- Откройте, - сухо и властно прозвучал голос. Его появление в коридоре заставило притихнуть группу парней, со смехом толкавших друг друга у запертой в апартаменты двери. Раззадоренные ссорой между клиентом и рабом кобельки надеялись неплохо поживиться в эту ночь и предусмотрительно не убегали слишком далеко, жадно посматривая на каждого мимо проходящего, но господин Бонати всё не шёл и не шёл, ожидание затягивалось. И тут вдруг на их свалилась эта шпала, при разговоре с которой всё время приходилось задирать голову. Один из охранников, по всей видимости, главный в компании, посмотрел нагловато, как обиженный ребёнок, у которого отобрали только что подаренную игрушку, но вытянулся как по струнке.
- Не велено… - начал было отвечать, но, заметив не сразу обратившийся на него взгляд надзирателя, парень испуганно отшатнулся. Сам не понял, отчего вдруг так переклинило, засаднило в пересушенном горле и ноги стали ватными до противной дрожи. Взгляд уронил в ковёр, стремительно побледнев.
Никто ему не помешал. Мальчишки потеснились в стороны в странном, смущённом молчании даже не переглядываясь, и каждый про себя недоумевал, почему не хватает смелости преградить дорогу. Питер вошёл в комнату и защёлкнул за собой замок, расслышав слабое, удивлённое из-за закрывшейся двери «Что это с ним?», но слова скользнули, как тень, по периферии сознания, и тут же забылись. Он обернулся. Медленно. С безумной надеждой увидеть кого-то, очень похожего на Джордана Рочестера. Но не его самого. И в первое мгновение – вспышка. Жуткая радость на миг озарила осунувшееся лицо с потухшими глазами, в тело будто ударила молния, всего встряхнуло. ЭТО НЕ МОЖЕТ БЫТЬ ОН. Нет. Шаг, другой. Поближе. И радость сползла, как ошмёток плесени по сырой штукатурке, изборождённой трещинами углубившихся за считанные часы морщин. Джо? Неужели это мой любимый мальчик Джо? Под подошвой глухо лопнули, утопая в ворсе ковра, осколки. Липко хрустнули стебли рассыпанных цветов. Он не обратил на всё это внимания, подойдя почти вплотную, опустился на колено у станка, словно заново пережив всё, что здесь произошло. Разве можно, чтобы сердце остановилось дважды?
- Джо?.. – тихо-тихо, словно боится, что его услышат. Всмотрелся в раз и навсегда полюбившиеся черты. С улыбкой обречённого протянул руку, чтобы коснуться лица. Как он любил касаться его когда-то. Всегда осторожно, будто гладил клыкастого диковатого хищника, такого красивого и гордого до незримых волосков на загривке.
Он был оглушён. Он не чувствовал того, что было вокруг, что в колено сквозь брюки впился осколок стекла, когда он стал на пол, что пальцы подрагивают, что взгляд невменяемый от нежности и ужаса. Не чувствовал, что слегка шатается, нашпигованный какими-то препаратами, а ещё от голода. Не чувствовал, что сердце колотится вдвое быстрее и в груди раскатываются, дёргаются, стискиваются колючие жгутики, не дающие толком вдохнуть на всю глубину лёгких.
Но всё это могло быть просто плохим сном. Дурным кошмаром, напитавшим простыни сыростью пота, едкой вонью страха. А если это всего лишь сон, то надо… надо проснуться. И Джо тоже надо разбудить, непременно разбудить, прямо сейчас. Ладони шарят по лицу, ощупывают его. Больно? А тут больно? А тут?
Чья-то ладонь лежала на плече, держала его на случай, если он рванётся со стула, но это было лишним. Сил не хватало и на то, чтобы просто что-то сказать, собственный язык не слушался, тело сковал холод. По-старчески слезящиеся, опухшие глаза непрерывно следили за происходящим на экранах. Потом, помнится, его затормошили изо всех сил и он вскочил, точнее попробовал вскочить, дико вращая глазами, но вместо того вяло тихо всхлипнул. Ему дали что-то выпить и вытолкали за дверь, вполне насладившись видом жалкого хнычущего старика.
И теперь он знал, что у него очень мало времени до того, как охранники переполошатся. Что ты будешь делать? Что можешь сделать для него?
- Джо… я больше никому тебя не отдам. Больше… никто не посмеет тебя тронуть. Никто. Никто, мой любимый Джо.
Он глухо засмеялся и отодвинулся, чтобы дотянуться до тележки, на которой среди плетей, наручников, пробок и смазок лежал нож, которым, в случаях нужды, перерезали намертво слипшиеся кожаные узлы пут, если они затягивались так, что их было не развязать. Он хотел успеть. Он должен был успеть.

Отредактировано Питер Винтер (2009-11-29 17:33:31)

Враз навалилось оцепенение. Вероятно, от шока, когда Джордан содрогнулся и вместо членораздельных слов выдавил всхлипы, и вдруг заплакал, заставил застыть, ошарашено глядя на него. Пит прижал тыльную сторону ладони к своим губам, внутри рос бешеный испуг, за считанные секунды обратившийся в панику. Он имел вид человека, пришедшего в комнату и забывшего, с какой целью направлялся сюда. Глаза расширились, мужчина грузно осел назад, судорожно соображая, что собирался только что сделать. Что?! Сердце заметалось, посылая сигналы режущей боли в горло, и Пит задышал часто, неглубоко, ощутив, как стремительно холодеют занемевшие пальцы, а слюна стала кисловатой на вкус. Только не сейчас. Только не сейчас, пусть немного попозже, я хотел… И времени всё меньше и меньше, в любую секунду начнут стучать, потом колотить в дверь, потом найдут ключ – и он не поможет своему любимому мальчику, впавшему в состояние тихой истерии.
Последняя мысль неожиданно отрезвила его и прояснила блуждающий взгляд бессмысленно вытаращенных глаз. Питер дёрнулся и глухо охнул от того, как взрезануло в коленке. Поморщился, в движении вперёд лихорадочно смахивая вдавившийся осколок, и впился пальцами, потом зубами в туго стянувший кожаный переплёт, пока не вспомнил о ноже и не метнулся в одно мгновение за ним и обратно, чтобы распороть ремни, свирепо скалясь от собственной неуклюжести, отстегнуть ошейник и карабины, с трудом разбирая замки трясущимися пальцами. После заполз между перекладинами станка, вовремя поймав падающего на квадрат ковра между ними мужчину, прижал к себе с какой-то одержимой, нечеловеческой нежностью оттаскивая подальше от орудия пытки вместе с собой. Сознание было пронзительно ясным, как сверкающий пласт нетронутого снега под холодным зимним солнцем, а руки впивались в объятьях в свежие рубцы, кровь быстро пропитывала белый хлопок, наливая его липкой прохладой – и не понимал, что только делает своему Джордану ещё больнее. Резкий сухой стук – и дёрнулся от неожиданности, попробовал приподняться, не выпуская горячего обхваченного торса, влажно скользящего под ладонями. ОН МОЙ!!! ОН МОЙ. Я ВАМ ЕГО НЕ ОТДАМ – взрывалась, корёжа, единственная мысль, и не разбирал доносящихся из-за двери слов.
Наверно, он закричал, когда увидел, как створчатые двери распахнулись, впечатываясь в стенные панели. Наверно, поносил их страшными проклятьями и не слышал уже себя самого, не слышал даже Джордана, со слепой любовной яростью душа в сильных руках, обвившихся вокруг того туго, как корни векового дерева, высасывающие все соки из дарующей им жизнь земли. Не узнавал ни врача, чьё лицо побагровело и перекосило от ярости, ни помощников его, ни охранников, которых стряхивал с себя, как собака, с поражающей проворностью уворачиваясь со своей добычей, пока те не повисли всем скопом, гроздьями, повалив на пол.
Как расцепляли железные обручи объятий – уже не чувствовал, кем-то оглушённый до глубокого обморока электрошоком, а когда очнулся, вокруг никого не было. Тихо и совсем темно. Питер открыл глаза, но увидел столько же, сколько и с закрытыми – ничего. Он не помнил, как Джордана унесли в покои врача, не помнил, как отволокли его самого, за несколько часов не пришедшего в чувства. Суматоха по поводу маскарада прибавила всем забот, поэтому разбираться долго не стали ни с тем, ни с другим. Парню оказали необходимую помощь, замотали бинтами, как мумию, и отнесли обратно в его комнаты, к тому времени убранные прислугой. Что же до надзирателя – того просто бросили на диване в ближайших пустых покоях и оставили. Там он и проснулся. Боясь пошевелиться, лежал, постепенно начиная угадывать шум где-то в отдалении – праздничная ночь в самом разгаре, но от ближайших коридоров, по которым скользят маски, отделяет порядочное расстояние, и сознание услужливо подсказывает – он либо всё ещё в крыле, где расселяют невольников, либо в совершенно противоположной стороне и от Джордана его отгораживает пёстрая река ряженых чертей и ведьм. Конечно, он намеревался это проверить, не откладывая, несмотря на то, что по ощущениям тело будто изжевали и выплюнули.

Отредактировано Питер Винтер (2009-12-08 19:54:20)