Серый туман клубится и скрывает старые, блестящие от влаги стены.
Висит в воздухе и маскирует ржавую обшивку.
Наползает густым жирным змеем в разбитое окно, становясь ситом от мелких блестящих осколков стекла, висящих в воздухе, извивается и ползет по старому пластику вверх к потолку, свивается и заполняет собой пространство.
Осколки стекла недвижимы. Это не осколки, это стая крохотных серебристых живых рыбок. Они колыхаются в тумане, словно в плотном потоке морской воды, мгновенно меняют направление, рассыпаются и вновь повисают неподвижным серебристым покрывалом.
Серебристое в сером.
Стены заволокло, потолка нет, он скрыт грозовым облаком, нет ничего кроме окна и тумана.
И серебряных всполохов.
Брошенные Мастером проводочки оживают, тянутся тонкими водорослями, сплетаются, убегают в туман и возвращаются белой пластиковой рукой.
Из тумана медленно проступают очертания фигуры Создания.
Лица нет. Белая маска и намек на очертания рта, носа, глаз, грудь вскрыта, внутри слабо поблескивают внутренности-микросхемы, повисшие на мертвых переплетениях сотен и сотен проводов, частично вывалившихся наружу, словно тонкие кишки из вспоротого убийцей живота.
Рука опускается на плечо и сжимает пальцы. Вторая ложится на другое и повторяет действие.
Он  смотрит несуществующими глазами на мягкий стриженый затылок и лишает возможности двинуться.
Туман и серебристая стая маленьких рыбок начинают медленное кружение.
Мастер чувствует только давление удерживающих в неподвижности рук на своих плечах и Чье-то присутствие за спиной.

Отредактировано Роберт Крэнборн (2009-10-27 12:51:12)

Тьма медленно уползает в углы, расступается. Заброшенная шахта метро лоснится скользкими блестящими от влаги стенами, полуразрушенные рельсы убегают вперед.
Тоннель наполнен звуками. Тихими приглушенными, опасными.
Скрежет, шорох… стон?
Кто может стонать?
Тот что упал и разбился.
Пластиковая рука вывернута, треснула осколками и висит на нервах проводов локоть. Мертвое, теперь уже окончательно мертвое «безликое» лицо щекой на холодном камне, корпус изломан и пестреет трещинами.
Стон повторяется и из тьмы ему вторит другой. Более протяжный и гулкий, как эхо.
В тоннеле появляется свет, но неизвестно откуда.
Пластиковое существо  содрогается, словно от смертной судороги и замирает.
Мертвое.
Мертвые стены, мертвые звуки. Снова эхо стона. Скрежет. Шаги вдалеке. Чье-то обволакивающее липким страхом дыхание.
Два светлых пятнышка на уровне глаз человека появляются из тьмы.

Тьма оживает, просыпается, потягивается сонно и изящно раскинув в стороны черные мохнатые лапы, сладко зевает и жмурит желтые огоньки вспыхивающих и гаснущих глаз, следит за бегущим, пушит шерсть и с оттяжкой дрожит мощными лапами. Сейчас прыгнет.
Сейчас. Черное в черном, нега в страхе, пронзающий сердце человека ужас лучше самого изысканного блюда.
Пластмассовое разбитое существо тянется. Чтобы схватить неведомого зверя за лапу, сцепляет пальцы на лодыжке, забавно пытаясь  удержать.
Хозяин тьмы смешливо оглядывается. Щурит едва видные живому человеку глаза и мощным ударом рассыпает на мелкие куски никчемный пластик. Лампочки вспыхивают в последний раз, бедный пластмассовый человек умирает окончательно и навсегда останется здесь.
Жил мгновение и успел полюбить. Частичка искусственной жизни пробуждает Тьму.
Тоннель живет. Капает со стен вода, шуршат маленькие крысы, поскрипывают и гудят рельсы.
- Куда же ты бежишь от меня? – бесплотный голос достигает ушей,  а мягкие лапы касаются затылка бегущего.
Рельсы поскрипывают и стонут, шпалы дрожат. Где-то вдалеке идет поезд.
Золотые глаза появляются то слева, то справа от бегущего.
- Постой. Не торопись, - на мгновение к спине прижимается теплое, обволакивающее густым мехом, а может быть паутиной(?) сильное тело.
Человек бежит, а вокруг него аура ужаса.
Пахнет сладко.
Зверь забавляется. Прыжком оказывается впереди, подхватывает в объятия и отпускает. Пропускает сквозь себя и оглядывается.
Человек падает, ползет, снова встает и снова продолжает бежать.
Невидимые объятия не имеют плоти.
Огни. Поезд. Призрачный, ревущий поезд.
Зверь подхватывает и прижимает к себе.
Держит крепко, не отпускает, пока сквозь них проносятся призрачные вагоны. Люди мертво сидят на скамейках, мертво читают и мертво говорят, мертво смотрят в окна мертвого вагона.
Пять… шесть… семь…
Рев поезда остается позади, затихает.
Снова мрак и зверь отпускает. Стоит невидимый совсем рядом. Облизывает лапу-руку и улыбается снова бесплотной улыбкой.

То о с чем мы стараемся не думать имеет желания. Невыраженные, отчаянные стремительные  и временные.
Был Зверь, облизывающий переднюю рапу и исчез. Растворилась во Тьме его невидимая улыбка. Было тепло исходящее от всего, что  окружало и исчезло вместе с ним.
Холод, сырость, слезы на антрацитовых стенах. Это осталось. Одиночество, смятение, растерянность это будет.
Нет мягких теплых ладоней обнимающих плечи. Есть капель. Перезвон, перестук, как еще назвать этот звук. Он есть и есть холод. Есть прозрачный леденящий сквозняк. Есть запах гнили. Позови – не откликнется.
Ожидание  замерло вдали ждет искреннего: «Приди, я здесь. Я буду с тобой».
А где оно? Нет его. Позови, позови, позови.
Удушливая влага слез, теплые испарения из-под металлических кругов-крышек канализации. Призрачный свет надежды. Зверь затаился и спрятался. Какое у него лицо, какой голос?
Нет его. Не позовешь и не появится.
Тишина. Нет ничего. Ни звука, ни шороха ни вздоха.