По голове неспешно прошлись пальцы, заставляя крупные каштановые завитки лениво шевельнуться и снова замереть уже новыми изгибами обнимая лицо Льюиса. Наверное, в такие моменты его недлинные кудри невольно заставляли вспомнить Медузу Горгону из греческих легенд и ее недремлющих змей. Перчатки господин Фёр не снял, видимо не собираясь оставаться, и поэтому его руки не были такими холодными как обычно. Приятные ощущения и даже удивительные. В первый раз от такой ласки все органы внутри не сплелись в один сложный узел, жалобно поджимаясь и не появилось желания зажмуриться. Но мальчик все равно зажмурился и тут же виновато улыбнулся одними губами, решив не нарушать несоблюдением традиционного обряда ход событий.
Отрицания ритуалов еще никого до добра не доводили, а это были ритуалы - при виде своего питомца Фёр коротоко улыбается, приглаживает пряди, которые находит слишком выбившимися из прически, бормочет что-то ласковое и уходит, в свой кабинет или из дома, это уже не столь важно. И кто знает, что бы случилось, если Люси не стал бы извиняться легкой улыбкой за невольную реакцию на несуществующий сейчас холод рук? Может его господин этого бы не заметил, а может заметил и спросил бы, не случилось ли чего или просто нахмурился бы и ушел вовсе не туда, куда собирался; вариантов так много, что их не продумаешь все за несколько секунд. Но не один из них не подходил. Принципиально, все они были неправильными. Слишком уж инертное создание сейчас сидело в нише. Хотя уже не сидело, а чуть ссутулившись стояло рядом с молодым человеком, с умным видом вынимая изо рта явно лишнюю там прядь волос.
- Господин Даниэль,- мальчик замер, сомневаясь. Своего друга хозяин представил Даниэлем, значит Люси должен был прикрепить к этому имени "господина", как и сделал. Но кто знает? Может он сам хотел, чтобы его называли не отдавая дань вежливости или использовали совсем другое имя. - Вы ведь хотели осмотреть дом, так?,- "Да, да, Вы именно этого хотели..." - серые глаза уловили спокойную насмешку во вгляде и быстро, одной длинной чертой обрисовали Даниэля с ног до головы. У того должно было создаться впечатление, будто по телу быстро скользнул клинок, холодя секундными прикосновениями, но не распарывая кожу. - Я с удовольствием Вам помогу.
Даниэля коснулся еще один взгляд, плавный, осторожный, прощупывающий. Если сравнить его с первым, которым был награжден ван Бейтен, то это было ласкающее поглаживание слепого, одними подушечками пальцев изучающего незнакомца. Мягкими, невесомыми движениями прикасющегося к косточкам вокруг глаз, изгибу губ, чертящего скулы и ключицы и старающегося смазать бестактность прикосновений своей чуткостью и оправдать ее - нуждой. Чуть настороженный взгляд голубых глаз проделал тот же путь, выделяя чуть впалые глаза, нежно гладя по русым, блестящим волосам, скатился по носу и, стараясь охватить все лицо, замер на секунду. Стараясь остаться незамеченым и давая время на рассматривание себя, Люси продолжил составлять из кусочков общую картину под названием "Господин Даниэль". Она оказался не лишенной красоты, но художник явно не ставил своей целью изобразить идеальное существо, скорее интересной объект для размышлений.
- Вот там вот гостинная.
Он протянул руку, указывая на дверь ладонью, сложенной лодочкой, и улыбнулся, пальцами второй руки хватая гостя за рукав свитера. Медленно потянул, бросил на него вопросительный взгляд и снова слегка потянул, всем своим видом выражая недоумение фактом, почему же тот не идет следом. Что, конечно, было дерзко и даже просто неприлично, но показаться случайному знакомому невоспитанным Льюис уже очень давно не боялся, а нахальность настолько не вязалась с его меланхоличным и сильно отдававшим сытой усталостью обликом, что выглядела больше забавно, чем раздражающе. Так же как и нетерпеливость в ярко очерченных ресницами глазах, явно привыкших не меньше двадцати часов в сутки выдавать окружающему миру за отражение души хозяина один смертный грех - лень. Остальное время равномерно делили остальные шесть, за исключением гнева, не доступного мальчику даже в минуты, когда это являлось единственным подходящим по ситуации чувством. Поэтому он и казался таким мягким и легко изменяющимся в искусных пальцах.
- А еще мы можем подняться наверх. В библиотеку.

Льюис мгновенно разжал пальцы, подушечки перестали тереться о жесткую, накрахмаленную ткань рубашки, сделал шаг в сторону своей ниши и осторожно скосил глаза в сторону широкого окна, переносясь на одну из главных туристических улиц в городке. Здесь и теплые кафе - стоит открыть дверь и лицо обжигает горячий воздух и можно насытиться одним запахом традиционного рождественского печенья, и миниатюрные магазинчики с сувенирами, и двухэтажные сказочные домики местных жителей; покрашенные в разные цвета они гораздо больше были похожи на места обитания гномов и троллей, чем на человеческие постройки. По улице промчались друг за другом двое детей в толстых зимних курточках пестрой расцветки и связанных из толстой шерсти лыжных шапках, за ними пробежала бело-рыжая собака и заскочила под какой-то навес, свернулась там в клубок, вокруг ее влажных ноздрей кружевом стелился пар, группа туристов, сжимающих под мышками или несущих в руках лыжи идут из отеля к подъемникам, глухо прогрохотала кабинка, скользящая по тросу, они обернулись, куда-то показывая пальцами, один засмеялся. Некрупные снежные хлопья летают в воздухе, налипая молодым людям на волосы, на лица, они со смехом отряхиваются... Распахнулась дверь кофейной, в клубах плотного сигаретного дыма, смешанного с горячим воздухом компании навстречу вышел хорошо одетый мужчина в строгом плаще. Да, Люси с большим удовольствием бы остался здесь, в теплом, влажном холле, в компании тающего снега и запасных ботинок, следя за всеми этими людьми, не имеющими в его глазах ни прошлого, ни настоящего, ни целей, ни полноценной жизни - они красивые фигурки, которые на мгновение появляются в мире, ограниченном оконной рамой и очень быстро исчезают из него, кто заворачивая за угол, кто уезжая на снежных мотоциклах куда-то в горы...
- Господин Даниэль, я намерен удивлять Вас там, где Вы этого пожелаете...,- Люси чуть прищурился, будто пытаясь лучше разглядеть уже как сто лет знакомое лицо; его слова звучали очень четко, как со сцены или трибуны, где каждый звук отработан и отшлифован. - Конечно, если Вы желаете, чтобы Вас удивляли.
Слова мужчины не обидели его, тон ничуть не задел, мальчик испытывал только легкую досаду, которую испытывает любой игрок, если его ловят на за руку. Для Льюиса все его отношения с окружающим миром были забавной игрой, в которую он по своей же был затянут с головой, не имея возможности прерваться ни на секунду. Он часто лгал своим партнерам по ней и растасовывал карты по рукавам и карманам, после каждой партии унося с собой несколько утащенных, так, чтобы почти в любой ситуации иметь возможность выиграть. Если можно было бы хорошенько потрясти его, то на пол могла бы высыпаться не одна колода.
Его козырными картами были его маски, бесконечное количество масок, гораздо больше, чем можно было ожидать. Люси в самом деле был сообразителен, он не быстро собирал информацию из мира вокруг и ее классифицировал, расчленял, собирал заново все факты и из них склеивал разные полезные в быту предметы, в том числе и эти самые маски. Часто сочетания в них оказывались самыми дикими и странными и даже несовместимыми, если сравнить их с материальными, то это можно было бы представить как зелено-мшистые пятна краски, украшенные серебристыми и золотыми стразами и кусками алой парчи и все это как узор на черной костюмной ткани, но это никогда не останавливало его в их использовании. То, что видел недавно герр Даниэль, было одним из его главных, самых удавшихся обликов и юношу слегка задело то, с какой легкостью мужчина вытряхнул его из этой кожи. Как беспомощного котенка из тапка, куда то по глупости забрался. Но Люси здраво рассудил - раз этому господину так не нравится его ребячество, то надо сменить себя на более спокойного, строго, по-юношески пафосного. Если и этот вариант покажется ему не тем, то из-под сдернутой появится новая маска. У Льюиса их было много, и в результате одна обязательно должна было понравиться, одну он обязательно примет за настоящее лицо, и тогда бесконечная карусель цветов, перьев, ткани, золота, железа, звуков и слов медленно остановится. Калейдоскоп сложит картинку из разноцветного конфетти, и тогда можно будет наконец расслабиться в своем панцире, чувствуя, что уже никакие удары его не возьмут. Это еще не было самой игрой, скорее подготовкой, первым пробным сетом.
Льюис не умел не играть, как не умел не обманывать. Он привык быстро вытаскивать спрятанные козыри, он помнил точно где находиться какой, но не только выиграть, просто играть без них он уже не мог. Его настоящая сущность, тихо спала, исчерпав все свои силы на создание маскировки для своего нежного и слабого тельца и больше не существовала здесь и сейчас.