- На свете есть вещи и места. И некоторые из них - очень опасные вещи и места. От них спасаются бегством или не спасаются вовсе. Запомни это, сынок. - так сказал старый магнат  Марешаль своему блудному младшему сыну на прощание.
...Месяц назад Лувье метался по своей парижской квартире на авеню Матиньон. Домашний арест. Подписка о не выезде. Офис  благотворительной организации "У Господа нет сирот" обыскан полицией и опечатан. Вскрылись махинации с банковскими счетами фонда, дела о детской порнографии, совращении малолетних, торговле живым товаром и похищении людей.  Лулу хватался за сотовый, понимал, что номер прослушивается, не решался позвонить бывшим приятелям и подельникам. С колотящимся в горле сердцем ждал, что в любую секунду на пороге возникнет широкоплечий агент, сунет в лицо удостоверение с радужной печатью.
А дальше... В общей тюремной камере... Голодные слюнявые уголовники...Туберкулез, спид, сифилис. Они меня пополам порвут, когда узнают статью. Боже, со мной так нельзя, Боже, мать Твою, ну сделай что-нибудь!
Лулу бледнел дозелена, трясущимися руками пихал в рот горлышко коньячной бутылки, хлебал залпом, как горькую воду. Вспоминал, сколько документов, фотографий, файлов не успел уничтожить. К утру бывал уже пьян, как свинья, рыдал в кресле, обхватив голову руками, от острой жалости к себе. Как же... восемь лет все шестеренки так весело и гладко сопрягались, сходились пасьянсы и паззлы, капало бабло,  в любом элитном клубе только пальцами щелкни - и все отборные ебари Парижа - твои, налетают, только отмахивайся, да выбирай, как шоколадные конфетки из набора ассорти. В одночасье все вылетело в трубу.
"Из за каких-то маленьких ублюдков, которые даже собственным матерям не нужны. Не дети - плевки, отходы родильных палат, сами же потом, господа буржуа законодатели, с ужасом  читаете уголовные хроники, а меня, меня, за такую малость, что я давал мальчикам подработать... упекут за решетку. Пусть лучше богатые педофилы трахают приютских волчат, чем ваших чистеньких сыновей. Да вы все меня благодарить должны.
Выручил его только толстый кошелек папаши- промышленника. По делу прошли невиновные. Домашний арест сняли. Лулу вернулся домой в Лион. Отец пригласил его в кабинет. О чем шел разговор у фабриканта с младшим сыном - доподлинно неизвестно, но прислуга видела, что Луи вышел из кабинета через полтора часа, прикрывая ладонью расквашенный нос, и потом долго охал, накладывая на переносье марлю со льдом.
Через короткое время, отец выдал ему новые документы и контракт на работу в "Вертепе".
- А почему не VIP-гостем? Ведь я могу себе это позволить...- капризно осведомился Лулу.
Старик сжал было кулак, но сдержался:
- Жирно будет. Мало того, что ты - педераст, ты еще и неудачник. Так бездарно развалил свой бизнес.
- Папа! - зашелся Лулу.
- Молчать. - тихо отрезал старик. Лулу сник и потупился.
- Хорошо, а что такое "Вертеп"?
- Поместье моего друга.
- И что там?
- Узнаешь, - со странной улыбкой ответил отец. - Неро тебя проводит до места. Буду тебе звонить время от времени.
- Я могу уехать оттуда в любой момент, - парировал Луи.
- Можешь, ангел мой. Только знай, что на первом же перекрестке власти тебя возьмут за толстую задницу.  Уголовное дело я замял, но на тех условиях, что ты будешь под жестким контролем. Я дал обещание префекту. Ты соображаешь, выродок, сколько мне стоило тебя отмазать? Вон отсюда и до отъезда мне на глаза не попадайся, или я за себя не ручаюсь.
Таким образом Луи оказался в Ренне. Отель "Великий Гэтсби" - последняя остановка перед странным местом с названием "Вертеп".
На свете есть места. И некоторые из них...
Почему "Вертеп"? В голову не приходило никаких ассоциаций кроме "рождественского вертепа" - в декабре на площадях устанавливали палатки с фигурками Девы Марии,  Младенца, Иосифа, ангелов и пастухов. Бред. Наверное, старая халупа, времен короля Дагобера, битком набитая психованными сектантками, которые дни напролет поют псалмы.
- Что тут холодное в темноте
Жмется все ближе и ближе ко мне -  надрывалась черная певица.
Негритенок в каскетке хитро подмигнул и вдруг выдал финт: с медленным смаком, опытно, провел длинным красным языком по эфиопским губам. Подразнил влажным кончиком, как ящерка.
Лулу вытаращился на него. Сладко заныла поясница.
Вдох, вдох, вдох, а выдоха нет.
Вместо похоти Лувье почувствовал голод.
Неутолимый  голод.
Такого ему не приходилось испытывать ни разу в его сытой благополучной жизни. Когда внутренности скручивает винтом мясорубки, в деснах ноют зубы, муторно кружится голова, и до крика хочется кусать, рвать, все, что попадется на глаза - хоть деревяшку, хоть кусок хлеба, торопливо выковырянный из за щеки мертвеца, набить рот грязью, грызть собственные руки или вздутую падаль на обочине скоростной трассы.
Он скрипнул зубами, охнул.
Вжал кулак в подреберье.
Этого просто не могло быть с человеком, который полчаса назад более чем плотно пообедал (Мне можно! у меня нервный стресс и депрессия!), да так, что до сих пор не мог толком встать из за стола и, отдуваясь, мечтал незаметно ослабить ремень брюк.
- Вам нездоровится, месье? - Неро отложил газету.
- Ты видишь негра? - едва разжимая зубы, процедил Лулу.
- Там никого нет... - Неро в упор смотрел на черного юношу в каскетке. И судя по его тону - не лгал.
За соседним столиком звучно переговаривались две пергидролевые клуши:
- При отеле есть запертый сад... На реконструкции. Там так мило. Жаль....
Лифтбой четко шевелил губами, будто диктовал глухонемому.
Лулу, против воли, выговорил:
- Неро. Иди. К себе в номер. Спи. Не лезь ко мне. У меня дела.
- Что?
И тут Луи монотонно и очень громко сказал так, будто читал незнакомый текст по чужой подсказке. Одна из клуш дернулась и уронила чашку на блюдечко.
- Иначе. Я тебе. Вырву горло. И выжру яйца.
Неро резко отодвинул кресло, газета шлепнулась на пол.
До этого дня Лулу, как любой лицемер, обходился с подчиненными с  приторной вежливостью, мол - где вы и где я, держите дистанцию.
Сегодня прямо в лоб пожилому бодигарду уставились пустые, как яичная скорлупа, глаза. Зрачки сужены до точки. Один чуть больше другого.
Неро сам не мог потом объяснить, почему он послушался.
Телохранитель встал и вышел из зала, не оборачиваясь.
За высокими витринными стеклами мотались на сыром ветру стриженые кроны и живые изгороди оплетшие решетку запертого сада.
Черный подросток с улыбкой обернулся к сидящему за столом светловолосому мужчине с тростью, подмигнул, как заговорщик и приложил палец к губам.

Отредактировано Луи Лувье (2009-10-31 13:53:22)

Все навалилось одновременно: ненормальный голод, безнадега, тоска, перелеты, ночевки в гостиницах, страницы желтых газет (шрифт заголовков брыызгал в глаза как раскаленное масло) тоже мне раздули историю: ужасное злодейство, ограбленное детство, полицейские дознания, унижение, и самое мерзкое - бессилие, и угодливо покровительственные замашки телохранителя-надзирателя. Чертово колесо жизни, перемололо кости, намотало душу, как кишки на маховик.
Хотелось классического провинциального скандала. С битьем посуды, уховертным дамским визгом, понятыми, протоколом (ничего, папаша отстегнет еще тысчонок двадцать, с него не убудет).
Он обвел ищущим, хищным взглядом людей за столиками, помотал головой, как лошадь, не думая ни о приличиях, ни о парикмахерской укладке.
Подкатить что ли к грузной старухе, цапнуть ее пятернями за груди и бухнуть сходу:
- Voulez-vous coucher avec moi, ce soir?
Ага. Никакого скандала не получится, она сразу прилипнет, как жвачка к ботинку и придется поневоле - чтобы не думать что слабо - все таки coucher avec elle, ce soir. В твоем репертуаре, прикол, братец Лис. Отдувайся потом на этом прелом лежалом мясе, показывай мастер-класс...
Бабку отметаем сразу.
Японские туристки могли возбудить на провокацию пожалуй только очкастого потного социопата- отаку, любителя сейлормун, суши с доставкой  и грязных трусиков - панцу.
Ну кто... кто...
Лулу мучался, как амазонская змея, которой некуда девать яд из мешочков под клыками и она готова кинуться на все, что угодно.
Нужно срочно что то простое, как орех.
Уже не раздумывая, он уставился на белобрысого с тростью. Тот четко поставил кофейную чашечку на розетку. Курил, смотрел внутрь себя.
Отлично.
И идти недалеко. Так, алгоритм действий прост, сейчас я подойду, скажу, он мне ответит, я еще хлеще, слово за слово, хуем по столу и он либо попортит мне "портрет", либо позовет портье и хозяина зала.
Лувье поднялся, сильно отодвинув стул, выбил из пачки ментоловую дамскую сигаретку, которые курил исключительно из дешевого понта (ментол терпеть не мог охранник Неро) и не подошел, а нагло подвалил к столику невозмутимого клиента. Навалился пузом на спинку свободного стула и выдал:
- У Вас не занято? - и не дожидаясь ответа, плюхнулся на стул, сцапал чужую зажигалку, смачно и долго закурил, и глядя прямо в голубые спокойные глаза виз-а-ви, подпер щеки ладонями, не выпуская фильтра из зубов процедил первую глупость, которая пришла в голову:
- Скажите, Вам никогда не хотелось убить всех людей?

--------------------------------------
Voulez-vous coucher avec moi, ce soir? (фр) - не хотите ли вы переспать со мной сегодня вечером.

Отредактировано Луи Лувье (2009-12-29 13:12:24)

---------------------
боши - так французы пренебрежительно называют немцев
"париго" - жаргон парижских "низов"

Отредактировано Луи Лувье (2013-07-05 15:38:08)

Лулу медленно и глубоко глотнул минеральной воды, на автомате.  Колом в горле стало ледяное, когда услышал про то как они с генералом де Голлем зажигали в коленно-локтевой. Аж из угла рта потекло под золотистый шейный платок.
Все, айне кляйне гестапо пидарасен, зря ты отсюда не сделал нах хауз, на карачках полчаса назад. Сегодня у тебя не день Бэкхема. Это я тебе, голуба, говорю на полном серьезе.
Снаружи цельные стекла зимнего сада выхлестывал косой дождь. Музыкальная машина поперхнулась и смолкла.
Лувье поднялся, аккуратно, как хирургический халат,  снял и повесил на спинку стула бежевый пиджак от Louis Vuitton, устало зевнув, от души потянулся, - полы голубой шелковой рубашки выбились из под перетянутого пояса.
Один жест - опивки из стакана в лицо немца.
И два слова:
- Пойдем, выйдем.

Отредактировано Луи Лувье (2009-12-30 22:09:12)

До стеклянных дверей шли молча, плечом к плечу,  даже не глядя друг на друга, а зыркая и сверля. На выставленную калачиком издевательскую "подручку" немца, Лулу фыркнул и вызверился так, что с нитяным мясом погибла вторая пуговка.
Возник, как прыщ на ровном месте хозяин зала, бледным голосом проблеял:
- Господа... чем я могу помочь?
Лулу наклонил голову, сглотнул и с улыбкой бросил:
- Брысь.
И точно - прыщ опрокинулся за стойку в хозблоки, звонить? Не, не будет он никуда звонить. Провинция держится за репутацию, как старая дева за целку.
Облитый немец невозмутимо цокал тростью, как на променаде. Леденил лицо. Бесит, ох, как он меня бесит, вот как заноза в глазу, освенцимский голубок, жопа нордическая, цельнометаллическая.  Ананербе рассекреченное. Ну я те устрою Нюрнбергский процесс, демона кусок.
За алой пеленой бешенства Лулу все же глянул на часы ""Jaquet Droz" на своем правом запястье. Жалко не было, он прикинул, выдержит ли браслет, дорогую швейцарскую игрушку можно было на крайняк использовать как кастет.
Оба со странной церемонностью заводных щелкунчиков вышли под дождь, спустились по пяти ступенькам неосознанно в ногу. Отошли от окон зимнего сада гостиницы, откуда пялились рожи.
По голубой сорочке Лулу дождь выморосил свои точечные узоры  - в запале он этого не замечал.
Ржавая калитка решетки, скрипит на ветру. Сад за чугунным литьем, переполненный дождем, как губка. Мокрая крыша карусели матового стекла. Странно... Стеклянная карусель, такого не бывает. И говорили что сад заперт - а тут все настежь.
Очень кстати. Здесь век не убирались.
Прелые листья пружинят, чавкая по кладбищенски, под ногами. За кустами шиповника с налившимися ягодами они остановились друг против друга, вне зоны видимости из гостиницы.
Лулу, будто бы приходя в себя,  виновато развел руками, нежно улыбнулся, светлые пряди кокетливо налипли на лоб. Холодные капли проникли под натянутый меж уцелевшими пуговицами шелк. Защекотали горячую белую кожу. Это был знобко и неприятно. В Ренне он был с виду не в лучшей форме, после неприятностей и судов в Париже и Лионе он изрядно разъелся, распустил брюхо докругла,  с таким телом было удобно... изображать безобидного тюфяка и труса, для самовлюбленных дураков, которые на эту маску покупаются.
Лулу вкрадчиво залепетал, глядя на немца  из под ресниц томно и вроде бы близоруко:
- Мсье, мне так неловко... Я был не прав.  Позвольте мне принести Вам мои глубочайшие извинения...и... на полуслове -
Бросок.
Лбом в переносье, коленом в пах.
Блок.

Отредактировано Луи Лувье (2009-12-31 07:09:38)

Белое каление.
От разбитого колена пульнуло током двести двадцать ослепительно под лобную кость... Лулу коротко взвыл, шатнулся, на секунду ослеп, от боли и злобы.
Падать нельзя, сгибаться тоже, уклоняясь от второго удара,  он  поскользнулся, проехался ботинком  по прели и грузно рухнул на больное колено, будто выполняя какое то дикое "па".
Уёбок, я тебе хребет вырву, эту палку вставлю!
Не зевай, пиздюль не дремлет. Теряя дыхание, Лувье удалось завалиться и перекатиться, срывая с шеи чертов платок, не дам тебе для захвата ни хуя.
Он подсек немца под колени, впился пятерней в пах с прокрутом, будто виноград давил, и повалил противника наземь, свободной рукой ловя на перелом его правое запястье.
Огреб по спине.
Ловкий, падла.
Лувье навалился на немца, как на блядь, всем теплым тяжким центнером без малого. Зарычал в лицо с хрипом и брызгами:
- Порву, фраер!
Ну и пошло месилово, в листьях, в чмокающей грязи, бешеное, как случка на свалке, или эпилептический припадок на пару. Трещала ткань, все шло в ход, и кулаки и колени и зубы, драки только в кино бывают красивыми.
Колено немца  отлично так въехало под яйца. Лулу бросился было вырвать горло, голод, голод, голый, белый, как кокаин. Но промахнулся, выкусил лоскут рубахи и надорвал кожу на плече.
В пылу драки без правил, катаясь друг на друге в захвате, воя, как драные коты в марте, оба не услышали, как, звякнув, медленно пошел круг стеклянной карусели за кустами. Под сопатый издевательский стон воздушной шарманки-калиопа мерно опускались и поднимались слепые лошади пробитые посреди витыми штырями. Видимо техник проверял механизм.
Озверелое, неузнаваемое в грязи и кровяной юшке лицо Лувье нависло над лицом  немца, он жадно, как рыба на суше открыл красный рот, хватая воздух, выдохнул не осознавая, коротко и зло,  прямо в оскаленные яростью губы противника. Их общее  дыхание отдавало на привкус - осенней ржавчиной, сырым мясом, вишневым табаком и почему-то зеленым кислым яблоком на откусе.
А дождь все лил и лил...

Отредактировано Луи Лувье (2009-12-31 15:05:15)

Ключица. Хрупкая изогнутая кость, опасно близкая к коже. Щелчок зубов. Ключик, замочек. Выходи тебе водить.
Нет. Убить. Не дам. Не в этой жизни...Я никому не...
Лувье из последних сил, перекатываясь набок в жирную черную  грязь, перехватил запястье немца, пальцы его, ненавистные, как клыки,  тянулись к напряженной шее, нет, мимо, смазали по щеке четыре бороздки. Задрожали и затихли.
Лулу тяжко отвалился и, смеясь на хрип, закрыл лицо руками.
Свистящий детский звук органчика-калиопа. Вращалась под косым дождем  стеклянная карусель противосолонь. И бессловно путаясь в зеленых с прожелтью мокрых липовых кронах сходила из пасмурной простудной пустоты, из бессонницы небес, хрупкая  ранняя осень-первоклассница.
Холодно, мокро, больно и стыдно.
Лулу кое-как выпрямился на коленях, ввалился спиной в шиповный куст, отер с круглого подбородка кровянку, слюну и грязь.
Тесные штаны на заднице весело лопнули по шву в напряге драки, мерзко сквозь белье холодила ягодицы разжижиженная дождем почва. Лулу полуголый и битый нелепо заворочался, но встать не смог.
Лулу слегка развел пальцы, глянул на лежащего рядом, отпускала морока, его заметно знобило.
Он нащупал в чавкнувшей жиже трость, которая походила на пролежавший в могильнике десяток лет коровий рог.
Хмуро и виновато он подвинул трость к немцу. Наклонил голову к плечу, машинально выпутал из волос грязищу, растер пальцами и закашлялся. Перешел сразу на немецкий, говорил он подчеркнуто правильно, как образованные иностранцы, интонируя слоги не совсем там где надо, но понятно. Да и чего там не понять, если всего два слова и вышло:
-Хватит? Мир?...
Ужасно было скользко, тошно, неловко, и облямудело,  просто ну совсем невозможно, господа присяжные заседатели.
Вот так. Хоть застрелись до смерти.
Лулу лихорадочно вспоминал  полузабытый язык Гёте и Геббельса.
В голову лезли фразы из хрестоматии:
"Как я провел лето* у бабушки, тьфу, у гросс-муттер. Хорошо ли я там развлекался? Гут. А точнее? Зер гут."
Их бин... Как это по ихнему.
- Их бин Людвиг. - выдал он, и на вдохе, втянул в губы каплю крови. - А генерал Де Голль полное говно...
Останови меня, Бог...
Остановил, когда бы мог.
Над двумя слепленными из субботней грязи и крови куклами в рост человека, медленно выплыло из марева солнце.
Вправо ходи или влево ходи... мы черные пешки барона Самди.
Отвернувшись, Лувье протянул грязную ладонь немцу. И шумно смущенно  вздохнул.

Отредактировано Луи Лувье (2010-01-05 12:24:28)

Он не сразу отнял ладонь от ладони, смотрел на лежащего, наклонив голову и улыбаясь.
Значит, Зигфрид. Кольца Нибелунгов, Золото Рейна. Ничего так. Куда хуже, если бы его звали, к примеру, Йохан. Мало ли имен. Есть же у нас имя Жезю. Я бы удавился мамкиной пуповиной за час до родов,  если бы узнал, что меня назовут Жезю. 
Ключицу дернуло, Лувье  кое-как приткнул кровящий прокус грязным лоскутом рубашки. Огляделся, оценивая и собеседника и себя. Все было настолько феерически глупо, что даже уже смеха не вызывало, ощущение  дурошлепского кошмара, где человек раздевается догола,  становится под душ и соображает, что делает это посреди футбольного поля, на стадионе, где все трибуны полны и орут и свистят. А ты стоишь, раззявя рот, весь в мыле, с губкой в руке и думаешь: о как, братцы, а где тут у вас полиэтиленовая шторка?
А фигу. Нетути шторки. Так и стой. Обтекай.
В запертом-незапертом саду цвиркали безымянные мелкие птицы. Отряхивали с ветвей быстрым порхом золотые дождевые капли. Стесняясь лопнувших штанов, Лувье деловито выправил рубашку из-под пояса, кое-как поднялся, стащил ее через голову и повязал рукава на бедрах, свесив на задницу грязный шелк. Остался в заляпанной кровью и глиноземом майке. Колено особо не сгибалось и даже сквозь ткань было вздутым  и горячим, с тесным пульсом.
- Что делать будем? - осведомился, покосившись на Зигфрида - Я мог бы позвонить... гм, тестю. Вы наверное не заметили, сидел там рядом со мной пожилой... Это муж моей жены. Точнее брат моей сестры. Ну короче, он мою жену родил, мы к нему едем. В Сен-Мало. Точнее к ней. Она мне родила. Позавчера. Ребеночка, маленького такого. Вот. - он даже показал ладонями, насколько маленького, судя по размерам "супруга "Лувье ощенилась. Причем недоноском.
Он оценил что несет, и аж зажмурился. Состояние, как на экзамене, когда билета не знаешь и мучительно "плаваешь". Рождественская пурга...
Господи, ведь вроде головой не ушибался... Надо срочно логику. Логику, боженька, я знаю у тебя ее много. Поделись. Он же подумает, что я идиот с разжижением мозга. Нафиг я тестя приплел, какая жена, откуда. Еще задвинь ему телегу, что ты коммивояжер. Торгуешь пылесосами и сверхпрочными гандонами с подсветкой и усиками. Да вообще, что я тут разоряюсь, какая мне разница, что этот тевтон долбатый  обо мне  подумает. Зииигфрид... Ну и что что тевтон... чего я привязался. Я вообще неизвестно кто, отец француз, мать шведка, а я не получился... И не такой уж он долбатый... Сам ты долбатый. Вот вернется он к своей Гретхен-Медхен в свой Франкфурт, к примеру на Одере, станут они есть баварские сардельки с капустой, он ей скажет: Сидел я в ресторации,  никого не трогал, кушал кофий, и тут на меня наехал с распальцовкой и матерком толстый румяный псих... гроссе агрессер. Ну нах не поеду я больше в эту Францию, тут с тобой, душа моя, останусь... А ведь и впрямь не приедет... И что я тогда буду делать?  Все. Стоп. 
Спокойные голубые глаза немца.
Лувье напрягся и выдал таки логику.
- Я все это к чему, Зигфид, я мог бы позвонить тестю, чтобы он нам помог...  Но у меня мобильник в пиджаке остался. А нас таких красивых на ресепшене охрана отловит. Может они уже "люльку-фараонку" вызвали... с синим огоньком. - он осекся.
(Отставить жаргон, ты что озверел совсем, он не-мец. Вагнер, Гейне, Дюрер, Шикльгрубер, у них высокая, блин, культура, а ты тут как марсельская хипесница по феньке кроешь.. П-придурок.)
- Ээээ, я имел в виду полицейскую машину, герр Зигфрид. - он вздохнул, вспомнил, как в кармане у немца в драке что-то хрустнуло - Мы можем конечно поступить, как граждане свободной Европы. Сделать лица и вернуться.
И совершенно погибая,  сиплым заговорщицким шепотом, он выдал, растирая пальцами горло:
- Я совру, что  мы искали трюфели.
Угадай, Лулу, кто из нас в таком случае свинья...Гадать нечего. Что уж там. Я за нее.

-----------------------
хипесница - На блатном жаргоне хипесом называли преступления, совершенные при помощи красивых женщин. Этих женщин, соответственно, называли хипесницами. Обычная схема хипеса была такова — красотка заманивает изголодавшегося мужчину к себе на квартиру и укладывает в кровать. «Неожиданно» появляется «муж», вытряхивает мужика из постели, а заодно требует возместить «ущерб», иначе… Большинство кавалеров, боясь огласки, предпочитало откупиться. Однако были и другие варианты хипеса.

подземные грибы-трюфели обычно ищут с обученными собаками или свиньями.

"люлька-фараонка" - прямой перевод на русский язык слэнгового выражения, соответствующего нашим словам "ментовозка", "бобик", "воронок" - то есть полицейская машина.

Отредактировано Луи Лувье (2010-01-06 14:37:50)

Роза в грязи.
Лулу задержался ровно на секунду, неожиданно легко для своих габаритов нагнулся, поймал, выпрямился и заправил шиповный алый цвет за ухо. Совершенно не задумываясь, как сувенир или трофей. Пошел, по мокрому парку, как солнечная сволочь по подиуму. Плавно виляя бедрами не из форсу, а потому что болело, мать его, битое колено.
Остановился в ржавых воротах рядом с немцем, обернулся через плечо.
И с невероятной галантностью повел бровью.
- Герр Зигфрид. Если надо, трюфеля созреют в сентябре, как миленькие. И подснежники в январе. И даже то, чего на белом свете вообще не может быть. Все решаемо, кроме смерти. Главное, миновать охрану.
Он огладил грязными ладонями грязные бедра. Все под прозекторским льдистым взглядом визави.
( что ж ты сверлишь меня так, зараза,  ну прямо по самое не балуйся, свидетель-скальпель. Сканер белобрысый. Рентген голубоглазый. Взгляд как мураши рыжие под кожей ползают. Или мне кажется? Или хочется, чтобы казалось. Да, мне хочется, чтобы ты своими оловянными лупетками пырился на меня. А собственно почему мне этого хочется? Все. Я запутался. Дальнейшее в папке Top secret. Ничего не знаю, подумаешь, немчура. Мы пойдем по своим номерам. Прямо вот так ... Как? Как дураки. ).
Лулу зло одернул рубашку на заднице. Он уже не пытался втягивать живот или отчищать замурзанные щеки. Его бесило, что мысли не слушаются, и что замерла стеклянная смеющаяся каждой гранью под солнцем стеклянная карусель. Как хочется бросить в нее камень. Пусть разлетится вдезбеги за то что крутится только посолонь  и не умеет повернуть время на час назад. Да я б ни в жизнь к нему не подошел. Он бы мирно допил бы своей кофе, докурил сигариллу... И...что?
И все.
Лулу скорбно поддакнул:
- И я прошу прощения за чепуху.
И тем не менее вышли из сада одновременно не пуская друг друга вперед.
Во дворе гостиницы "Великий Гэтсби" из припаркованный машины вылезла  семья туристов : Мама,  папа, сын, собака - лабрадор с мячиком в пасти.
Мама ойкнула и прижала сына к себе.
Лувье и немец ровно так же, как и до драки, чуть не в полонезе, поднялись в ногу по лестнице.
В листьях и осенней ржави от ботинок до макушек, как землекопы или ассенизаторы.
Розочка за ухом Лувье пылала алым, как хлесткое издевательство.
Оба с чопорными  великосветскими лицами: взор вперед, щеки втянуты, подбородки задраны. На лбу незримая надпись: Мне великолепно наплевать на весь подлунный мир
Охранник на дверях только хрюкнул, и тут же, морща лоб начал тыкать в кнопки мобильника.
Документы  с собой и  ключи.
Ну вот и все. Холл. Традесканции. Фальшивые узоры арт-нуво.  Кляклые грязные следы по красной ковровой дорожке.
Ростовые зеркала по стенам.
Бля... Кто эти люди? Разбейте зеркала в нафиг... Отражение это удар ниже пояса.
Лулу, искоса глядя на немца понял: это конец.
Видимо простудился, то  жар швыряет, то в холод. Аспирину бы... Поможет? Ведь должно помочь..
Кивнул,
Быстро сказал:
- Прощайте.
И не оборачиваясь, рванул от Зигфрида к лифту. На полпути передумал и потопал по лестнице, хватаясь за перила.
... В номере охранник и надзиратель Неро увидел и аж пискнул горлом, как резиновая утка. Закудахтал:
- Мсье... Да как же. Кровь?
- Ничего. - процедил Лулу и хлопнул дверью ванной, и уже оттуда хрипло отозвался, чуть на сорвав  щеколду - Ненавижу.
Остальное потонуло в гуле двух сорваннных кранов - горячего и ледяного.
Неро послушал чуток, пожал плечами и врубил телевизор.
Как всегда хорошие парни побеждали плохих по всем каналам, кроме трехчасового выпуска новостей...

Отредактировано Луи Лувье (2010-01-08 14:59:55)