец  с чистой душой и незапятнаной репутацией...
Как ни старался, Люка так и не смог понять – слепота накладывает какие-то дополнительные обязательства перед обществом?  Раз ему не повезло родиться зрячим, значит, он несет ответственность за всех слепых и их имидж в глазах «нормальных»? Почему? Кто сказал, что слепец должен быть тихим анемичным существом, начисто лишенным простых человеческих желаний – и, о ужас – пороков? Почему ему отказывают в праве быть таким, какой он есть, со всеми своими достоинствами и недостатками? Только потому, что кто-то что-то подумает и сделает выводы соответственно своей испорченности? Эти бесконечные «нельзя» и оглядки на «людей»:  нельзя одеваться так, как хочется, нельзя быть жадным, злиться и плакать, нельзя выплескивать эмоции в истерике, нельзя спать с теми, с кем хочется –о, забыл – нельзя вообще хотеть секса. Он же слепой! А слепые, видимо, по мнению того же «общества», какие-то непорочные ангелы, которые даже слова «секс» не знают, не говоря уже о бдсм и прочих извращениях. Да, Люка нравится извращенный секс –и что? Его слепота делает его большим извращенцем, чем зрячие? Лицемерие. Как же он устал от него, устал ходить затянутым в корсет общественного мнения.  Все эти люди вокруг, чьи презрительные, возмущенные, злобные, похотливые взгляды он ощущал, они осуждали его не потому, что он совершал что-то запредельное. А потому, что осмелился разрушить их глянцевые стереотипы, оказался не таким. «Я хочу прожить свою жизнь, а не чужую! Позвольте мне прожить её так, как хочется мне, а не вам!»
Как бы то ни было, все мы живем во власти стереотипов. И тем интереснее, когда жизнь дает нам возможность их разрушить…(с)

Sweet dreams are made of this
Who am I to disagree?
I travel the world and the seven seas
Everybody’s looking for something
Some of them want to use you
Some of them want to get used by you
Some of them want to abuse you
Some of them want to be abused

**Сладкие мечты сделаны из этого
Кто я такой, чтобы не согласиться?
Я путешествую по миру , через  семь морей
Каждый человек ищет что-нибудь.
Некоторые из них хотят использовать тебя
Некоторые из них хотят быть использованными тобой,
Некоторые из них хотят оскорбить тебя
Некоторые из них хотят быть оскорбленными. (перевод мой, но я не силён в английчком. Прошу прощения за неточности, если они есть)
Музыка

***Отыгрыш задания в пятницу, по возвращении НПС.

Отредактировано Люка Грамон (2010-04-22 15:12:02)

-А так еще лучше
Протянутая рука не долго провисела в воздухе. Улыбнувшись, сицилиец крепко пожал ее. Были, ох, были у тапера причины врезать ему по морде, ссыпать челюсть в пригоршню. Не врезал. Понял правильно и выкинул прошлое в мусорную корзину. Работа, есть работа. У каждого она своя. У Конга же это была не просто профессия. Работа, возведенная в степень. Менталитет, образ жизни. Это сложно понять посторонним. Людям, не «крещеным померанцем». У членов клана образ мыслей другой, совершенно чуждые остальным приоритеты, понятия – «что такое хорошо», и «что такое плохо».  Верни время назад, и ничего бы не изменилось тогда в баре. Телохранитель повел бы себя точно так же. Хотя может именно пианист и был их тех немногих, кто был способен это понять. «Пианист», «Тапер», вот как привязалось-то. Был бы в клане, точно эта  кликуха к нему бы прицепилась. Хотя после телефонного разговора с Фольконе, понятно было, что это за «пианист».  Такой же волчара, пробы ставить некуда.  Только  охотится, пропитание добывает  не в  стае. В одиночку.
- Ничего вроде вышло. Жестковато правда, но да тут не бойня. Ни кровь сточить, ни отвисеться. И так сойдет. Вроде съедобно.
-Ничего. Печенку  в самый раз парной жарить. Мясу, конечно, «отдохнуть» дать надо. Мягче будет. А вот печень, если еще теплой, да на сковородочку, да если в гранатовом соке… ммм.. У нас в гранатовом соке жарят. И сверху зернышками еще присыпают. Эх, пригласил бы тебя в деревню к деду, да …
Сев на стул, мужчина обвел глазами зал.
… сам видишь, хрен знает, когда попаду еще туда. Если  вообще попаду. Будем.
Чокнувшись с потенциальным покупателем, Конг залпом опрокинул стаканчик вскрытого коньяка, помотал головой, усмехаясь абсурдности ситуации, закусил шкварчащей жарюхой. Рассказал бы кто вчера, что будет сидеть вот так, посреди разряженных господ, дерьма и крови, и пить с тапером, не поверил бы. Вот она, судьба- злодейка. А ведь потребуй Артур тогда  у дона, взамен своей благосклонности, голову нынешнего его собутыльника, и, или они  бы с Кингом сейчас лежали в подвале, в ожидании  последних, деревянных «костюмов», или тапер  парился  бы на привинченном к полу стуле в кабинете следователя, давая показания.
Шутница-жизнь, как всегда, распорядилась по-своему.
- Вы позволите?
Сицилиец обернулся на голос, окинул взглядом изрядно потрепанную фигуру со сползшим с ляжки чулком, беззвучно хохотнул
-Вот шельма.
Откровенно говоря, жеманных трансвеститов мафиози надух не выносил. Или ты женщина, или ты мужчина. Только так, и никак иначе. Бесполые «оно» вызывали первобытное, инстинктивное отторжение на подсознательном уровне. Но в этом «адреналинщике» (так окрестил про себя Конг «красотку») было что-то такое, что в первом восприятии сглаживало негатив. И трудно даже было объяснить словами, что именно это было. Возможно, это  азарт, бьющая ключом энергетика жизни, безбашенность.
- Нет, ребята, я - пас. Торг без меня.  Извини. Никак. Западло. Это не бой.
Тем временем озвучил свою позицию «пианист», поднимаясь из-за импровизированного стола.
-Я  понимаю, мужик. Все правильно.
Сицилиец поднялся со стула, вытер заляпанные маслянистой сукровицей  пальцы о щетинистую ляжку  еще не остывшего борова. Обернулся к уходящему знакомому.
-Тапер.. ты эта…
Запнулся. Не знал, как и что  говорить. Просить извинения? Не за что. У каждого своя правда. Благодарить? Да тоже вроде особо не за что. Пустое сотрясение воздуха.
… в общем, если пианину надо будет куда перетащить, или морду кому набить, или утку принести, ты только свистни. Сделаю, копейки не возьму.
Достав  сигареты из кармана, мужчина закурил. Зажав пыхтящую сигарету губами, чтобы освободить руки,  закрутил пробку на  недопитой бутылке, забрал ее (не пропадать же добру, денег пузырь немеряно стоит)  отошел от накрытой  «поляны» и сел на край возвышения сцены. Право слово, стоять под лучами софитов уже не было сил.
А  «действо» все не заканчивалось. «Дамочка» со смаком высасывала мозги из дохлой мыши.  Сицилиец вспомнил, как в одном из путешествий, Вито почти вот так же попробовал сырой  мозг  мартышки из срезанного черепа.  Не отказался от экзотического блюда и Кинг. Потом, делясь с братом впечатлениями, сказал, что хрень эти сырые мозги, полная. Конг же откровенно блевал в дорогущем ресторане, в обнимку с унитазом, вспоминая сморщенную мордочку несчастной обезьяны. Сейчас же.. уж насколько он был не брезглив, и то жареная печенка едва не полезла из желудка назад, и была с трудом затолкнута обратно вместе с затяжкой сигаретного дыма. Не, если конечно, ну уж оооочень  надо, он и сам мог  мышь, через «не могу»,  целиком  сожрать. Вопрос- а зачем оно надо? Мужчина вновь оценивающе окинул взглядом вонзившего зубы  в лимон трансвестита, который начал неуловимо настораживать своим упорством.
Пока «адреналинщик» переваривал «десерт», тяжелые двери со скрежетом распахнулись, впуская в зал… выбывшего из торгов и ушедшего покупателя.
-Ни хрена себе «сюрпризы». А он-то,  зачем вернулся? Присмотрел себе другой лот?
Ночка становилась «томной».

- Выполнение второго задания уровня хард -

- Да, я сделаю это, - вполголоса произнёс Люка, больше себе, нежели жадно пожирающим взглядом разворачивающиеся действия зевакам. Оправдываться он не собирался, равно как и объяснять свои мотивы и решения, к чему метать бисер слов? Он всё равно будет истоптан ботинками пьяных гостей, что-то искрошится под тяжёлыми подошвами, а что-то будет мимоходом закинуто под диваны и кресла, исход один – сгинет бесполезным мусором. Да и незачем им знать о том, что Люка, как только окончательно понял, что целью гостей, жаждущих приобрести лот является далеко не «поболтать»– тогда он решил вывести из зала столько невольников, сколько ему позволят. И пусть он не может выкупить всех, но хотя бы часть из них проведёт спокойную и безопасную ночь в сладких снах, а не в тяжких трудах на сексуальном фронте. Вообще, всё происходящее вызвывало у  юноши ассоциацию с известной считалочкой про негритят:

Десять негритят отправились обедать,
Один поперхнулся, их осталось девять.
Девять негритят, поев, клевали носом,
Один не смог проснуться, их осталось восемь.
Восемь негритят в Девон ушли потом,
Один не возвратился, остались всемером.
Семь негритят дрова рубили вместе,
Зарубил один себя — и осталось шесть их.
Шесть негритят пошли на пасеку гулять,
Одного ужалил шмель, их осталось пять.
Пять негритят судейство учинили,
Засудили одного, осталось их четыре.
Четыре негритенка пошли купаться в море,
Один попался на приманку, их осталось трое.
Трое негритят в зверинце оказались,
Одного схватил медведь, и вдвоем остались.
Двое негритят легли на солнцепеке,
Один сгорел — и вот один, несчастный, одинокий.
Последний негритенок поглядел устало,
Он пошел повесился, и никого не стало. (с)

Нда, не хотелось бы оказаться ни на месте последнего из негритят, ни разделить судьбу ни одного из всей десятки, да и не надо – у каждого свой путь, свои высоты и пропасти. Задание всколыхнуло давнее воспоминание, когда, во время одной из сессий, Люка случайно обнаружил на спине партнёра странный рубец в виде косички. Он заинтересовался этим, и весь остаток вечера прошёл в беседе о шрамировании. Юношу интересовало всё, и, исчерпав знания собеседника, он начал искать информацию в печатных изданиях, во всемирной паутине, ходил в специализированные салоны. Бедный Жюль, помогая подопечному, он невольно и сам стал профи в вопросах шрамирования... Почему же Люка так зацепило? Да всё просто – шрамирование, это татуаж для слепых. Юноша очень хотел сделать себе шрамировку, но не встретил понимания у отца, который посчитал это мимолётным увлечением и поставил условие – если по достижению двадцати трёх лет Люка не передумает, то он может поступить по своему. И вот он уже пару лет не только всесторонне изучал шрамирование, но и тренировался – на специальной массе для лепки, на земле и воске, на телячьих шкурах. Он даже присутствовал при работе мастеров в салонах (Люка до сих пор пребывал в святой уверенности, что разрешали ему исключительно по доброте душевной, а не из-за всунутых за его спиной мастеру дензнаков). Будь новым заданием что другое, юноша, возможно, и отказался бы от дальнейшей борьбы – но, поскольку им оказался столь хорошо занкомый, и изученный вдоль и поперёк предмет – он решил участвовать. Он был уверен в себе, своих знаниях и умениях, и если слуга не будет дёргаться (некстати вспомнился мрачный полицейский анекдот про жертву, упавшую на нож – и так семнадцать раз) и сам не напорется на скальпель – то, Люка был уверен в положительном исходе процедуры. Однако для этого стоило решить ещё один вопрос – юноша не собирался выполнять задание насильно, против воли «султанши» - нет, только искреннее, добровольное согласие могло обеспечить стопроцентный успех, и на этот счёт у него была одна идея.
- Подведи меня к слугам, Жюль, - попросил Люка своего верного помощника. Мужчина, взяв подопечного за руку, молча провёл его сквозь строй перешептывающихся гостей и остановился напротив сбившихся в кучку «султанш» в полуобморочном состоянии.
Юноша  дружелюбно улыбнулся:
- Я понимаю, что в исполнении господина организатора задание выглядит устрашающе, - начал он свою речь, - однако то, что мне предстоит сделать, называется шрамирование, и известно человечеству, по меньшей мере, со времен древнего Рима. Это разновидность татуажа, с  той лишь разницей, что делается не иглой, а скальпелем.
Люка склонил голову набок:
- Ещё Геродот писал: "Порезы на коже означали благородное происхождение; не имеющий их – не благороден" (с). Однако я понимаю, что слова какого-то там древнего человека не являются достаточной мотивацией.
Он помолчал, прислушиваясь к звукам, доносящимся от притихших слуг:
- Того, кто добровольно вызвется помочь мне выполнить задание, я обещаю выкупить, - Люка повернул голову в сторону сцены, где, как он понял, находился сам хозяин поместья, и уточнил, - это ведь возможно, месье де Виль? - получив утвердительный ответ, повернулся обратно к слугам и продолжил, - и оказывать посильную помощь в дальнейшей судьбе. Не буду врать, я не профессионал, но у слепых очень чуткие руки и я постараюсь быть предельно аккуратным и осторожным. Есть желающие?

НПС - слуги и рабы

На свете ничего нет хуже ожидания, особенно тогда, когда знаешь, что за ним последует. Увлекательная игра для одних, превращалась в ад для других. Даже многие клиенты, были не в силах исполнить, по тем или иным причинам, предложенные им задания. В основном конечно по этическим. Однако, в отличии от султанш, они могли отказаться и уйти, хоть и с позором, а рабы вынуждены были идти до конца, мысленно надеясь на то, что неудача обойдет их стороной.
Очередной клиент, который должен был выполнить задание, представил на выбор невольникам, кто же из них решиться испробовать на себе такое экзотическое рисование по телу. Он рассказывал с некоторой томностью и легкостью в голосе, будто бы предлагал заняться вышиванием, а не пустить нежную кожу юношей на лоскуты. С его слов, процесс был безобиден, так же как и простой татуаж, но каждый из рабов, кто хоть раз пробовал на себе укусы стального пера, знал насколько же это больно. Каждый из невольников тихо ненавидел слепца, за такое недальновидное сравнение сдирания кусков кожи с живого тела со шрамированием. Это было похоже на злую шутку, которая никому из присутствующих не казалась смешной.
Минуты шли, но никто не сдвинулся и с места. Каждый юноша, понимал, что рано или поздно выбор придется сделать. Если это не сделают они сами, то за них это решит кто-нибудь другой. В кучке султанш послышалась возня и приглушенные всхлипы. Уже через мгновение невольники вытолкнули одного из своих вперед, приняв единогласное решение, которое, впрочем, не было озвучено вслух. В любом, особенно в самом враждебном мире, выживает сильнейший. Тебя сожрут, если не ты сделаешь это первым. Даже костей не оставят. Кто их за это осудит? У кого хватит смелости назвать их предателями? Невольник дрожал как осиновый лист. Он плохо себе представлял то, что имел честь озвучить церемонемейстер. В его глупой головке это просто не укладывалось. Отделение кусков мяса от тела просто не умещалось в его угнетенном страхом сознании. Так бывает только в кино, в дешевых низкобюджетных ужастиках, но никак не в реальном мире. Даже таком неправдоподобном как Вертеп.

Люка Грамон

Люка чувствовал исходящий от юного невольника страх, что никак не вязалось со словом «добровольно».
- Ты уверен, что хочешь помочь мне? – юноша нащупал плечо слуги и слегка сжал его в ободряющем жесте, словно говоря – не бойся, скажи правду.
Почувствовав пробивающую мальчишку мелкую дрожь, Люка мягко толкнул его обратно в гущу сотоварищей:
- Мне не нужны жертвы, - сказал он терпеливо, - мне нужен доброволец. Я вижу, вы не верите моим словам, но подумайте сами – сейчас вы собственность поместья, и мне нет смысла даже уговаривать вас, поскольку это ваша обязанность – удовлетворять желания клиентов. Я не хочу обязывать. Я предлагаю свободу в обмен на помощь. Знаю, вы считаете меня избалованным богатеньким ублюдком – пусть так. Считайте, что я покупаю вашу помощь. Решайте.

НПС - слуги и рабы

Для невольников свобода была несбыточной мечтой, которой не суждено было исполниться. Но каждый из рабов с трепетом и надеждой в сердце ждал ее исполнения. Это были те, для которых реальная жизнь вне стен поместья еще не была потеряна, это были те, кому было куда пойти и те, чьи инстинкты не были изничтожены постоянным унижением и пытками. Боль, даже самая сильная, была малой ценой за свободу, которую предлагал слепец в обмен на «помощь». Но не у каждого найдется мужество поверить в правдивость его слов. Ведь обещания в этом доме практически никогда не исполняются.

- Это сделаю я… – на удивление громко и уверенно отозвался один из слуг и делал шаг вперед. Он пробыл здесь достаточно долго и на своей шкуре, на своем достоинстве, смог оценить извращенность местного контингента, особенно тех, кто находился во главе поместья. Он не хотел, чтобы его в конечном итоге жестоко убили вечно скучающие мастера с дурным вкусом и несказанно жесткими нравами. Чего стоит только это задание? Разве может нормальный человек получить удовольствие от сдирания кожи? Слепец не получит, невольник и подавно. Может быть кто-то из наблюдателей, тех до кого еще не дошла очередь? Может быть мсье де Виль, гордо восседающий во главе зала? Как же юнец его ненавидел. Больше чем о свободе, он мечтал о его смерти. Долгой, унизительной и мучительной.
В любом случае попробовать стоило. Надежда еще жила в его молодом сердце, цепляясь за каждую возможность оставаться на плаву. Он вынесет эту пытку, он выдержит эту боль. Ведь ее подсластит эта прекрасная мысль о свободе, которая наполняла его уверенностью в правильности выбранного решения.
Юноша снял с себя топ и отдал его в руки одному из своих товарищей по несчастью. Сегодня этот клочок ткани ему вряд ли еще понадобится…

Люка Грамон

На этот раз в голосе вызвавшегося явственно слышались уверенные нотки, и Люка кивнул головой, проговорив чуть слышно:
- Десять негритят собрались..., - и уже громче добавил, - как тебя зовут?
При иных обстоятельствах молодой человек непременно бы обвёл пальцами лицо своего новоиспечённого ассистента, но в данной ситуации это действие могло лишь усилить напряжение, да и затягивать процедуру не хотелось.
- Присаживайся, - Люка дотронулся рукой до стоявшего сбоку стула, - лицом к спинке, и расслабься.
Итак, действующие лица в наличии, инструмент – юноша осторожно провёл кончиками пальцев по столику, на котором расположились скальпель, дезинфицирующие салфетки, бинты, стерильная марля в одноразовых упаковках, бутылочка с перекисью водорода... да, Жюлю Люка доверял как никому другому, и верный помощник разложил требуемые предметы в нужной последовательности.
- Жюль, принеси пожалуйста, что-нибудь покрепче, - попросил юноша помощника, и, мягко дотронувшись до плеча ассистента, обратился к нему, - за неимением других способов анестезии, я предлагаю тебе выпить, под воздействием алкоголя боль не будет ощущаться так остро.
В ожидании спиртного Люка продолжил объяснять невольнику процедуру:
- Шрамирование «косичка» довольно болезненно, но отнюдь не смертельно, и займёт примерно полчаса. Я подобного раньше не делал, но, если это тебя хоть немного успокоит, много тренировался, плюс  теоретические знания.
Юноша с тоской подумал, что эти сведения, скорее всего, только напугают ассистента, лихорадочно соображая, что могло бы ободрить невольника, но тут вернулся Жюль, вложив в руку Люка тяжёлый бокал.
- Выпей, пожалуйста, - попросил он отважного мальчика, протягивая ему бокал, - расслабься, положи подбородок на спинку стула, я постараюсь сделать всё предельно аккуратно и как можно быстрее.

НПС - слуги и рабы

- Меня зовут Фредерик. - Невольнику было предложено присесть, и тот послушно опустился на стул, так как было велено – лицом к спинке. К чему было затягивать и без того неприятную процедуру бессмысленными капризами. Отступать было нельзя. Не смотря на то, что большинство персонала и клиентов относились к невольникам как к мусору, многие из них обладали непомерным мужеством и терпением, которые достойны восхищения или уважения, как минимум. Но вряд ли кто-то из гостей, каждодневно пытающихся доказать свою сомнительную доминантность, хоть раз задумывался об этом. Сейчас этот юноша согласился на процедуру, которая делается исключительно под местной анестезией и под строгим надзором профессионалов, согласился изуродовать свое тело, согласился потешить самодовольные взгляды гостей. Удивительно, но слепец сейчас находился практически в том же положении, что и раб. Его работу будут оценивать, а если она не покажется организаторам приемлемой, слепого выдворят вон и мучения, что испытает невольник, будут напрасны.
Вскоре помощник новоиспеченного «мучителя» принес стакан с резко-пахнущей янтарной жидкостью. На вид коньяк или виски. Раб не стал спрашивать, как и не стал отказываться. Он выпил залпом предложенный напиток, затем отдал стакан помощнику. Закашлялся, закрыв рот ладонью. Этого было чертовски мало, чтобы отключиться, но достаточно, чтобы слегка притупить чувства.

Люка Грамон

Спина превратилась в мишень, дротики взглядов пронизывали насквозь, но Люка прикрыл глаза, абстрагируясь от окружающего.Ему нет дела до того, что эти люди думают о нём и всей ситуации в целом, нет дела до их язвительных замечаний, сейчас его волнует лишь одно – не навредить доверившемуся человеку. Юноша положил ладонь на спину невольника, полностью погружаясь в ощущения, улавливая ритм дыхания и подстраиваясь под него – дыхание в унисон одно из важнейших условий для установления доверия между людьми. И пусть оно хрупко, как весенний лёд, но  оно есть и это главное. Обведя кончиками пальцев область  работы, на правой лопатке на некотором расстоянии от позвоночника, Люка взял скальпель, аккуратно и уверенно зажимая его узкое тяжёлое тельце между пальцев. Продолжая придерживать ладонью  спину Фредерика, юноша уверенным движением провёл остриём по коже, с лёгким нажимом, отмеряя про себя длину – пять сантиметров. Поскольку в задании не оговаривались точные размеры шрамировки, Люка решил не мучать ассистента зря и ограничиться маленькой косичкой. Запахло свежей кровью, - ещё несколько надрезов, затем плетение и всё, - чётким движением забирая со столика упаковку со стерильной марлей и надрывая её зубами, ровным голосом сообщил он, - потерпи, Фредерик.
Марлевый тампон впитал стекающую тонким ручейком кровь, тут же оказываясь на полу, не до сантиментов и думах о чистоте, пальцы свободной руки отмеряют расстояние для второго пореза, и скальпель, не мучая излишним ожиданием, проводит ровную линию параллельно первой. Люка действовал подобно роботу, никаких лишних движений или колебаний, полная сосредоточенность, ведь на живом человеке вырезает. И лишь капли пота, начавшие неспешно сползать по вискам, указывали на напряжение юноши, и лишь Жюль, с тревогой наблюдающий со стороны, знал, каких нечеловеческих усилий стоит это хладнокровное сосредоточение его подопечному. Все доступные Люка органы чувств были направлены на сидящего на стуле человека, они, словно тонкие, но прочные нити, соединяли юношей между собой.  Люка понимал, что немного алкоголя не сравнится с полноценной анестезией, но эти нити позволяли ему предугадывать движения тела Фредерика, вовремя останавливаясь, чтобы не усугубить положение обоих. Процедура повторяется, отмер – порез - тампон, отмер-порез-тампон, и Люка завершает первую часть процедуры, проведя вертикальную черту скальпелем под  горизонтальными порезами. Шум толпы как-будто отошёл в иное измерение, Люка был погружён в ощущения, ноздри вздрагивали, улавливая запахи, мозг в ускоренном темпе перерабатывал полученные сигналы, рисуя перед незрячими глазами картинку. Юноша поддел кончиком скальпеля первый лоскуток кожи, шириной в несколько миллиметров, отделяя его от мяса, вопреки воображению многих несведущих людей, довольно легко. Теперь были задействованы обе руки, и кровь текла по спине свободно, затмив своим запахом все остальные. Люка крепко сжал челюсти, до скрипа, до боли, усилием воли удерживая ровный, спокойный темп работы. Второй лоскуток, третий, и скальпель отложен в сторону, а пальцы проворно плетут косичку, аккуратно, ни в коем случае не затягивая кожу, скальпель вновь возвращается в руку, остриё поддевает края нижнего пореза и концы косички осторожно «подживляются» под него. Всё. Люка пошатнулся, оперевшись окровавленной рукой о столик, ещё не время расслабляться, и губы шепчут:
- Сейчас перекисью кровь остановим и забинтуем...
Чуть отступив в сторону, открывая обзор на обнажённую спину с ровной косичкой из кожи, он спрашивает:
- Господа организаторы удовлетворены?
А руки берут бутылочку с жидкостью, смачивают марлевый тампон и осторожно обтирают края раны, белоснежными невестами обнимают юношеское тело бинты. Теперь точно всё. Жюль подскакивает к подопечому, вовремя подхватывая находящегося в полуобморочном состоянии от схлынувшего напряжения Люка:
- Может быть, уйдём?
Но юноша отрицательно покачал головой, вцепившись в руку мужчины:
- Нет. Я в порядке. Позаботься о Фредерике, Жюль... проследи, чтобы он получил медицинский уход, на уровне ВИП-клиента, и уладь формальности с покупкой.
Личный помощник нахмурился, но возражать не стал. В конце концов, это хорошая жизненная школа для Люка, так пусть пройдёт её до конца. Жюль подхватил невольника на руки, выходя из зала, направляясь в медпункт, а затем оформлять первое приобретение своего подопечного.

НПС - слуги и рабы

Краем глаза Фредерик наблюдал за приготовлениями. Небольшой столик ломился от всевозможных медицинских приспособлений, скляночек и бинтов. Испуганное шушуканье кучки рабов сильно нервировало, гул толпы раздражал, от пристальных взглядов организаторов хотелось спрятаться, забиться в самый дальний угол, самой глубокой и темной норы. Кажется, от чувства неловкости и стыда он уже никогда не сможет избавиться. Юноша лишь сильнее вцепился в спинку стула и закрыл глаза.
Прикосновение теплых пальцев слепца отдалось во всем теле легкой дрожью. Мальчишка не видел того, что происходит там, за спиной. Поэтому с трепетом и ужасом ждал первой вспышки боли, столь ярко реагируя на все, что касалось его обнаженной, пока еще безупречной, спины.
Холодное, острое как бритва, лезвие, безжалостно впилось в горячую плоть раба и медленно, но аккуратно заскользило вниз, отмеривая несколько положенных сантиметров. Фредерик глухо застонал и сильнее сжал деревянную спинку стула в ладонях, так что она еле слышно заскрипела. Все его тело в один миг отяжелело, напряглось и затряслось в диком напряжении. Юноша на автомате подался вперед, чтобы сбежать от боли, раскрасившей его лопатку в красный, но треклятая спинка стула не позволила ему этого сделать, приговорив терпеть до конца. Когда скальпель повторно вонзился в кожу, юноша негромко закричал и задергался, титаническим усилием воли сдерживая себя на месте. Боль, распустившись кровавым цветком в одном месте, жгучими волнами прокатилась по всему телу. Парень каждой клеточкой чувствовал холодность металла, чувствовал, как кожа расходится под уверенным нажимом руки и как кровь тонкими струйками течет по спине, впитываясь в легкую, полупрозрачную ткань шаровар. На третий раз из глаз его потекли слезы, с губ срывались надрывные жалобные стоны – мольба о помощи, недвусмысленная просьба прекратить. Сейчас он не мог понять, как вообще решился на такое. А ведь это еще только начало. Самое страшное было впереди. Сделав перпендикулярный надрез, слепец подцепил кончиком скальпеля краешек лоскутка кожи и стал медленно отдирать его от мяса и так, трижды. Один за одним, пока кожа не повисла ровными тонкими полосками с подрагивающей от напряжения лопатки, обнажив свежее живое мясо.
Сильно пахло кровью и потом. Все тело невольника было покрыто тонкой масляной пленкой испарины, которая собиралась в крупные кали влаги и скатывалась по сгорбленной спине вниз. Юноша уже не мог сидеть на месте, выгибался и ненарочно старался уйти от укусов лезвия. Все его тело била крупная дрожь, которую невозможно было унять. Если бы он стоял, он бы давно свалился на пол в изнеможении. Когда же слепой стал плести косичку из лоскутков кожи, Фредерик уже не в силах был сдерживать свои эмоции, отчаянно надрывая глотку. Живая плоть сплеталась, и полосы кожи быстро склеивались между собой. Это уже нельзя будет исправить. Такое странное произведение искусства будет вечно напоминать Фредерику об этом месте, даже если он уедет далеко за его пределы и постарается обо всем забыть. Такое, увы, не забывается.
К тому времени, как процедура была закончена, раб был практически в невменяемом состоянии, готовый вот-вот отключиться от сильнейшего болевого шока. Слепой аккуратно наложил на его плечо повязку и отдал распоряжение своему слуге позаботиться о храбром мальчике. Остальное Фредерик уже не слышал. В данный момент, он  даже не подозревал, что своим глупым и неосмотрительным поступком выиграл джек-пот…
*****************

Люка сделал несколько нетвёрдых шагов в сторону, нащупывая край кресла или дивана и рухнул на сиденье. Его не заботило, занял ли он чьё-то место, или будут ли против соседи – да и есть ли они вообще – сейчас он пытался удержать стремительно рвущийся познакомиться с паркетом желудок, согнувшись пополам, нагнув голову между ног и глубоко дыша ртом.
Десять негритят...

Отредактировано Люка Грамон (2010-04-23 22:18:15)