Холодные капли омывали слегка побледневшее лицо, когда юноша глухо охнул от удара в живот, на минуту выбившего из него дыхание, легким облачком растворившееся в тумане. Синие глаза с нескрываемой ненавистью смотрели на охранника, покуда юноша медленно поднимался, одной рукой еще сжимая пресс. Опираться на обе ноги было больно, утихшие было ощущение вновь противно и навязчиво прошлись по поврежденной голени. Одежда давно пропиталась холодной дождевой водой и, несмотря на более, чем жалкое состояние, Мишель старался еще держаться. Хотя – против кого держаться? Измотанный паренек с исхлестанной кнутом спиной, да еще и конём потоптанный. Против подготовленного охранника, явно более отдохнувшего, чем он сам. Очень смешно. Мишель коротко рассмеялся, сплевывая кровь с рассеченной губы, кода-то под ноги Райту, и отирая рот тыльной стороной ладони. Смех хриплый, нервный. Последнее, что остается, когда нет больше сил бороться – улыбаться.

Зигфрид не отрывает взгляда от смываемых дождем рун. Дональд куда-то ушел, но немец этого почти не заметил. Он весь был там. На грани. Где тьма сгущается снаружи и расступается внутри, позволяя увидеть знак. Лезвие ласкает мокрую кожу, позволяя только одной алой бусине скатиться из-под острия.
- Вопрос принят.
Невольник приходит в себя в эту минутную паузу. Мутные глаза будто плачут дождевыми каплями. Слабое шевеление и хриплое "нет". Вот только Зигфриду до этих звуков нет никакого дела. Перед ним только жалобно блеющий жертвенный агнец, которому суждено быть пищей для заданного вопроса. Это уже не человек. Не личность. Просто материал. И поэтому колено немца прижимает бедра юноши к земле. И голос, неестественно спокойный и неживой произносит.
- Держите его крепче, Роберт.
Нож входит в мышцы брюшины, и преодолевая сопротивление плоти, идет наискось, справа налево. Тело под ножом бьется и воет, и в этом звуке уже нет ничего человеческого, все человеческое осталось где-то там, за гранью. Вдох. Соленый запах крови, смешанный с дождевой водой. Рука ведет лезвие четко, точно скальпель хирурга. Выдох. Зловоние и смрад показавшихся из разреза внутренностей. Очень много крови, будто бездарный статист в дешевом фильме плеснул целое ведро на землю, обрывки одежды, колени Зигфрида и руки англичанина. Клокочущий вой захлебывается собственной кровью, что пошла горлом. Сердце все еще пытается гнать ее по венам и щедро выплескивает и в рассеченный пищевод и на грязную землю, усыпанную палой листвой.
Зигфрид запускает руки в исходящую паром на прохладном воздухе брюшину и тянет вверх увесистый комок кишок. Движение кисти и покрытый багряной слизью ком плюхается на землю, источая невероятную вонь.

Над головой зеленая пена густой листвы и редкие всполохи серого неба. Тяжелые капли дождя разбиваются о лицо, слепят источающие слезы глаза. В диком изобилии воды, не видно, что человек плачет. Ему страшно умирать, но еще страшнее остаться здесь. Ян вдруг понимает, насколько же сильно он устал. Устал боятся, устал ждать чуда, устал от одиночества, может быть не столь явного, но от этого не менее горького. Его тело истощилось, потеряло прежнюю красоту и упругость. Его душа заморенный голодом зверь, слаба и безучастна ко всему, что происходит вокруг.
Невольно задумываясь о смерти, когда у тебя на глазах убивают очередного невольника, Ян до ужаса боялся, что его смерть будет такой же холодной и бездушной, словно каменное изваяние. Свинцовая пуля пронзит ли его голову или крепкие челюсти волкодава перегрызут его горло, он боялся, что в последний путь его проводит только земля. Холодная, сырая почва скроет его под четырнадцатифутовым одеялом. Не смотря на то, что опасения Клоделя подтвердились, он умирает не один. Пусть он не знает этого мужчину крепко обнимающего его за плечи, пусть он и его соратники стали причиной его бесславной гибели, но они дали ему сейчас гораздо больше, чем могли себе представить. Говорят перед смертью человек способен оценить прожитую жизнь по достоинству и простить всех, кто когда-либо причинял ему душевную или физическую боль. И Ян простил. Каждого.
Острое, как бритва, лезвие охотничьего ножа на раз пронзило брюшину. То, что знал Клодель о боли, было ничто по сравнению с тем, что ему довелось пережить в последующие несколько секунд, которые растянулись для него на целую вечность. Ее нельзя было вытерпеть, нельзя было остаться безучастным к той вспышке больи что взорвалась в его утробе. Человек забился и завыл, словно попавшее в капкан животное. От этих криков закладывало уши,  а редкие птицы и животные, срывались с насиженных мест и бежали прочь. Теперь здесь пахло смертью, и запах этот мог привлечь сюда только падальщиков. Ногти Яна впились в руку охотника, что крепко держал его не давая вырваться, оставляя после себя кровавые полумесяцы. Нож, разрезающий ткани, подвергал тело адской агонии и новой порции яростных криков, которые наверное, долетали даже до поместья. Кровь хлынула горячим потоком из глубокой раны, скатывалась по бокам и впитывалась в мокрую тяжелую землю. Вместе с ней утекали и жизнь, быстро и неотвратимо, будто бы вода, покидающая битый сосуд. Ян не чувствовал холода, как и того что силы покидают его с каждой секундой и он уже не различает зелени, серости безмолвного неба и нависшее над ним лицо улыбающегося довольного человека. Безумие вошло в свои права, благословляя собравшихся на бессмысленные и бессердечные поступки. Каждый из участников этого ужасного и непостижимого действа был под властью Его Величества.
Двадцать секунд и Ян уже захлебывается собственной кровью. Он не может не кричать и оттого эти визги теперь приобрели противный булькающий характер. Он чувствует руки в своем животе, болезненную ласку длинных горячих пальцев, будто бы обнимающих его изнутри, чувствует нестерпимую вонь, но он не понимает что этот запах источает он сам, что это запах неотвратимой и близкой смерти. Судорожный вдох и длинный беззвучный выдох. Человек замолкает раз и навсегда. Теперь он по-настоящему свободен, теперь его наконец оставят в покое, теперь его будет обнимать только земля.

ООС: Персонаж умер. Всем спасибо за игру!

Отредактировано Ян Клодель (2009-11-10 18:26:08)