Холодный свет от энергосберегающей лампы фонаря перебирал ворсинки ковра. Перепрыгивал на стену, выхватывал кусок тут, неясное пятно там. Пол, стена, кадка с деревцем, снова пол. Мучительно потянуло напряженные мышцы рук. Мягкие детские волосы щекотали голое плечо. Редкие всхлипывания и откровенно мокрое лицо, прижавшееся к груди. Мир выщелкнул. Ось повернулась еще на сотую долю градуса, изменяя все вокруг. Темнота потеплела, а от света потянуло зябким холодком.
Девочка негромко плакала, уже не стараясь никуда спрыгнуть или вырваться из рук. Бормотала бессвязно и едва слышно:
- Нет, я больше не хочу... снова... нет, опять... пожалуйста, не надо... Ну пожалуйста же...
Зигфрид украдкой перевел дух, глотнув душного ночного воздуха, жаркого и пыльного, настолько, что казалось, его уже кто-то украл и выдышал весь, оставив только только раскаленные пылинки влагу - мол, здесь должен быть воздух. Но да ничего. И такой сойдет. Пусть до боли в груди, но дышать.
- Тихо, маленький, тихо...
Рука покрепче обняла детские плечи, уже не удерживая, но всего лишь успокаивая. Хотя тело и осталось взведенной, напряженной до ломоты пружиной, готовой в любой момент закостенеть снова.
Пляска фонарика на топких стенах, проглоченный вытертым ворсом звук шагов. Немец повернул голову на фразу и медленно кивнул, как-то заговорщически, будто эта маленькая невеста Чаки сделала в один миг плохо и сумбурно знакомых людей посвященными в какую-то тайну. И эта тайна связала их похлеще полицейских наручников легированной стали, защелкнувшихся на запястьях. Тайну не вскроешь булавкой или кусочком проволоки, даже если у тебя самые чуткие пальцы в мире.
- Кажется, все уже в порядке... Наверное... - тон выразил полную неуверенность в заявлении и сомнения в дальнейшем развитии событий. Сленг заставил как-то вылезти на свет божий чувство противоречия и как-то вздернуться, выпрямиться. - Сейчас найдем кого-нибудь из персонала...
На этих словах фонарь допрыгал до колен немца, задержался на них, и резко дернулся к лицу, заставив ослепнуть на мгновение. Зрачки сузились игольными остриями. Зигфрид полуповернулся, непроизвольно прикрывая ребенка на руках от морозного высверка белого света.
- Доброй... ночи. Простите...
Глаза неохотно привыкали к свету. Двухметровый силуэт из плохо скрепленных мослов, угловатых рук и ног, казалось, держался только за счет обтягивающего фигуру серого костюма. На кармашке бейдж. Мерцающий заламинированный прямоугольник, черт разберет, что там написано, но оно сейчас и не важно. Где тебя взяли, старик? На старом индейском кладбище объявили выходной и отпустили постояльцев на побывку? Так когда ты успел добраться до Старого Света, да еще и устроиться на работу? Или ты просто сбежал с кукурузного поля, потому что твоя Элли свернула на пшеничное? А вороны принесли тебе рекомендацию, как лучшему пугалу в округе и украли для тебя костюм?
- Вы не могли бы нам помочь?
Сомкнутые губы все же оказались не сшиты изнутри и распахнулись, выталкивая белый, как свет фонаря звук.
- Лу... - старик прокашлялся, - Луиза, девочка, что ты здесь делаешь? Пойдем, тебя обыскались.
Ребенок дернулся неловко, просяще тронул руку и на удивление легко соскользнул с рук на пол. Качнулся на пятках, и точно неохотно, через силу, сделал шаг в круг света, навстречу старику.
- Простите, господа, - тот точно только что заметил остальных. - Девочка потерялась. Такая шалунья. - Как наждаком по стеклу.
"Что тут холодное в темноте"...
Сообщений 41 страница 46 из 46
Поделиться412010-03-30 20:07:35
Поделиться422010-04-07 04:21:45
- Шалунья. - старик говорил внятно, отваливая, как кукла, нижнюю челюсть, он улыбался, девчонка, обернув лицо к стоящим в свете фонарика непохожим мужчинам, тоже улыбнулась и быстро показала язык. Она угадывала их по тяжелому дыханию. Луиза обняла старика за шею, опустила голову.
- Она послушная. - Великий Гэтсби смотрел на немца сверху вниз. - Но сегодня такая ночь, что все мы, а особенно дети, забыли о правилах. Приятной ночи, вам, добрые господа.
Старик опустил девочку на пол - она взяла его за руку и спряталась за Гэтсби, так дичатся гостей застенчивые дети.
- Как мало нужно для того, чтобы сорваться с цепи... - пробормотал Лувье, разминая пальцы - Всего то вырубить электричество... Убей в себе Эдисона. Вспомнить хотя бы катастрофу в Новом Орлеане...
Он не закончил, в рассеянном свете фонарика уставился на крепкую спину немца, спрятал, как зевок, в кулак улыбку - до него только сейчас дошло, что "белокурый бестия" как древний римлянин из комедии Мэла Брукса щеголяет в одном полотенце. Почему-то серьезные мужчины в таком банном непротокольном неглиже вызывали у Лувье теплое ироничное умиление. Как мальчики, играющие в ножички на школьном дворе, или спящий в седловине холмов великан, или большой бойцовый пес, который кружится под дождем, ловя свой хвост. Хотелось пройтись губами по хребту, или предложить теплые тапочки.
Великий Гэтсби косолапо, как Чаплин-переросток уводил девочку в темный коридор - перед ними конус света фонарика. Оба - и большой и маленькая повернулись, как по команде.
Девочка сделала книксен, разведя в стороны подол сарафана.
Гэтсби подмигнул Луи и торжественно проговорил:
- Господин Лувье, поздравляю Вас с Обручением. Примите мои искрение поздравления и передайте мое почтение вашей Достойной Избраннице. Вы будете прекрасной парой. В горе и радости, богатстве и бедности, здравии и болезни.
Гэтсби пожевал дряхлым беззубым ртом. Он был почти лыс, тяжелые костистые кисти рук покрылись пигментыми пятнами, костюм висел на нем, как на скелете, от него кисло и душно припахивало ментоловыми сердечными каплями и старческой мочой.
- Поверьте моему опыту, господин Лувье, - старик интимно понизил голос - Лучшие из лучших Супруг берутся хитростью или силой.
Луи оторопело привалился голым плечом к стене, зло и срыву пытался застегнуть брюки, пуговица выскальзывала из пальцев, ремень не сходился. Что кривить душой, он прекрасно понял о чем говорит старикашка. О ночной краже... картинки из коридора.Какое милое иносказание, главное, чтобы не догадался немец...
- Что Вы имеете в виду?
Старик не ответил, сгорбившись, он мерил коридор журавлиными шагами. Девочка семенила за ним.
И Луи Лувье мог дать руку на отсечение, что видел, как в свете фонарика багровый коридор отеля поплыл и стал белым, больничным, с коралловыми сигнальными лампочками на сестринском посту, пронумерованными дверями, легкими штативами капельниц, и стандартными креслами в "зимнем саду"холла.
Высокая фигура Гэтсби корчилась, коробилась, как скомканная бумага, горящая в пепельнице - и уже чудились стрекозиные колеса инвалидной коляски и широкая спина медбрата, катящего старика на процедуры...
Лувье сморгнул, иллюзия исчезла, свет мелькнул за углом и пропал.
Холод не отпускал, шибал сквозняком по босым ногам.
Луи вслепую тронул немца за плечо.
- Герр Зигфрид, спасибо Вам, а то я что то перепугался. Видите ли, я совсем не умею обращаться с детьми. Они для меня все равно что марсиане. Маленькие и непонятные. Зеленые человечки.
- он улыбнулся, но тут же принял спокойное выражение лица - сообразил, что в темноте его "улыбку на миллион" не оценят дорогие телезрители,
- Думаю, что обувь и свитер я заберу из вашего номера с утра, ну или просто, как рассветет, оставьте на банкетке напротив. Тут воров нет, да я и особо не дорожу шмот... материальными благами. А то смерть как неудобно снова шарить у вас под ногами, как слепой вокруг пупка.
Он глубоко вдохнул и все тем же оптимистичным голосом проповедника Дейла Карнеги начал
- И на этой позитивной ноте... думаю, что нам пора... Как это у моряков: по койкам!
Отредактировано Луи Лувье (2010-04-07 18:30:22)
Поделиться432010-04-09 00:57:16
...На этой позитивной ноте... фальшачком дирануло как пенопластом по стеклу. С таким меерзеньким, мерзеньким скрипом. Говорят, от него сходят с ума, если слушать достаточно долго. Что-то такое, что действует на глубинные слои психики, перелопачивая их. А казалось бы, невинный звук...
Теплое касание руки заставило вздрогнуть от неожиданности. Зигфрид надеялся, что этот нечаянный жест получился не слишком заметным. И поэтому первую половину фразы едва ли не пропустил мимо ушей, больше вслушиваясь в звучание голоса.
Старик с девчонкой уже давно скрылись за углом, а щемящее ощущение только-только начинало отпускать, разжимало по одному жесткие деревянные пальцы, позволяя сделать вдох чуть глубже, сильнее. Через три двери напротив из щели пробивался неровный свет. Вместе со светом в коридор вдруг ворвался невнятный гул голосов. Ворвался, пожужжал, будто всполошенный рой пчел и сгинул как и не было. Опять стало тихо. Где-то капала вода. Томительно тоскливо, как во сне. По одной печальной и звонкой капле раз в несколько секунд. Кап... Кап... Раскатисто... Аритмично. Кап...
- Знаете, Луи... - первый раз за все время их знакомства немец назвал соседа тем именем, которым тот представился. Почему такая градация - даже непонятно. То ли дистанция как-то сократилась, то ли... непонятно что то ли. - Вы же еще не хотите спать?
Взгляд в темноте только высверком белков, да где-то там роняет рассеянные капли света поставленная на тумбу лампа. Слишком далеко, чтоб осветить что-то, но все же не дающая темноте стать абсолютной.
Рука Зигфрида легла доверительно на плечо француза. Ладонь ожгло теплом. Захотелось стиснуть пальцы, прижать к себе и сказать: "тс-сс, тихо... послушай..."
- Пойдемте, я расскажу вам страшную сказку, - мимолетная улыбка не раздвинувшая губ и оттого незаметная в темноте, - про то, как не стоит в такие ночи гулять одному. А больше того, не стоит засыпать одному, а то, говорят, можно и не проснуться. Знаете кто такой Анку?
И Зиг сделал шаг к своей двери, увлекая за собой говорливого француза. Мягко, но как-то неотвратимо, как невозможно противиться снежной лавине, решившей прогуляться вниз от неосторожного выстрела охотника или громкого крика. Неторопливо, текуче, но собирая с собой все что попадается на пути, от мелких щепок до трехметровых валунов, которые снег обнимает с одинаковой нежностью.
- Я зажгу свечу, у нас будет свет.
Поделиться442010-04-11 00:52:59
Нет, ты прикинь, чувак. Я стою такой в полном раздрае, пузо выпятил, башка распатлана, ширинка нараспашку, кругом херня стремная клубится, Дэвид Линч писает кипятком в углу, слепые девочки, великаны, свиные головы, мертвые негритосы, стеклянные карусели, позади вся французская легавка с журналюгами и пожизненной статьей наперевес, папаша в телефон орет: Не имею комментариев, у меня сына нет!" , еду хер знает куда, хер знает зачем, с утра подрался, потом бухнул и опа вырубили свет, а потом еще спер штуковину, и теперь трясусь за нее, как за теплую девочку, женку, доченьку мою, хотя она холодная, как жмурик в морге и морок от нее ползет такой, что мама не горюй. Позади - тоска на постном масле, тридцать лет, как жизни нет, впереди - бабка надвое сказала, ни зги не видно, а посреди я охуевший стою босиком: "типа, дорогие телезрители, пользуясь случаем хочу передать тете". А рядом голый немец. Такой семь на восемь, битте-данке, красивый, как танк "тигр". Белокурая бестия. На фейсе написано тридцать поколений арийских гроссфатеров и доннерветтеров. На профиле -полет Валькирий. И стоит он, вот как есть, голый. На мудэ одно полотенчико. А глаза голубые-голубые. Кюрасо и колотый лед...Двойной.
И сверлит он меня этими самыми голубыми и говорит человеческим голосом: Хочешь?...
Хочешь я расскажу тебе... сказку.
Лувье чуть не осел на пол, но не засмеялся и не отстранился от руки на плече
А преспокойно вернулся вслед за Зигфридом в его номер, и вроде нутряной холод отпускал, выдергивал свои тонкие бисерные иглы из сухожилий, от голеней до колен, от локтей до пястей, покалывая, растекалось тепло, будто он ухитрился отсидеть все "четыре кости" и теперь постепенно возвращалось осязание.
- Анку? - переспросил Луи - слушая, как хозяин возится со свечой. Скоро ровный желтый свет выявил из темноты их лица и ровным надежным и теплым шаром сияния сделал номер вовсе не паучьей дырой, не сотой из мертвого улья с черным медом, а вполне себе уютным убежищем на краткий остаток ночи. - Вроде что то помню... Кельтские легенды про покойников. Я видите ли...- он криво усмехнулся- в свое время занимался фольклористикой. Чистое юнгианство, коллективное бессознательное..Если либидо на мортидо налезет, кто кого сборет?
Он неожиданно с подвывом, как пес, зевнул в кулак. - Прошу прощения, ночка выдалась нервная...
Лувье огляделся и улыбнулся:
- Уютно тут у вас... Что то я совсем вымотался. Не обессудьте....
И уже без лишних церемоний он вольготно развалился навзничь на смятой постели фон Вейхса, с хрустом потянулся, заломив руки под затылок, заняв своей роскошной тушей добрую половину полутораспальной постели (ненарочно лег поперек).
Взглянув на радушного хозяина, Лувье отвел запястьем спутанную прядь со лба и задушевно спросил:
- Герр Зигфрид, у меня к Вам вопрос интимного характера...
Он откашлялся и закончил:
- У Вас нигде, случаем, не завалялся бутерброд с колбасой? Спасите от голодной смерти хорошего человека...
Лувье осекся, ловя отсвет горящего фитиля в глазах выпрямившегося фон Вейхса.
Черная мышка тошно точит на душе. Душно. И юродство и ерничество не поможет. Тебя запеленговали. Слепые гончие слепой пастушки. Что то холодное в темноте ткнуло в грудь костяным пальцем: Ты!.
Что у него спросить. Почему Вы не позволили мне вывести девочку? Вы знакомы с управляющим? Кто есть мистер Путин?Кто подставил кролика Роджера? Правда, что майя не врали и в 2012 мы все накроемся звездой Полынью... Не то... Не то... Правильно формулируй вопрос, Лулу...
Верный вопрос сложился сам собой. Луи спросил уже серьезно, вполголоса- от глухого дыхания тяжко вздымались и опадали бока.:
- Почему Вы сказали, что в одиночку я не доживу до утра?
Отредактировано Луи Лувье (2010-04-11 00:57:33)
Поделиться452010-04-13 01:18:15
Движения, движения, короткие, скупые, обволакивающие пространство присутствием. Свечной огарок целует картонную спичку - складная книжечка с гребенкой внутри, почему-то почти никогда не удается выломать ровно и одну. Аляповатое фото отеля на обложечке, реклама. Никуда не денешься от рекламы. Завернувшийся фитиль неохотно потрескивает, но быстро сдается, мигая и разгораясь ровным теплым пламенем.
- Фольклористика это интересно, - как-то задумчиво проговорил немец, поворачиваясь к оккупировавшему постель гостю и поправляя сползшую на бедро ткань. - Я как-то больше интересовался проявлениями мортидо в данном аспекте, - с непередаваемым апломбом на лице, будто не полуголый человек стоит с погасшей спичкой посреди гостиничного номера, а как минимум кандидат наук вещает с кафедры очередную замшелую истину, - но кит слона не сборет, это точно вам говорю.
Босая нога наступила на какую-то из шмоток, раскиданных по номеру. Мягко.
- Бутерброда с колбасой? - немец удивленно сморгнул, но потом кивнул. - Знаете, откровенно говоря, даже слабо себе представляю, но если провести инспекцию, то должно же здесь быть хоть что-нибудь. Там, ветчинная нарезка... или сушеный таракан, на худой конец, - тирада с совершенно серьезным лицом, будто он и вправду собрался кормить француза сушеными тараканами, мотивируя тем, что хитин полезен для здоровья.
Долгий изучающий взгляд, перед тем как сделать несколько шагов в прихожую, где притаился маленький гостиничный холодильник. Должны же они туда какой-то стандартный набор впихать? Пластмассовые сандвичи, бумажная колбаса, несколько бутылок минералки... Зигфрид почти вслепую зашарил по полкам холодильничка, погрузив руки по локоть в его нутро, будто во чрево какого-то безжизненного хтонического монстра. В потрохах и вправду что-то обнаружилось. То ли печень, то ли селезенка оказались на поверку теми самыми вездесущими сандвичами, которые можно найти в гостиничных номерах по обе стороны атлантики, да в составе обедов воздухе, когда ее пересекаешь, тоже они. Выпуклая вакуумная упаковка явно чего-то мясного, и пара бутылочек минералки. Еще не успели нагреться, хоть свет выключился и относительно давно.
- Знаете... - немец оказался сидящим рядом с Лувье, разжал руки, и заботливо прижимаемая к груди добыча ворохом высыпалась на постель, - я ведь по профессии сказочник. Я рассказываю людям сказки.
Взгляд словил взгляд, точно пулю в висок. Но кость оказалась толста или слишком прочна и девять граммов плюмбума с веселым визгом завертелись в рикошете. Щелчок, отскок, звон битого стекла. Где? Да нигде. Только зрачки буравят зрачки и где-то там, на дне, под нежным голубым слоем кристаллов медного купороса, дивного яда, плещется нечто. Шутка? Ой ли? Серьезно? Вряд ли. Что тогда? Черт его знает.
Шумно всплеснула занавеска от вздоха ночного ветра в открытое окно. Скрипнула хвалено бесшумная ставня пластиковой рамы. Кто ты такой, черт белобрысый, что развалился поперек моей кровати, и которого не то что не хочется отсюда выгонять, но и вильни судьба хвостом еще раз, снова затащил бы сюда, не слушая ни возражений, ни вопросов. Иди, Зигфрид, он снова ждет тебя, твой чертов фатум. Неужели не смирился еще? Не привык идти проходя между дождевых капель, только потому что ты твердо знаешь, тебе не суждено промокнуть. Привык. Но каждый раз надеешься все же почувствовать щекой влагу.
- А верить мне или нет, тут уже выбирать людям.
Совершенно обыденно пшикнула свернутой башкой бутылка минералки. Глоток, другой. От какой-то непривычной жадности несколько капель скатились по подбородку на грудь. Прочертили неровные дорожки. Увязли. Вдох. Во все легкие и еще немного сверху, точно воздуха не было несколько часов и только сейчас появился. Можно.
- Сегодня паршивая ночь, Луи. В такие ночи люди сходят с ума, уходят в тяжелые тревожные сны в свое постели, чтоб на утро родственники или друзья нашли труп с перекошенным от ужаса лицом. Умные и серьезные ученые открещиваются от статистики, или кивают на неизученные взаимодействия гравитационных полей. На влияние какого-то из спектров лунного света на подсознание человека. Мол, биополе, внутренние ритмы. Проявление скрытых инстинктов. Пресловутое мортидо и деструктидо. Неграмотные бретонские крестьяне говорили, что мимо ходит Анку, кстати, обратили внимание на этого старика? Грамотные бретонские фермеры ничего не говорят, делают телевизор погромче и тискают жен, не в силах уснуть. Грамотные бретонские фермеры не верят в суеверия, пьют снотворное и просыпаются в психушке. Потому что в одиночку в такие ночи засыпать не стоит.
Поделиться462010-04-27 05:37:03
Под размеренный голос Зигфрида, Лувье разодрал упаковку, зажевал ветчинную нарезку, судя по химозному вкусу и солоноватому сочку этот самый "деликатес" содержал всю таблицу Менделеева, плюс какие-то китайские добавки, которые и из пластикового карася делают порося. Лувье никогда не страдал изысканным пафосным гурманством на манер: " а подать сюда икру слизняков из лондонского "Harrods" и чтобы в каждую икринку из шприца было впрыснуто варенье из райских яблочек на чистом шампанском вине - разлива года Кометы и обязательно - турнедо Россини с каперцами, непременно для аппетита"
Истинные вкусы у него были самые что ни на есть немудрящие - быстро, весело, нажористо и обязательно с мясом или хотя бы его видимостью. Бывало месяцами зависал в "Бургер Кингах", китайских забегаловках и "макдоналдсе", а круглосуточная пицца на дом - извечное холостяцкое наслаждение под баночное пиво. Все равно все наспех, не смакуя, как собака на бегу и с оглядкой. А холестерин, таблицу калорийности и бредни про красители и пищевые добавки, от которых тела новых европейцев не разлагаются в могилах придумали анемичные дамочки из Elle и Vogue и модные доктора, которые пользуют этих самых дамочек и их чи-хуа-хуа. Холестрин, холестерин... Кто его видел этот холестерин.
И сейчас Лувье жевал, не задумываясь, машинально, "на нервяке", глотая минералку. Ужастики про непробужденцев противно царапнули улегшуюся было тревогу, ожгло лицо, будто горстью страйкбольных шариков. Лувье чуть не подавился кусманом ватного сэндвича. Поделом, не жри в постели.
Как он сказал? Я - по профессии сказочник. Так. Начинается. А я - фокусник. Приятно познакомится. Гарри Гудини, Ури Геллер. Достаю кроликов из шляпы. Вот он есть, а вот его нет, а вот он снова тут как тут. И сказки я тоже рассказываю. И следакам и журналистам и в прокуратуре. За десять лет переплюнул Андерсена и братьев Гримм. Ба, да мы коллеги... Он серьезно или меня за дурака держит?
Лувье невнятно поддакнул, промычав что то вроде:
- Фпафибо ва инвофмафцию. - прожевал и прибавил - Жуть какая, на ночь глядя. Вы писатель?Или... дайте, я угадаю. Сказочник, сказочник... Точно! Вы ведете детскую передачу? То-то мне Ваше лицо сразу показалось знакомым. Я правда редко смотрю DW-TV...
Он снова поймал себя на том, что больше слушает не что говорит немец, а как... Просто само звучание голоса.
Морочило, тяжелило веки. Наконец то стало совсем тепло, по настоящему блаженно тепло, как часто мы ценим лишь возвращенную утрату. В обычной жизни и не замечаем, что дышим, что неутомимо бьется сердце - и лишь после сердечного приступа или астматического удушья ценим и вдох и восстановившийся пульс.
Лувье потянулся, подпихнул под затылок подушку. Ему нравилось здесь. Уютно. Свечка потрескивает. Никуда не хочется идти, да и положа руку на сердце, завтра никуда не хочется ехать. Рядом спокойный красивый человек, сразу видно - надежен, как фундамент или пристань среди бормочущего бесовского абсурда, голосов, слепых детей, стариков, похожих на Плетеного Человека, дурных сновидений, ложных шагов.
Лувье поворочался, ненароком вдохнул чужой запах от смятой наволочки, эта незначительная деталь окончательно - от бедер до темени окунула его будто в горячее -почти невтерпеж, молоко.
- Я вам очень благодарен за гостеприимство, Зигфрид. Терпеть не могу мороки с этими... биополями, спектрами и вертепами... Такая гадость. И вообще... - он говорил подозрительно медленно и внятно, будто диктовал сквозь сон, голос становился все тише - так плавно "уходит" звук телевизора - Я знал одного парня в Лионе, он торговал подержаными машинами, так вот он однажды ночью ехал мимо кладбища и видит голосует на обочине девушка, в белом платье, как у невесты. Он ее подвез, а она оказалась...устрицей...
Тишина. Ровное глубокое дыхание.
Развалившись поперек кровати навзничь, Лувье уснул внезапно, как застреленный в затылок, стиснул в кулаке недоеденный сэндвич, светлые лохмы перепутались, тело тяжелело в покое, будто теплый приморский валун.
Лицо казалось слишком белым и молодым, как гипсовая отливка.
Отредактировано Луи Лувье (2010-04-27 05:41:41)