Перспектива быть вымытым кем-то со стороны, в данном случае с тыла, как-то не очень обрадовала юношу, который в общем-то привык справляться с подобного рода занятиями сам.
Мне же не пять лет.
Но Флоризе понимал, что сейчас сопротивляться не было ну никакого резона. Фрэд смеялся. Его глаза просто хохотали над мокрым кошкой Винсом, который  - будь его воля - всеми конечностями уцепился бы за мужчину, как панда за баобаб. Бурная фантазия понесла парня дальше, впихивая ему в зубы веточку эвкалипта, а уж совсем извращенное подсознание приписало снизу "Ранма Спэшел, потомок Акане и Ранмы". Японская манга "советского" времени оказалась как нельзя кстати, подсовывая разнообразные варианты на тему.

Все креативней и креативней, - фыркнул парень, упираясь лбом в теплый кафель. Вода, попавшая на стены и беловато-бежевую облицовку сворачивалась в капельки, капельки перерастали в ручейки, стекающие по запотевшим плиткам. Юноша не удержался и поймал струйку пальцем, меняя ее русло и соединяя с соседней "речкой" - струйкой побольше. Рукав дочерней речушки дрогнул, исчез на несколько секунд, смазавшись и уперевшись о преграду в виде пальца, но стоило Винсенту убрать "плотину", водичка с новой удвоенной силой устремилась вниз, наверстывая упущенное время, нагоняя собратьев.
Юноше казалось, что в ванне слишком холодно. Он потрогал ледяной кончик носа, убедившись, что тело не обмануло его, и прибавил горячей воды в душ за счет уменьшения тока холодной.
- Я и сам могу...- он оглянулся и непроизвольно облизнул мокрые губы.

Легкий массаж, пачули, лаванда, а, может и молоко и мед…Все, как ты любишь, все, как тебе нравится, детка, да, мой мальчик? Почему он не скажет так? Я бы слушал эти милые глупости и улыбался, а еще смеялся в ладонь. Нет, в ладошку, ведь если приложить его пальцы и мои – рука у него куда как больше. Ладошка, звучит, как-то по-детсадовски, словно в дешевом порнофильме, где актеры только что были отловлены на улице. Идущие из колледжей мальчики-девочки. Девочки, как мальчики. Все словно из крема и сливок. Да, сливки и никакой диеты.
От него пахло медом и молоком.
Молоко и мед, а не детский рахат-лукум.
Молоко и мед, а не секс, а потом легко,
Молоко и мед, а не кофе одним глотком.

Мечтатели. Все когда-то ими бывают, меч – тателями. Одни мечтают о карьере певца.
I wanna be a rock star!!! Ou-Ou!!
Другие – о семье и детях.
Но есть и те, кто мечтает ни о чем не мечтать. Сейчас Винсент относил себя к третьей категории мечтателей. Он хотел, чтобы время немного задержало стрелки часов. Само бежало вперед, а часы стояли бы. Ведь человек так часто зависит не от времени, а тот механизмов, что вертят им, что подгоняют или, наоборот, держат на коротком поводке, тормозят, ограничивают.
Винсент представил, что он дома, а этот мужчина, что сейчас с ним – его любовник…На какой-то миг черты Мостина подернулись дымкой, будто в его образ пытался закрасться кто-то прошлый, но скоро картинка снова нашла свои пиксели и склеилась. Винсенту было неуютно. Неуютно в этой ванне. Неуютно с чужими людьми, что командовали им. Но, он ужаснулся, осознав, что совсем не скучает по дому. По колледжу – да, по друзьям. По матери, но не по Дому как таковому. Но больше всего он скучал по театру, где провел свое детство. Там он чувствовал себя, как говорят немцы «zu  Hause». Нигде ему не было так комфортно, как на сцене, когда он танцевал джаз-модерн, когда пел в группе, когда в порыве чувств проезжался коленями по паркету, прижимая к губам микрофон.
Юноша вздрогнул. И очнулся. Шумела вода. Снова начинался Вертеп.
- Как Вам будет угодно, - он наскоро намылил то, что нужно намыливать, и снова встал под струи воды.
Смотрит на меня? Хочет меня или нет? А я….
Мозг – самая эрогенная зона. Это факт. Винсент вздохнул и провел зубами по нижней губе, заставляя ту на секунду побелеть.
Хочу…

Как же так вышло? Еще пару шагов навстречу, пару слов в глаза, пару незамысловатых фраз и пару теплых рук, раскрытых ладоней.
Ладони проходятся по ворсу халата мужчины. Винсент сам себе кажется слепым и каким-то совсем несмелым. Несколько минут назад он готов был рвануть гранату прямо здесь, коли она у него была бы, готов был на худой конец просто съездить Мостину по физиономии или разбить зеркало, то самое, в которое он смотрелся, промывая порезы. Что же случилось за эти минуты душа? Что той перемене причина?
Винсент никогда не хотел быть, как все. Как все шутить, как все говорить, как все знать только то, что задают в школе, как все хорошо ездить верхом. Он всегда хотел быть лучше. И не хотел влюбляться…как все. Простой, глупой влюбленностью. Светлой, чистой привязанностью. Он сам не знал, насколько суров был к себе, насколько требователен. Требовать усилий можно и нужно, требовать собранности и умений, но требовать любить какой-то особенной, невозможной любовью. Когда идет не борьба, но перестрелка. Парень был всегда либо сдержан, либо пылок. Мог быть шлюхой, а мог – принцем. А сейчас он за все эти годы почувствовал себя ребенком, которым он всегда отказывался быть, играя ролями, но не своими чувствами. Куда как проще накладывать на себя одну маску на другую, как тонны грима. Срастаться с этими масками, делать себя, лепить себя, формировать роль за ролью. Иногда Винсенту казалось, что он сшит из цветных лоскутков, как тряпичная кукла-на-руку.
На несколько дней придумай меня живым. Придумай, а?
Юноша чувствует, что краснеет. Он был уже давно взрослым: так уж сложилась короткая подростковая жизнь. Но сейчас, выпоротый, униженный, мокрый, обернутый полотенцем, которым его еще и вытерли сначала, он чувствовал, что потерянное время нагнало его и окунуло с головой в омутик детских чувств и ощущений. Растерянный, не знающий, что и как ему говорить, смущенный этим и стремительно краснеющий под парой чужих внимательных глаз, он хотел поскорее преодолеть эту пару шагов, чтобы в следующий момент уткнуться носом в грудь совершенно незнакомого ему человека, которому не знал, как доверять, но которому доверять хотелось.
Надо попросить, чтобы он не бил меня. Я скажу…Вот только. Как сложно…
- Не делайте…
Идиот. Блин, долбанный трус.
- Не бейте меня больше, пожалуйста. Я Вас совсем не знаю. Как я могу рассказывать о себе, отвечать, кто я и прочее, если это нельзя объяснить в двух словах, да еще и угодить кому-то…
Он облизнул враз пересохшие губы и вздохнул.

Прости меня, - Винс вскинул голову так резко, что не отклонись Мостин вовремя, то получил бы макушкой в подбородок.  Юношу даже холодом обдало от такой перспективки. Он явно представил себе картину маслом: Фрэд с раскрошенными зубами, стонущий и подвывающий на носилках,  которые с гордым видом транспортируют двое: во главе носилок парень поставил Рочестера, а в хвост – садовника Олафа. Слева толпа плакальщиц мужского пола, хором которых руководит Ксавье. Вид у горничной тоже весьма себе траурный: черная форма с короткой пышной юбкой из черных кружевах и накрахмаленным подъюбником. Для пущей выразительности Винсент наносит на губы Дюбуа черную помаду и вкалывает в волосы черную розу, неведомо откуда взявшуюся. Покончив с образом горничной, юный театрал переходит к остальным членам процессии. Столько дел: мелких невольников под руководством Дэрина построит надо, клиентов и ВИП-клиентов распределить надо, обслуживающий персонал приструнить, дабы не радовались слишком уж явно, надо, да и пианисту Луи ноты нужные всунуть тоже следует, а то он, того и гляди, Марш Мендельсона заиграет, а не Реквием. У кареты скорого вертолета стоит сам хозяин поместья, весь почему-то в белом, как смерть или как милый дядя санитар.
Доктор едет-едет.
На этом театр воображения Флоризе закрывается, потому как в следующий момент юношу подхватывают на руки и несут. Видимо, в комнату. Парень обхватывает мужчину за шею и удивленно смотрит вниз, пытаясь определись высоту «полета» его над ковром.
Ниже земли не упаду…
Стараясь не мешать транспортировке себя и жалея, что на заднице у него нет наклейки «Осторожно, бьющееся», юноша освобождает одну руку, дабы поймать сваливающееся с плеч полотенце и не оказаться в костюме Адама в такой целомудренно исторический момент. Историзм момента Винсент обязательно занесет в свой дневник с четким указанием «когда», «где», «кто» и «куда», и «с какой целью».
Мостин шагнул в спальню, от вида которой мальчишку почему-то передернуло. Покрывало и тумбочку, как и стену он уже видеть не мог. Эти вещи четко ассоциировались с малоприятными экзекуциями, имевшими место быть в не столь далеком прошлом. Мости, впрочем, не обещал, что все «прелести» не повторяться. Хотя Винсент понимал, что просит дождь не литься из чернющего неба, которое заволокли грозовые тучи, густой, тяжелой ватой повисшей над головой. Человека не переучить. Тучи не выжать руками в тазик, чтобы выплеснуть воду в раковину.
На простынях было холодно, так холодно, что начало сводить ногу. Парень дождался , пока мужчина покинет комнату, и буквально сразу откинул одеяло, чтобы потереть щиколотку ладонями, разминая скованные мышцы, тянущие все сильнее и сильнее. Когда терпеть уже стало невмоготу, парень вскочил с кровати, и, оперевшись на тумбочку, встал на мысочки. Боль отпустило, но пришлось еще постоять для закрепления эффекта, чуть покачиваясь и разогревая сверенные мышцы. Когда Винс понял, что можно расслабиться, он опустился на кровать туда, куда его и положили несколько минут назад. Простынь уже не была девственно гладкой, на ней отчетливо, как в зеркале, отображалось его присутствие: несколько складок и завернувшийся уголок. Стало неуютно. Юноша представил пустую кровать…Не на половину полную, а на половину пустую. Но на чью, какую половину? Толи его где-то не было, толи кого-то не было с ним. Разница вроде и небольшая, а разительная, хотя боль почти что неизменно остра.
Поглядев на дверь, прислушавшись к звукам, доносившимся из гостиной, «принц Флоризель» натянул на себя часть одеяла и стал на колени прямо на кровати, сложив ладони вместе и устроив их на изголовии. Губы, не помнящие молитвы, шептали что-то отдаленно похожее на то, чему учила в детстве мать, приводя маленького Винсента в кафедраль, показывая на узорчатые мозаики, изображавшие святых. Мальчик всматривался в их черты, и все они казались ему на одно лицо, как братья. Тогда Винсент решил, что у всех добрых людей есть что-то общее, что-то одинаковое во внешности. Когда он подрос, то тщетно пытался выявить эту общую черту, но она ускользала от него, стоило ему только нащупать нужную ниточку.
I know You are always here to hear my every prayer…Lieber Gott, wo bist Du, warum hörst Du nicht zu…
Погрузившись в свои мысли и молитвы, Винсент едва успел вовремя улечься обратно, натягивая на себя одеяло по самый нос, прежде чем его клиент появился на пороге. Смотря в темноту широко распахнутыми глазами, парень почувствовал, что к его спине кто-то прижался. Сначала мальчишка даже напрягся, ожидая, что мужчина снова что-то затеет, но это оказалось ложной тревогой, беспочвенной. Мостин обнял его, согревая собой.
Винсент вздохнул. Винсент еще раз что-то прошептал одними губами.
Господи, сохрани…
Винсент засыпал…

Отредактировано Винсент (2009-12-24 19:41:07)

Сон на то и сон, чтобы заканчиваться, как и все хорошее. Когда Винсента разбудил звонок, он полез рукой под подушку, пытаясь нащупать требующий внимания мобильный телефон, и только окончательно вернувшись в тот пласт, где разрывался от возмущения игнорируемый предмет, парень понял, что это звонит не его подопечный, еще секундой спустя пришло осознание, что ему уже никто не позвонит и пора стереть из памяти рефлексы собаки Павлова, реагирующей бессознательно на источник звука. Надвигать на голову одеяло и притворяться, что ничего не слышишь, было глупо, а Винсент знал, что за этот день, как и за все предыдущие, он еще успеет совершить немало глупостей, поэтому хотя бы с утра стоило постараться их избежать, тем более, что юноше было интересно послушать, кто это будит клиентов по утрам. Мозг парня выбрал нужную функцию переключения языка и настроился на восприятие английской речи. Вещали далеко не о погоде. По коротким и емким фразам Фрэда Винсент сначала подумал, что ему звонят по работе, но вскоре откинул эту версию, как заведомо ложную. Мужчина сдерживал эмоции лишь настолько, чтобы дать на самом-то деле понять виснущему на линии человеку, что то его, минимум раздражает, но вроде как обидеть он его не хочет по каким-то личным причинам. Флоризе фыркнул, вспоминая манеру своего старшего сводного брата общаться с его матерью, не Винсентовой, конечно, а его, братиной матерью, хозяйкой антикварного магазина на Ковен Гардене. Ни мать Винсента – вторая жена его отца – ни сам юноша владелицу антиквариата в живую не видели, но четко знали, что когда Стэнли спускается к завтраку в плохом настроении, значит утро началось с матушкиного звонка.
Поэтому вывод напрашивался сам собой: мама. Как диагноз. Не лечится. Либо ты привыкаешь и смиряешься, либо уже никогда не привыкаешь. Хотя как можно привыкнуть, если кто-то считает нормой срывать твои планы и графики? Винсент фыркнул и сел на кровати.
Спать, конечно, еще хотелось. Казалось, что ему в вену вкололи что-то, что разливает по крови снотворное, вздувая вены. Винсент не мог понять, толи он заболевает, толи просто это побочный эффект побудки звонком. Надо признать, еще ни разу юноша не просыпался в поместье в добром здравии и светлой головой. Видимо, дело было в самой энергетике Вертепа: давящей на психику даже во время сна. Хотя на настроении это никак не сказывалось. Если Винсенту хотелось веселиться и быть смешным, он был, и не важно, чего это стоило.
Утро принесло новое осознание дел. В голове мальчишки выстроились события прошлого дня. К своему ужасу он выявил факт необъяснимого страха перед клиентом, который он никак не мог себе объяснить. Хотя уж куда страшнее были у него испытания и куда более жестокие клиенты, но Мостин был не просто жесток или груб. И именно это непросто пугало Винсента.
А вчера было проще…
- Я могу идти или Вы купили меня на несколько дней, сэр? – юноша поискал глазами свои брюки, оказавшиеся подвешенными за шлицу на ручку чуть выдвинутого ящичка тумбочки. Винс никак не мог припомнить, кто их так затейливо повесил, но разбираться ему не позволила официальность неофициальной обстановки.
Вооооот он мой пиджачок висит…Серый в ёлочку и мосторга….

- Я всего лишь спросил, сэр, Вы так реагируете, будто обижены на всю вселенную. Я не виноват в ошибках природы, коей Вы и меня считаете,  - Винсент оперся на подушки и стал похож на лемура, оперевшегося на хвост, прижавшись к папоротниковым листьям.
В гробу я видал приказы. Диалог, состоящий из вопроса-ответа больше похож на заданную программу. Вводишь данные, а тебе : Планета Шелезяка полезных ископаемых нет воды нет населена роботами. И так раза три-четыре без знаков препинания и интонаций в голосе.
Это перетягивание одеяла, в котором Мостин мог победить, взяв грубой силой уже порядком наскучило парню, хотя он удивлялся даже не их общему терпению, а целям, которые поставил перед собой клиент. А еще он поражался себе: какая муха цапанула самого Флоризе, что ведет себя так безрассудно. Куда как проще было бы отвечать «да, масса Дик», «нет, масса Дик». В голове юноши возник образ юных охотников Майн Рида и их верных слуг: Черныша и Конго. Конго был, кажется, кафром. Вздорным и невысоким. Винсент не мог припомнить, к какому племени относился Черныш, знал только, что они с Конго никогда не ладили, хотя, надо признать, в минуты опасности представляли собой нерушимый тандем.
В своем маленьком экскурсе в трилогию «Африки», юноша в очередной раз выпал из реальности, где его клиент наставительно требовал однозначного ответа.
- Да, масса. Я Вас слышу, - он кивнул, прикрывая глаза челкой, темненькой ширмочкой занавешивая полмордашки.
Конечно, хороший невольник – мертвый невольник. Винсенту полагалось ловить каждое слово господина, слушаться его во всем, весело прыгать на задних лапках и всячески подобострастно заглядывать в глаза. Флоризель не мог заставиться себя стать хорошим. Не мог и хоть тресни! Эта ситуация раздражала и тянула, как едва зажившая рана.
Это не Америка, это Африка! – хотелось сказать мальчишке. Африка, читай – Вертеп. Ничем не отличается, разве что мух Цэ-цэ здесь не водится, а так: шаманские ритуалы устраивают, кандалами круглые сутки гремят, как кентервильские призраки, рабство полным ходом. Наш локомотив летит вперед, ты уступи ему дорогу, а то попадешь под широкую гребенку и причешут тебя против шерсти так, что забудешь, что такое человек прямоходящий.

Винсент и рад бы слушать внимательно то, что ему говорили, но каждый раз его что-то отвлекало. Куда больше он улавливал интонацию в голосе клиента, чем то, что он ему хотел сказать. Особенно это касалось приказов. Юноше никогда никто и ничего не приказывал, поэтому и реакция на повелительный тон была более чем неадекватная. Или же это само место так влияло на него? Аристократичная внешность голливудского красавчика привела его в этот бордель. Будь он косой или кривой, вряд ли кто взглянул на него, а тем более захотел. Но вместе с красивой внешностью клиент приобретал себе геморрой, однозначно. Не в меру разговорчивый, дерзкий, эрудированный для своего возраста, Винсент, не умеющий справиться со своим характером, становился совсем уж неуправляемым. И страдал от этого не меньше, чем находящийся рядом человек. Да. Все-таки это было влияние Вертепа. Встреть Винс Мостина при других обстоятельствах, на корпоративе или светском рауте, или просто в кафе, отношения развивались бы совершенно по иной спирали! Сейчас же стены и атмосфера давила на юношу слишком сильно, чтобы он мог вести себя адекватно.
Флоризе лег на бок и прижал руки к груди, будто у него там что-то сильно болело.
- Я бы  не делал подобных выводов, познакомься мы за пределами этого проклятого рая, но я не понимаю, зачем Вы приехали сюда, - он поднял брови, чтобы расширить себе обзор на ледащего рядом мужчину. – Ведь Вы понимаете, что любви в борделе не бывает…Это все только в фильмах режиссеры изголяются, как могут. Если бы тут кто-то кого-то любил, невольников уже не осталось бы, верно? А так…на той неделе двоих загрызли собаки. Они устраивали охоту. Жертвами были двое невольников. До этого Яна убили во время сессии.
Он все говорил…говорил…будто даже не слыша себя. Будто в первый раз – просто, а не с какой-то целью.  Маленькие драмы, случающиеся каждый день, маленькие трагедии в одном действии, словно незаконченные эскизы больших полотен – так разыгрывались судьбы. Кто-то говорит о войнах. Но здесь свой полигон и свои военные действия, называемые просто играми. Где силы заведомо не равны, а исход ты знаешь, будто в сотни раз просмотренный фильм, где каждая реплика и каждый кадр тебе уже знаком.
Эй, режиссер, это кино я уже смотрел…
Можно вправить мозги. А можно – и через задницу. 
Парня развернули, склонившись над его лицом, чуть касаясь бледных губ.
- Я хочу тебя, разреши мне…
Разреши мне…Разрешить?
В глазах Флоризе нет удивления или недопонимания, как у раба, которого вдруг возвысили в ранге. Он воспринимает это, как должное, как вполне естественное и нормальное. Ведь иначе и быть не может.
- Я домой хочу…- в губы ему проговорил Винсент, касаясь его лбом к лбу мужчины и закрывая глаза. Он хотел вообще-то зажмуриться, но это был бы слишком беспомощный жест, а он итак себя уже сдал и выдал. – Возьми меня…
С собой…и сейчас. И потом …отсюда.

Винсент и не напрягался. В голове был один секс вперемешку с отрывочными мыслями, собирающимися не складываться в предложения, а просто кучкующиеся и толпящиеся в его голове в надежде занять места получше и, жуя поп-корн, наблюдать картинку "Наш Винс большая недотрога". В какой-то момент одна из мыслишек взбунтовалась и выдала на гора:
Я асексуал или просто странный?

Одумавшись, решив, что все это плод больного сознания и воображения, юноша спустился до более плотского, ощутив, как его заполняет горячий пульсирующий огран, протискивающийся в узкую глубину. Это было не очень больно, если бы Винсент еще так не сосредотачивался на своей любимой заднице, то вообще ничего не почувствовал бы, но мнительность - дело такой, один раз подумаешь и уже не отстанет. Флоризель толкнулся головой в подушки, собирая спиной простыню в сбившиеся складки. Будь ты хоть какой принцессой, но в сексе все равны и похожи. И если трахают тебя нежно и настойчиво, прося постонать для музыкального сопровождения, ты отвечаешь с превеликой радостью, раскрываясь на полную и ловя кайф за хвост. Свой кайф Винсент чуть не упустил в всеобъемлющем желании подумать-порассуждать, но все-таки в последний момент уцепил "вредину" за хвост и рявкнул ей "место". Тогда же громко застонал, ощущая, как возбуждение возвращается "в семью" и готово мучать его, скручивая них живота в сладких и невозможных судорогах.
Руки, которые были прижаты к подушкам, в один миг ощутили свободу, отпущенные, освобожденные от безболезненных тисков.
Он провел по постели ладонями, собирая покрывало в непонятный ком, стягивая за собой, сминая в пальцах, пока, наконец, не отпустил и не вцепился в плечи мужчины хваткой утопающего. Сбивающееся на удары через одним сердце начинало уставать, он пару раз пытался отпустить напряжение, мотал головой, хватаю ртом воздух и затихал, чтобы снова начать "гореть" под сильными толчками, которые в считанные секунды могли довести его до оргазма. Хотелось ныть и скулить, но из губ вырывались лишь сдавленные стоны. Удовольствие становилось тяжелым и болезненным, а под глаза начинали ложиться темные круги.
Черт, да дай ты мне уже кончить, мне же плохо!!
Шумная волна в голове обдавала парня холодом, приближая его к желанной разрядке.

Три...два..один...

Отредактировано Винсент (2010-01-17 17:16:26)