Кожаная кушетка, обтянутая белой простынкой с постеленной поверх тонкой голубоватой тканью в ногах. Белые стены, белый, яркий свет ламп, призванных имитировать дневной свет, но всегда ассоциирующийся у Вита с чем-то неприятным. Выйдя из рентгеновской кабины, мужчина поднял оставленную на кушетке рубашку тонкого шелковистого хлопка, одел, занялся непослушной запонкой. Пальцы чуть подрагивали, и скобка драгоценного металла никак не хотела попадать в разбегающиеся петли жесткого манжета. Дверь открылась, и в комнату, держа снимки, вошел врач.
-Ну что скажешь, Джулиан? Еще поскриплю?
Мужчина попытался пошутить, но улыбка вышла кривая, дернув уголок губ вниз, а черные глаза напряженно буравили лицо эскулапа.
Доктор вздохнул, сел за письменный стол, снял очки, стал протирать стекла так, словно их идеальная прозрачность было самым большим, что его сейчас волновало
- Нууу.. в целом сосуды мозга чистые, так что старческий склероз тебе не грозит, а вот курить стоило бы поменьше, попить таблеточки, витамины, прогулки на свежем воздухе опять же…
Чем плавнее и бодрее звучал голос врача, тем чернее становились глаза Ванцетти, проваливаясь вглубь глазниц.
-Джулиан, не морочь мне голову. Я тебя знаю не первый день, и ты меня знаешь. Очень плохо?
В белой комнате с мертвым светом и глянцевыми пластинами вечнозеленых цветов в горшках на несколько минут повисла гробовая тишина. Наконец, врач нарушил тягостное молчание.
-Плохо, Вито.
Опухоль мозга. Диагноз, равносильный смертному приговору с открытой датой приведения в исполнение.
Несмотря на активное лечение, контролировать приступы становилось все сложнее. К раздражению, агрессии добавились сюрреалистичные картины, всплывающие из подсознания и оплетающие разум вязкой паутиной.
За окном моросил осенний мелкий дождь, истекая косыми струями по стеклу, заливая опавшие листья с деревьев парка. Вечерело, но из-за непогоды уже с полудня над Палермо висели сумерки, пытающиеся провалиться в ночь. Ванцетти сидел в кабинете и молча, смотрел в окно, где за голыми деревьями беспокойно шумело море. Через час на вилле должны собраться члены Семьи. Неро приехал еще вчера, и они, за закрытыми дверями, проговорили до полуночи. Что бы ни случилось, дело Семьи не должно страдать. Семья превыше всего. Так гласил закон. Омерта текла в жилах дона Аримьяни, до этого – дона Донателли. Омерта текла и в его жилах, словно «крестильный» сок померанца густел в крови в момент, когда палец опоясывало кольцо с символическим изображением горького, едкого фрукта.
Он принял решение там, в белом кабинете врача, держащего черные снимки. Три месяца ушло на то, чтобы привести дела клана и личные в порядок, чтобы, мучительно взвешивая все «за» и «против», выбрать "наследника". Во главе Семьи должен стоять человек сильный, жесткий, властный, кристально порядочный (по меркам Семьи), способный принимать решения, способный нести груз ответственности. Достаточно осторожный, чтобы сохранить Семью, достаточно рисковый, чтобы не дать застаиваться бизнесу. А главное- с четким, логичным, холодным мозгом. Выбор дался нелегко. Все люди, все не простые, со своими плюсами и минусами.
Дверь тихо скрипнула, и мужчина поднялся.
Та же гостиная, куда из спальни мертвого дона Аримьяни одиннадцать лет назад к Семье вышел тридцати пятилетний дон Ванцетти. Сейчас ему было сорок шесть.
Марио, Неро, Джино, Винченце, Домиано, Рафаэло, Бернандо, Батисто, Жакоппо, Франциск...
Вито перевел тяжелый взгляд с казначея, на консильери, с консильери на капо и по полукругу на советников. Как сказать эти людям, что человек, больше десяти лет твердо державший бразды правления в клане, больше не может контролировать сам себя? Что он, его болезнь, способна погубить дело, которое было образом жизни людей Семьи?
-Наследник - Неро Мазаратти.
Кольцо, ставшее едва ли не частью плоти, впервые за одиннадцать лет было снято с пальца и вложено в ладонь приемника.
Король умер. Да здравствует король.
-Хорошо, сеньор Кэрнборн. Располагайтесь. Торопиться нам некуда.
Оставив англичанина пить кофе и осматривать помещение, Маэстро скользнул взглядом по детям, непосредственно расположившихся на ковре. Губы тронула едва заметная улыбка. Все же счастливое это время- детство. Даже если оно такое страшное, как у этих двух юных невольников. Наверное, самая устойчивая система в мире- это детская психика, способная быстро переключаться с отчаяния на редкие лучики радости от мелочей. Мабу, не избалованный друзьями, за обе щеки уплетал пирожные, и все пытался накормить ими белокожего «ангелочка». А предложение порисовать, вызвало полный восторг у негритенка. Старательно засовывая в рот огромный эклер, распираемый кремом, мальчишка, встав на колени, заворожено следил за движениями карандаша по бумаге, слизывал подтеки с пальцев и тараторил с набитым ртом
-Пальму! Пальму нарисуй. И попугая! Разноцветного, с крыльями и хвостом. А потом еще льва, а потом…
Трубочка эклера, не выдержав напора, лопнула, роняя на ватман кремовую колбаску. Мабу весело засмеялся, наклонился и размашисто слизнул ее языком, оставляя жирное пятно.
-Ах! Тогда здесь мы нарисуем солнышко!
Мужчина плотоядно скользнул взглядом по задравшемуся подолу коротенькой юбки лежащего на животе Дэрина, по прозрачным кружевным трусикам, сквозь которые ярко розовела кожа круглой, как яблочко, попки, и прикрыл веки. Мальчишка был юн, свеж, и чертовски соблазнителен. Совсем как Хуго, тогда, в первый раз, в спальне. Только кожа у сицилийца была щедро обласкана солнцем до смуглого загара, да глаза взрослее, злее, как у потерявшего родителей волчонка.
Дверь в комнату приоткрылась, и из полутени, притаившейся у стен, на свет вышли две фигуры. Взгляд Ванцетти выцепил из пары любовника, ведя его, как на поводе, по цементному полу, пока молодой мужчина не подошел и не опустился на колено. Там, в зале, Хуго был слишком далеко от ниши, да и маскарадный костюм скрывал фигуру, лицо. Сейчас же возмужавший мальчишка из спальни был как ладони. Изменился. Повзрослел. Сколько ему сейчас? Тридцать три? Всего на два года моложе его самого, когда на его плечи легла ответственность за Семью. Как быстро, незаметно и безжалостно сочится время.
Смотря на склоненную голову, мужчина затянулся сигарой, стряхнул пепел в пепельницу, машинально потер большим пальцем вдавленную окружность на фаланге среднего. Восемь лет прошло, а вмятина от кольца так и осталась.
-Здравствуй, Хуго. Как видишь, не смотря на то, что ты забыл сказать « до свидания», ни Семья, ни я тебя не забыли. Ты знаешь Закон. На что ты рассчитывал, когда покидал Семью? Какие бесы толкнули тебя на это безумие?
