Архив игры "Вертеп"

Объявление

Форум закрыт.

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Архив игры "Вертеп" » Архив » Амстердамский гамбит (18 июля 2007 года)


Амстердамский гамбит (18 июля 2007 года)

Сообщений 1 страница 20 из 45

1

На финальные торги аукционного дома "Glerum" выставили уникальный лот. Бутылка  "Chateau d'Yquem "урожая 1812 года, если документы не лгали - из партии принадлежащей самому Наполеону, впрочем именем мертвого императора не спекулировал только ленивый. Тем более настораживало, что Буонапарте, который, говорят, был не дурак выпить, почему то эту бутылку не тронул. Быть может она стояла в дальнем углу его секретера, куда он прятал выпивку от строгой Жозефины, и он не успел захватить ее в поход против далекой России. А в объятиях генерала Мороза, ему оставалось только пить водку, греть руки на угольях Москвы, и обходиться тремя выразительными русскими словами, которые он выучил сразу, как только пересек границу и у его кареты сломалось колесо. Оставим Наполеона в его могиле, он в дальнейшем повествовании никакой роли не играет, равно как и его треугольная шляпа и серый походный сюртук. С другой стороны, если бы  Величество все же усосал бы заветную бутылочку втихаря, в уголку, то и дальнейших событий бы не произошло.
В огромном двусветном зале  старой ратуши было полно народу, трудно представить себе большее собрание респектабельных мерзавцев с толстыми чековыми книжками - со всей Европы, как Восточной так и Западной, из Америки, с Дальнего и Ближнего востока.
В зале было запрещено фотографировать, обстановка была накалена до предела - вино, которое наверняка за столько лет превратилось в уксус, мало кого интересовало - дело престижа. А за последнее - не жаль ни денег, ни нервов. Петухи меряются гребешками и шпорами, павлины расфуфыривают хвосты на полтора метра,  павианы выясняют - у кого краснее тыл, что уж говорить о мужчинах высшего круга. Старик Дарвин был не прав - какая там борьба за самку, самки по боку, когда элитные самцы начинают кидать друг перед другом крупнокалиберные понты.
Аукционист объявил начальную цену - 6000 евро.
Тут же перехватили и повысили до 7500. Кажется, япошка. Самурай в безупречном европейском костюме. На удивление оборотистая нация. Лувье, отчаянно жалея, что в зале нельзя курить, переждал утомительный торг между японцем и представителем русского олигарха в бегах - оба устроили настоящую русско-японскую войну - при этом глаза японца расширялись с каждым повышением цены, а русский наоборот копеечно щурился, изматывая соперника по пятисотенкам. Выдохлись оба на 9000. Жаден русский олигарх. Видимо поиздержался в закулисной борьбе с "кровавым путинским режимом" о котором так любят стонать новые эмигранты.
Оба соперника со взаимной ненавистью сделали "пас". В борьбу ввязались англичане с французами и началась новая война - судя по раскладу - Столетняя.
Лулу барабанил пальцами по бархатному подлокотнику кресла, с выражением лица "мне решительно на все наплевать". Но вскоре незаметно ослабил узел галстука. И вступил именно тогда, когда считал нужным. Сразу сделал скачок на полторы.
12500.
В зале повисла пауза, перебивать стали по малому и как то неохотно.
15500. - спокойно выдал Лувье.  Достаточно за опивки со стола Бонапарта, господа?  И молоточек аукциониста уже дважды стукнул...
Карточку поднял человек, сидевший на седьмом ряду. Лица его Лулу естественно не видел - только темно рыжие волосы на затылке, да широкие плечи, обтянутые темно-синим модельным пиджаком.
Англичанин что ли?
25500  - четко прозвучала цена. Лулу не удержался и присвистнул. Черт бы тебя побрал, откуда ты только взялся на мою голову? Племянник Билла Гейтса? Спичечный или сосисочный король? Любовник престарелой Тины Тёрнер, который заковыристее и шустрее других делает старушке кунни?
Это было уже слишком. Пока Лувье разрывался между жадностью и разумом, раздалось сакраментальное: "Раз, два, три, продано". Лот уплыл.
Но отступаться Лувье не привык.
После торгов, он послал через аукционного маклера свою визитную карточку "счастливчику", велел поздравить с покупкой, (ну надо же, прямо из пасти вырвал)  и по дружески пригласил  к себе, на арендованную яхту на Северном Канале, подсыпав еще и щедрую горсть лести: мол редко встретишь на этой ярмарке тщеславия истинного ценителя прекрасного, и не соблаговолит ли месье (чтоб ты провалился) принять приглашение.
Лулу был практически уверен, что рыжий откажется. Но в этом он ошибся. То ли сыграло роль его имя, крупного бизнесмена и благотворителя,  то ли  по иным причинам, но через полчаса карточка на которой красовалось имя "Даниель ван Бейтен" оказалась в визитнице Лулу. Даже успели переброситься парой незначительных слов - Лувье рассеянно заметил про себя, что голландец молод, высок, крепок и миловиден. Особенно губы и волевой рисунок переносицы.
Ван Бейтен... Значит, местного разлива. "Малые голландцы". Ну-ну. Пощиплем эту райскую пташку за гузнышко.  Садясь в машину, Лувье довольно щелкнул пальцами. Теперь у него было время, чтобы разобраться со счетами и быть может перекупить у "летучего голландца" наполеоновское бухлецо. 
После ряда мелких приятных хлопот, формальности уладили.
Вечером 18 июля , согласно правилам гостеприимства, Лувье прислал за ван Бейтеном шикарное авто с личным шофером.
Яхта - как было модно в этом сезоне - скорее представляла из себя плавучий особнячок на приколе. Каюта сделала бы честь четырехкомнатному номеру-люкс отеля класса "пять звезд". Лувье приказал накрыть ужин в гостиной - под стиль "17-го века" - чистый Вермеер - цветные стекла в окне, черно-белый шахматный паркет, ковровая скатерть. Все скромненько и со вкусом: цветы, хрусталь, столовое серебро.
Прислугу и охрану он отправил к чертовой матери в их комнату на корму и велел не отсвечивать без причины.
Автомобиль мелодично просигналил на набережной.
Лувье быстро  глянул на себя в зеркало над изголовьем кровати, поправил прядь на лбу (Ну что, братец лис? В седле? фитили горят? Штык примкнут? Раздавим Голландию французской неотразимостью. Мы и в футболе их три года подряд "делали". ) и вышел из спальни в гостиную встречать гостя, не забыв самую медовую из всего арсенала своих улыбок.

Отредактировано Луи Лувье (2009-12-09 17:34:05)

2

Шато Икем урожая 1812 года. Судьба этой зеленой, хранящей на себе отпечаток веков, истории, а, возможно, хотя сомнительно, и пальцев того, кто почил на острове Святой Елены, пузатой  бутыли с зеленоватым отливом была предрешена. Ей предстояло разбиться о борт спускаемой на воду яхты в одной из судостроительных верфей далекого города Нагасаки. Пожелание заказчика. Европейская традиция. Японцем счастливый обладатель новенькой посудины не был,  а ван Бейтены имели непосредственное отношение к размещению заказа, поддерживая давние, можно даже сказать, древние деловые связи с неким семейством, строящим в этом городе корабли. Ровно с тех пор, когда во времена Великой изоляции в порты страны Восходящего Солнца суда иностранных государств впускали лишь раз в год, и исключительно голландские. Тогда-то пра-пра-пра-пра дед (не называть же его далеким предком, чай не обезьяна) Даниеля и сделал свои первые настоящие деньги, а к сорока годам решив, что изрядно намотался по свету и пора бы создать семью, женился на единственной дочери овдовевшего еврея банкира. За девушкой давали огромное приданное, к тому же она была очень красива. Перед свадьбой она крестилась. Папа не возражал: «Еврейка всегда останется еврейкой, а хорошие добрые мужья на дороге не валяются, тебе надо ассимилироваться, а то не ровен час… Я уже старый, так что, дочка, Бог – наш отец, он поймет и простит». И стала милой очаровательной женушкой остепенившегося моряка. Правда, периодически забывала креститься, заходя в церковь (муж ей напоминал, и она тут же исправлялась), а по пятницам после захода солнца зажигала свечи, отпустив прислугу, сама подавала на стол рыбу и пела развеселые песенки на языке своего отца. Мужу они нравились, детям тоже (правда отважный покоритель стихий просил не петь сыновей их в общественных местах), но особо религиозным бывший моряк никогда не был, так что семья жила очень счастливо. Они почили, каждый в свое время, оставив немалые деньги своим детям, те своим, и то, что они все вместе приумножили, рано или поздно должно было перейти в руки Даниеля. Тот тоже не хотел ударить в грязь лицом и старался, как только мог.
Зачем счастливому обладателю новенькой яхты водоизмещением более трех тысяч гигатонн захотелось разбить о борт своего корабля бутылку, закупоренную именно в 1812 году, непременно французского производства и обязательно с тем, что некогда было белым вином, внутри, молодой ван Бейтен не задумывался. Человек, на котором лично  Даниель заработал несколько сот тысяч долларов, имел право блажить, как угодно, и все его пожелания должны были быть выполнены. Скупиться Даниель не собирался.

- 12500. Кто больше? 13000. Тринадцать тысяч раз... - удар молоточком. -  Четырнадцать тысяч...- пора было вступать в игру.
- 15500… «Угу» - кто-то был настроен серьезно.
Даниель обернулся, чтобы посмотреть на своего возможного конкурента.
«Что здесь делает Анри?» - внешнее сходство было потрясающим. Нет, не с тем тоненьким мальчиком, что его когда-то послал далеко и надолго, вернее навсегда. А с тем дородным, немного набравшем жирка мужчиной, которого ван Бейтен увидел на экране домашнего кинотеатра у своего друга, когда они просматривали запись развеселого пикника, на который Даниель, к счастью, не смог попасть. Неизвестно, чем бы все закончилось. Список приглашенных составляла жена друга самостоятельно. Тот не проконтролировал, а женщина не знала, что ван Бейтена и Монтегю, думая, что бывшие друзья стали врагами, потому что Монтегю отбил девушку у Ван Бейтена, а впоследствии на ней женился (непонятно, кто распространил эту сплетню, но сошла она для всех) никогда не собирали в одном месте.
На видеозаписи Анри выглядел абсолютно счастливым. Он обнимал супругу за талию, подбрасывал в воздухе младшего сына, охотно позировал со старшим и средней дочерью (дети были погодками) и, судя по всему, был очень доволен жизнью.
В тот день, когда Даниель все это увидел, он вернулся домой и малодушно нажрался, как свинья. Он был  шоке. Нет, Анри не изменился до неузнаваемости. Но он подрос с тех пор, как они расстались, на некогда осиной талии явственно различался жирок, овал лица приобрел некоторую дородность и намечался второй подбородок, и это в двадцать пять лет, а он, Даниель, все еще хотел его. Все еще тосковал.

- …пятнадцать тысяч пятьсот два, - удар молоточком. – Господа, кто больше?
Ван Бейтен согнул правую руку в локте – 25,500.
«Ну, не дурак ли я? Надо было накинуть пятерку, а потом набавлять по тысяче» - от неожиданности и осознания того, что, только что, размечтавшись об Анри, чуть было не упустил желанный лот, Дениель добавил сразу десятку. Чтобы наверняка. Пока конкурент очухается… На кон была поставлена репутация ван Бейтена, как человека, который может достать что угодно. Хоть луну с неба по кусочкам, но оплатите, пожалуйста, «стоимость транспортировки, работу специалистов и мой риск».
- Двадцать пять тысяч пятьсот – раз… Двадцать пять тысяч пятьсот - два… Господа! Кто больше? – Даниель чувствовал, что блондин, так похожий на Анри,  своим взглядом сейчас просверлит ему затылок. Тишина. – Двадцать пять тысяч пятьсот – три. Продано! Шато Икем урожая 1812 года… - стеклянной емкости, почему то не попавшей в мусорную корзину еще два столетия назад, наполненной тем, что некогда было первоклассным белым вином, суждено было превратиться в осколки и упокоиться на дне залива славного города Нагасаки.
Молодой человек улыбнулся одними уголками губ, как всегда делал, когда одерживал победу. Неважно какую, маленькую, большую… Главное, что он снова сверху.

Про своего несостоявшегося конкурента весьма довольный собой Даниель благополучно забыл, он по привычке гнал от себя все мысли, так или иначе, связанные с Анри, как распорядитель мероприятия подал визитную карточку.
«Мартин Марешаль» - прочитал ван Бейтен, автоматически проводя подушечками пальцев по «ребрам»плотного бархатистого на ощупь прямоугольника.
«Мерешаль? Мерешаль… Угу…» - знакомство могло быть полезным. На благотворительность Даниелю было глубоко наплевать, хотя благотворительные аукционы, вне всякого сомнения, были делом весьма прибыльным, а вот семья сама по себе была хорошей, в том плане, что в дальнейшем через нее можно было заводить полезные связи.
Полезные связи молодой человек заводил по-разному. Самый эффективный способ – на каком-нибудь приеме пригласить танцевать скучающую в обществе своего мужа хозяйку дома, если сам хозяин дома был Даниелю интересен. Разница в возрасте была такова, что ни о какой ревности не могло быть и речи. Несколько шуток, пара комплиментов, умных, без паточной лести, а иногда и с ней и …
«Дорогой, у нас сегодня обед, а Даниель ван Бейтен такой милый молодой человек. Я его внесла в список гостей» - вход в интересующий дом был открыт. Благодаря такому поведению в обществе Даниель прослыл любителем женщин постарше, по поводу чего его мать хихикала, говоря, что она надеется, что ее сын не жениться на какой-нибудь ее подруге. Жениться Даниель ни на ком не собирался, поэтому честно отвечал матери, что нет, на ее подруге он не жениться.

- Мартин Меришаль? – молодой человек вопросительно посмотрел на распорядителя мероприятия. Тот указал взглядом на белокурого молодого человека. Того самого, похожего раздобревшего на Анри.
«Что за..? Наверно я извращенец…» - фигура Мартина оставляла желать лучшего, хотя вид у того был ухоженный и холеный, но Даниель почувствовал, что у него начинает появляться эрекция. «Я болен» - ван Бейтен слушал устное послание, в котором его назвали истинным ценителем.
Непонятно с какой целью, но Мартин Меришаль ему безбожно льстил. Восхищаться вкусом виноградного уксуса двухсотлетней выдержки смог бы, пожалуй, лишь гурман - самоубийца.
Не общаться с Мартином у Даниеля причин не было, а правила хорошего тона диктовали подойти и поблагодарить за комплимент. Они, правда, позволяли не отвечать вовсе, но ван Бейтен все и всегда трактовал так, как ему было выгодно.
- Позвольте представиться, Даниель ван Бейтен, - молодой человек протянул свою визитную карточку и улыбнулся одной из своих самых располагающих улыбок… Взаимно. Надеюсь Вы не будете против, чтобы я обращался к Вам по имени? Называйте меня Даниель, пожалуйста… О да, Амстердам красивый город. «Угу, особенно ханурики из кафе–шопов, снующие в районе Центрального Вокзала»… Нет, это не мой родной город, я родом из Роттердама… Конечно, я с удовольствием к Вам присоединюсь…. Буду ждать Вашего звонка, Мартин. До встречи…
Произошло даже больше, чем Даниель ожидал.  Мартин заручился у него согласием на совместный ужин.
«Почему он со мной так любезен?» -ван Бейтен задавал себе резонный вопрос, сидя на заднем сидении присланной за ним машины. Лимузин, водитель, одетый в ливрею… «Чего ему от меня надо?» - так как у молодого человека был свой интерес, он захватил с собой бутылку настоящего французского абсента, запрещенного к производству.
В девятнадцатом веке многое было по настоящему. Джентльмены запивали настоящие шпанские мушки настоящей спиртовой настойкой спорыньи, после регулярного употребления которых отправлялись в самые настоящие могилы. Но если не злоупотреблять, то эффект изумительный.
Когда ван Бейтен пил абсент, ему хотелось любить весь мир. Мартина ему хотелось трахнуть, необходимо было сделать так, чтобы это стало взаимно. Странное желание, учитывая немного оплывшую фигуру месье Меришаля, почти противоестественное, но Даниель твердо решил, что при малейшей возможности воплотит его в жизнь.

«Лучше жалеть о том, что было, чем о том, что могло бы быть» - тем временем, пока молодой человек предавался философским размышлениям, машина приехала на набережную и остановилась напротив небольшой океанской яхты.
«Сестричка Жюстина». Шаловливо так» - ван Бейтен прочитал ее имя.
Что заставляло людей селиться на конструкциях с положительной плавучестью, Даниель не представлял. У потомка мореплавателей на яхтах всегда кружилась голова, а отблески воды рябили в глазах, напоминая рыбью чешую. Перед тем, как приехать к Мартину, Ван Бейтен принял таблетку, регулирующую действие вестибулярного аппарата.
Тошнота – не самое подходящее дополнение к ужину.
«Надеюсь, я выгляжу хорошо?» - вечер был жарким, но на Даниеле был надет костюм нежно-кремовый, чуть в персик, из тончайшей шерсти и бабочка на два тона темнее, почти лососевого цвета. Молодой человек поправил запонку, чуть взъершил волосы, предавая им тщательно продуманный «творческий» беспорядок, над которым два часа трудились парикмахеры.
Шофер распахнул дверь, Даниель вышел из машины. Сухой кондиционированный воздух салона лимузина сменил свежий, речной. Молодой человек с удовольствием вдохнул его сквозь раздувшиеся ноздри и улыбнулся, видя, что навстречу ему по трапу спускается гостеприимный хозяин.
В этот момент жертвенная бутылка уже летела с курьерской почтой в Нагасаки.

Отредактировано Даниель ван Бейтен (2009-12-09 20:33:32)

3

Ванильный блеск с еле заметными золотистыми блестками по пухлым губам - по изгибу от ямочки до ямочки. В последнюю секунду перед зеркалом, Лувье успел достать подводку для глаз, но не провел по верхнему веку, а точно, как китайский каллиграф поставил черную тушевую точечку слева над пухлой верхней губой.
Идеальный галстучный узел "виндзор", облачко лака для волос, непромокаемый лоск полировки на туфлях из страусиной кожи, по черно-белым клеткам пола. Шаг за шагом. Отлив атласных лацканов под интимными светильниками потолка.
Голубые ирисы гибли в хрустальной богемской вазе "берцовая кость", ужин легкий - белый с восковым налетом виноград, разорванные напополам попки греческих персиков  и красные гранаты. На серебре в колотом  льду дары моря - устрицы из Остенде в раскрытом чувственном перламутре  раковин, королевские креветки, мидии, японские фиолетовые мини-осьминожки на шпажках в растопырку щупальцами с присосками (головоногая мечта японских школьниц в белоснежных девственных труселях  "панцу" под клетчатыми юбчонками)  колесики лайма, половинки перепелиных яиц, фаршированных русской черной икрой (чистой воды контрабанда) , веточки красного базилика и кавказской кинзы, зеленые и желтые  сочные в своей двусмысленности стебли спаржи на пару и свежего сельдерея. Острый сицилийский соус в серебре.  Последний закат Амстердама  проникал в наборные ромбы,  цветные стекла бросили свой радужный отблеск на большую фотографию Мэрилин Монро в золоченом багете над столом - белокурое облако волос, ласковый овал лица американской гламур-богини, все та же чертовщинка- родинка над губой.
Амстердам - вольный город, автоматы с презервативами на каждом углу, легальные легкие наркотики, шелковые девочки-лесбиянки  топлесс.
Два покойных "вольтеровских" кресла -  пурпурный плюш, удобные скругленные  подлокотники, алые и сусального ацтекского  золота ароматические  плавающие свечи-лотосы в  темной плоской чаше посреди стола. Одно уже было занято. Дворецкий позаботился о госте и исчез, как дух, развеянный утренним ветром.
В дверях Лулу замер, придержал ладонью панель красного дерева, утопленную в косяк.
Эффектный кадр.
Крупный план.
Улыбка.
Легкий кивок.
Голубые, с честной слезой, как у лайки-хаски глаза из под белокурой волны челки, сахарные клыки спрятаны под розовым блеском наивных губ, перламутровые пуговки пиджака цвета новогоднего шампанского надежно, пусть и с легким треском ниток, сдерживают напор выкупанного в молоке-джакузи обильного тела.
Лувье слегка сглотнул, отводя глаза. Гость был великолепен. Персиковый оттенок безупречно сшитого костюма, атлетические формы, подчеркнутые бабочкой -лососинкой, худжественный беспорядок  рыжины совсем  ирландской,  нет, это старинная медь портретиста ван Дейка, который любил вот так мешать на палитре белила, темное золото барокко, томные лилии линий. Спортивный суховатый кадычок,  вольготная поза - руки в замок на колене, отутюженная стрелка брюк. Огонек свечей многогоранно играл в болотной зелени опасного абсента.
Лувье, не говоря ни слова, открыл панель бара и вынул два толстостенных стакана, вазочку с коричневым пальмовым сахаром и серебряные ложки-сетки.
На ковровую скатерть легла зажигалка "зиппо" с инкрустацией карты таро "смерть" на чехле.  Графин минеральной воды для разбавки  фирмы  конечно же "Перье" была уже готов. Легкие пузырьки осели изнутри на узорном хрустале.
- Добрый вечер, Даниель. Спасибо, что не отказали мне в визите.  Как уже говорил, поздравляю Вас с приобретением. Проиграть такому интересному человеку почту за честь.  Считайте, что вчера на аукционе, благодаря Вашей щедрости Наполеон стал самым могущественным человеком, пирожным и коньяком, вообще когда-либо жившим на Земле. Позволите поухаживать за вами?
Лулу равно наполнил оба стакана - форма тюльпана оправдала себя - болотный полынный спирт заиграл в огнеупорном стекле изумрудцем.
- Я пью не разбавленный. Как встарь. Если что дистиллят на столе. Экологически чисто. Как говорится, ловкость рук и никакого мошенничества.
Щелчок "зиппо", колыхание кораллового свечного пламени, за окнами мерцание бакенных фонарей, гудок туристического катерка.
Синеватый огонь заплясал над поверхностью спиртного.
Лувье умело владел телом - ни полвздоха одышки, ни капли неуклюжести, движения отточенны и плавны, как монастырский воск, он почти перелился в кресле, расстегнул верхнюю пуговку модельного пиджака,  и, ловко закинул ногу на ногу. Подражая движению гостя обхватил круглое колено.
Лувье изучал гостя пристально, как в микроскоп. Так вот ты какой, ван Бейтен. Рисунок голубоватых вен на ладони, легкий вдох, еле заметный, но такой явный,  так что как поплавок на океанской глади гуляет узел галстука ван Бейтена. Легкий намек на среднеевропейские веснушки, мужественная истинно аполлоническая линия суровых бровей.
Пройдоха-Лулу уже успел навести поверхностные  справки о Даниеле ван Бейтене. 25 лет. Сын богатых родителей. Ну как же, как же, мы с тобой одной крови. Мальчик - звезда: это бессмертный бренд и серьезный бизнес, мой рыженький фитнесс-бой
- А ведь мы с вами ровесники. Как приятно. Четверть века - прекрасная цифра. Возраст молодых львов. Прозит. Ваше здоровье. - Лулу легко соврал о своем возрасте,  пригасил серебром абсентный огонь, пригубил, не морщась монмартрский алкоголь, невзначай отправил "на закусь"  в гламурный минетный рот белую виноградинку,  половинку перепелиного крутого яичка и деликатно слизнул с краешка губ черную икринку.
- Да... я хотел у Вас спросить, мсье. - приватным тоном спросил Лулу, рассматривая идеальные лунки ногтей -  А Вы покупали "Chateau d'Yquem" для коллекции или для... души? Буду честен:  Я бы хотел предложить вам за эту бутыль двадцать семь тысяч. Нет. Двадцать восемь. Без торга.

Лулу выпрямил спину, глянул в глаза виз-а- ви, небрежно провел ладонью по атласному лацкану от плеча до плавного  купола живота, будто смахивая невидимую бриллиантовую пыль, и прибавил:
- Я абсолютно серьезен, мсье. Мы же с вами... - чуть округлена бровь, прицел зрачок в зрачок - Деловые люди, Даниель. Сколько вы хотите за эту зеленую пузатую милашку ... Которую  так и не откупорил папаша Бонапарт.

-----------------------------------------

примечания автора: все перечисленные  на столе блюда являются легкими кулинарными афродизиаками.

Отредактировано Луи Лувье (2009-12-09 23:27:17)

4

Отредактировано Даниель ван Бейтен (2013-02-15 01:42:33)

5

Зеленая фея абсента потихоньку нашкодила, нашалила в крови, Лулу хотел было щелкнуть пультом кондиционера, но стало лень. Он встал и приоткрыл окно - лепестки ирисов зашевелились под теплым речным ветром, вода в канале была солоновата, приятно и остро тянуло йодистыми водорослями и цветочной пыльцой - в то лето Амстердам утопал в цветах.
Как ни странно, новость о гибели мадам Бутылки не разозлила Лувье, он ценил такие выходки, куда приятнее швырнуть деньги в буквальном смысле на ветер, в Хиросиме и Нагасаки, на Титанике, или в Чернобыле. Ценные вещи истинно ценны только разбитые вдребезги.
Лулу оперся о спинку кресла, слегка отопырив зад, задумчиво допил свой стакан, откровенно сканируя взглядом собеседника. Состроил понимающую физиономию.
- Ах, у етих дам веселости, забавы.. Со времен Евы, Пандоры, и этой блондинки, Троянской Элен, от них одни неприятности. Одна была умница Жанна д Арк, да и та косила под мальчика. Ну что, ж помянем покойную бутылку, не чокаясь. Черт подери, мне приятно проиграть вам, я истосковался по собеседникам в Амстердаме. Торчу тут уже два месяца, улаживаю дела. Адская скука.
Он налил себе по новой, уже без изысков, абсент приятно будоражил кончик языка.
Когда гость попросил сбросить пиджак, Лулу просто расцвел, (тик-так качнулся горючий туйоновый спирт, опьянение от настоящего абсента не тяжкое, как от крепленого вина или русской водки, а сухое, колкое, как хворост - достаточно поднести спичку. Рыжую спичку. С пылающей круглой  головкой.)
Лулу, кое как привыкал к официальному имени  "Мартин Марешаль"  - оно подчас мешало ему, он лет с восемнадцати жил двойной жизнью, любовался гостем, правда теперь исподтишка, из под ресниц, делая вид, что занят виноградной гроздью или высасыванием устричного сока из ледяной раковины)
Плечики... тысяча чертей, какие архитектурные атлетические плечики, какой  точеный кадычок,  так бы лизнул, покатал на языке, как райское  яблочко. Поджар, как гончая, но на поверку,  крепок, наверняка, как мореный дуб. Молодой дубок. При одной мысли очко играет турецкий марш.
- Да, конечно, раздевайтесь, Даниель, чувствуйте себя, как дома  - походя ляпнул Лувье, не подумав как изумительно прозвучала фраза, стоять ему было трудновато, но не от опьянения - стаж светского бытового алкоголика у него был немалый, так что какие то полтора стакана абсента не могли его свалить. Просто прелести Амстердама,  интимный полусвет барочной гостиной, намекающие на разные восхитительные и неприличные вещи вишневые губешки Монро на фотографии, близость горячего мачизма в кресле напротив (о этот мускусный запах чистого незамутненного самца, за такой аромат бобровой струи душу готов продать, потом купить и снова продать, но втридорога) - делали свое дело.
Лулу уже не столь грациозно, а вполне панибратски плюхнулся обратно в кресло, снял из солидарности галстук и расстегнул ворот сорочки (напоминает покер на раздевание, вариант light)
- Да, будь здесь дамы, они бы весьма смутились. К счастью их тут нет. Единственная дама  которую я рад видеть всегда это вдова Клико.  В одном я благодарен усопшей Бутылке - она свела меня с вами, сама того не желая. Мы, правда, мало знакомы. Может быть, расскажете о себе? Ваши интересы? Уверен в них есть изюминка, в отличие от нудных увлечений юношей из высшего общества. Японские эротические гравюры: соитие гейши с гигантским кальмаром? Оригами из ночных бабочек? Конное водное поло? Стрельба по бекасам вслепую? Карманный бильярд?
Лулу чуть подался вперед, не глядя отщипнул виноградинку, чуть сжал - ягода брызнула меж пальцами, как набухший молоком сосок...

Отредактировано Луи Лувье (2009-12-10 13:55:35)

6

Отредактировано Даниель ван Бейтен (2009-12-10 18:29:30)

7

После фразы о Берлиозе Лулу взглянул на Даниеля, как-то странно, по-новому, почти прозекторски сощурясь.  Задумчиво протер пальцы влажной салфеткой, погонял, изучая, виноградинку от щеки к щеке. Наконец с усилием выговорил, скрывая то ли кашель, то ли томную одышку:
- Не вопрос, Берлиоз это сила. Хороший композитор, правда, он умер. Наркотики - это зло. Слушайте, Даниель, а вы не против, если мы снова хряпнем по дружески? Еще парочку?
Он снова наполнил стаканы зельем. В такт движению лососиной ленты, скользящей с жилистой оленьей  шеи Даниеля, кивнул и совершенно синхронным жестом приспустил модельный пиджак цвета шампанского с плеч. Дышал он почему-то через раз, чуть приоткрыв влажный рот и часто облизывая губы. Поерзал, поплотнее устраивая половинки на мягкой подушке кресла.
Снова пригубили за знакомство. Потом за покойного Берлиоза. Потом за мир во всем мире. Осудили тоталитаризм, Талибан, глобализацию и плохую экологию.
Лулу окончательно избавился от пиджака, метко швырнул его на бюстик Нефертити на высокой стойке - дорогая шмотка по-стриптизному повисла на колпаке фараонши. Он вольготно развалился в кресле, широко положил  ногу на ногу.  В одной руке - стакан, в другой - длинная ароматная сигарилла "Soft Cherry Vanilla" с двойным золотым ободком. Она тлела у самых губ, распространяя приятный аромат сушеной вишни.
Между ними пьяненько и двусмыслененно  гуляло пламя плавающей свечи. Даниель особенно выгодно смотрелся в ее лукавом неуместно рождественском свете. Стройный, превосходный представитель среднеевропейской породы. Наверное, солнце закидывает тебя веснушками, это так мило, так по сельски по сеновальному сексуально, хочется каждую веснушечку собрать губами, как красные перчинки, и кожа твоя после морского купания  солоновата и отдает на вкус и запах муравьиным спиртом и клейким соком тополиных почек, тонизирующая смесь...  Крепкогрудая, бойскаутская стать, баскетбол на воздухе, гольф, мяч в лузу. Бинго. Конные прогулки с утра в кленовой аллее, быстрый секс стоя в беседке над запрудой, долгий демисезонный поцелуй под зонтом на перекрестке. Простые радости земли. Это просто праздник какой-то. Вот свезло, так свезло.
Лулу потянулся за графином, не удержал неуклюже и, охнув, подскочил - минеральная вода буквально окатила сорочку, шелк заголубел и в облипку подчеркнул тело, вытаяли из-под ткани розовые плоские соски на чуть припухшей  груди.
- Вот черт... Неловко... - Лулу, извинился улыбкой, - Ничего, сейчас  обтеку и обсохну. Ведь это такие мелочи в кругу золотой молодежи, не правда ли, Даниель?
Он  положил мягкую ладонь между грудью и животом, легонько поглаживая, побарабанил пальцами по округлости под мокрой тканью.
Как то невзначай перешли на последние амстердамские новости. Сам собой вспомнился недавний гей-прайд под радужным знаменем - Тематические карнавальные лодки на каналах для любителей кожи и латекса, танцы волосатых мужчин, борьба бодибилдеров в малиновом желе,  Белая вечеринка в клубе "Escape" и многое другое, красочная толпа на Paardenstraat, да мало ли.
- Я политкорректен и в курсе мейнстрима, Даниель. - говорил Лулу, изящно стряхивая пепел в устричную скорлупу. Слова он выговаривал слишком четко, голова  от абсента гудела не по детски - И уважаю права LBGT-тусовки. У меня три друга гея, очень талантливые парни, один держит галерею современной скульптуры из мыла, второй - дизайнер в похоронном бюро, а третий сисадмин, просто сисадмин. Мы дружим домами. Сам я, увы, не имел удовольствия. Нет, вру. В Сорбонне в первом семестре на новогодней вечеринке на спор целовался с деканом кафедры религиоведения. Борода смешно кололась. Вообще как мне ребята говорили, права геев ущемляют. Ну почему когда девчонки на экзамен красят губы и приходят в кофточках с декольте до пупа, так им ставят "зачет" сразу, а я один раз попробовал - так меня выставили на пересдачу.  С-свинство, правда?
Лулу привык лгать - в Париже он держался за безупречную репутацию,  как святая девственница Инесса за белоснежные трусики. На презентациях, прессконференциях, благотворительных акциях и светских вечеринках он всегда появлялся с девицами из VIP-эскорт-услуг. Улыбался перед вспышками  папарацци, приобнимая за талию очередную белозубую красотулю деланную под Николь Кидман  или гламурную куклу-муклу, жертву солярия. Элитные шлюхи его любили. Он всегда щедро платил, дарил безделушки и позволял им наконец-то выспаться в одиночку.
Выпивка и приятный жар, располагали к более непринужденной беседе.
Совершенно растекшись на плюше, Лулу интимно спросил, водя пальцем по краешку стакана:
- Мои друзья говорили  по секрету, что этим занимались Верлен, Рембо и Фредди Меркьюри. ( картавинка его  приятного парижского "грассе" скрасила буквы "р" во всех трех именах) - Конечно, мы любим их не за это. Но ведь. - он испуганно расширил голубые глаза - простите за откровенность, прямо вот так, грубо говоря, в попу, даже если только-только после ванной, это же наверное нечеловечески больно... Боже, что я говорю.
Лулу  осекся и покраснел, обмахиваясь свежей салфеткой.
Взгляд его секундно остановился на межножье Даниеля, Лулу  быстро отвернулся и незаметно стер запястьем пот со лба.

Отредактировано Луи Лувье (2009-12-10 21:02:01)

8

"Он много пьет. Волнуется что ли? Или выпить не дурак?"- гостеприимный хозяин себе все наливал и наливал. Месье Мерешаль опьянел, его движения стали неловкими и он опрокинул на себя графин с водой.
- Вот черт... Неловко... – улыбка у Мартина стала пьяной, - Ничего, сейчас  обтеку и обсохну. Ведь это такие мелочи в кругу золотой молодежи, не правда ли, Даниель?
Тонкая рубашка облепила тело, являя миру всю его гладкость и рассыпчатость.
«Сдобное пузико» - молодой человек наблюдал за тем, как Мартин огладил его рукой.
К золотой молодежи ван Бейтен себя никогда не причислял, хотя бы из-за своего образа жизни. Его юность промелькнула как-то незаметно, где-то между учебой в университете, попытками заработать первые деньги, страданиями из-за Анри и посещением тематических клубов, в тщетных попытках забыть его. Любой смазливый блондинчик мог рассчитывать на внимание Ван Бейтена. Но увы. «Не то, не то и снова не то».
Так что, золотой молодежью, бездарно прожигающей жизнь и родительские деньги, Даниель никогда не был. Однако, возражать не стал, откинулся в кресле и улыбаясь, чуть щурясь, кивнул в знак согласия. Прикидывая в этот момент свои шансы перебраться вместе с Мартином на диван. Ведь что можно сделать, если тебя и объект вожделения разделяет целый стол?
Далее, весьма и весьма опьяневший месье Мерешаль стал выдавать нагора то, что психологи называют непрерывным и неконтролируемым потоком сознания.
Им был упомянут гей-прайд, люди в коже и латекса, волосатые мужики, бодибилдеры, слизывающие с друг с друга малиновое варенье, клуб "Escape", традиционные маршруты проведения гей парадов в Амстердаме и многое другое.
«Да он знаток, эксперт прямо» - по идее, Мартин сказал достаточно для того, чтобы подойти к нему, взять за руку, отвести к дивану и завалить на него. Тем более месье Мерешаль был уже в подходящей кондиции. Но Даниель не торопился. Не зло, не язвительно, а по доброму посмеиваясь про себя, даже скорее улыбаясь, он наслаждался речью собеседника. Тот пушил перья и хвост, как самец в ритуальном танце.
- Я политкорректен и в курсе мейнстрима, Даниель, – слова собеседник Даниеля произносил загогулистые, а вот пепельницу выбрал простенькую, можно даже сказать одноразовую. Даниель не курил, но, будучи пьяным, на месте Мартина тоже, скорее всего, приспособил бы под нее створку от раковины, - И уважаю права LBGT-тусовки. У меня три друга гея, очень талантливые парни, один держит галерею современной скульптуры из мыла, второй - дизайнер в похоронном бюро, а третий сисадмин, просто сисадмин. Мы дружим домами, - этот поток оправданий Даниель пропустил мимо ушей. Однако, воочию представил нежную дружбу тупейного художника, мыловара от искусства и представителя профессии, к которым Ван Бейтен старший относился с почтением сродни религиозному, так как ничего не смыслил в компьютерах, их вторых половин и месье Мерешаля. От обилия обнаженной плоти, разнообразия поз и переплетения тел у молодого человека зарябило в глазах и он выбросил из сознания пикантную картинку.
- Сам я, увы, не имел удовольствия. – «Увы? Да, да, конечно. Верю-верю» - Даниель внимал собеседнику с серьезным видом, продолжая с ним внутренний немой диалог. - Нет, вру. – «Хоть одно правдивое слово» - В Сорбонне в первом семестре на новогодней вечеринке на спор целовался с деканом кафедры религиоведения. Борода смешно кололась. – «О Майн Гот! Поцелуй с бородатым профессором. Это наверно было незабываемо» - лица бородатых людей напоминали Даниелю заросшие волосами первичные женские половые органы, которые ему к огромному несчастью пришлось пару раз в жизни лицезреть. Оба раза его потянуло блевать, но дамы отнеслись с пониманием, списав на крайнюю степень опьянения кавалера. И, правда, затащить к себе в постель ван Бейтена, им удалось, лишь потому, что он был пьян, как свинья и не ведал, что творил. С тех пор, наученный горьким опытом  в обществе женщин молодой человек не злоупотреблял крепкими напитками. - Вообще как мне ребята говорили, права геев ущемляют. – «Да ущемляют, да еще как. В основном в темное время суток и по углам. Иногда в общественных туалетах» - Даниель уже с трудом сдерживал улыбку. - Ну почему когда девчонки на экзамен красят губы и приходят в кофточках с декольте до пупа, так им ставят "зачет" сразу, а я один раз попробовал - так меня выставили на пересдачу. – «Наверно потому что ты не знал материала и плохо отвечал» - С-свинство, правда? – Ван Бейтен в знак согласия покачал головой. «– Да-да, чистой воды свинство».
- Мои друзья говорили  по секрету, что этим занимались Верлен, Рембо и Фредди Меркьюри. – «По секрету Полишинеля, не меньше» -  Мартин, словно открывая великую тайну, сообщил собеседнику то, что всем и давно было известно. - Конечно, мы любим их не за это. – «И за это тоже». - Но ведь, - голубые глаза распахнулись, как у фарфоровой куклы. - Простите за откровенность,  - «Обязательно прощу, всенепременно» - прямо вот так, грубо говоря, в попу, даже если только-только после ванной, - – «Хорошо, если ты хочешь сразу после ванной, значит сначала пойдем в ванну» - Даниель представил, как ставит своему собеседнику пятилитровую клизму. - Это же наверное нечеловечески больно...- «Если не ловить член в прыжке, то не очень» , - Боже, что я говорю. – «Хотите об этом поговорить?» - Даниель вспомнил присказку психологов. Ему стало совсем весело. Он смотрел на собеседника смеющимися глазами и невольно закусил ноготь указательного пальца правой руки.
Оратор, судя по всему, выдохся.
Он даже засмущался, покраснел, начал обмахиваться салфеткой, как барышня, бросил красноречивый взгляд на пах Даниеля, отвернулся, вытер пот со лба, мокрая рубашка прилипла к пухлому сдобному телу.
«Пупсик» - происходящее начало вызывать у Даниеля чувство умиления. «Напился и спалился».
Из окна подул с реки уже довольно прохладный ветерок. Опьяневший вспотевший Мартин, сидящий в мокрой рубашке мог легко подхватить воспаление легких.
Ван Бейтен встал, закрыл окно, подошел к месье Мерешалю со спины.
- Мартин, здесь сквозняк. Вам необходимо снять мокрую рубашку, иначе Вы можете очень сильно простудиться. Позвольте, я Вам помогу, - ловкими движениями пальцев ван Бейтен стал высвобождать пуговицы из плотно удерживавших их прорезей.
Неизвестно, чем бы все закончилось, если бы высокий молодой человек не задел локтем висевший к верх тормашками пиджак, брошенный Мартином на статуэтку. Из его кармана вывалилась визитница и упала, раскрывшись в самом подходящем месте.
На Даниеля смотрела карточка очень знакомого дизайна. Можно сказать «знакомая до боли». У молодого человека была точно такая же. Но имя стояло не его (конечно не «Даниель ван Бейтен», а то, под которым молодой садист был широко известен в узких кругах), а Луи Лувье…
«Крошка Лу-Лу?» - на лице того, кого многие знали как Дена Грифа (школьная кличка, из которой он сделал фамилию своего второго «я») появилась радость узнавания. Молодой человек переводил взгляд с карточки на лицо милой Лу-Лу и обратно. «Моя королева» - Даниель автоматически взял в ладонь алебастровую руку, наклонился и приложился губами к запястью, глядя в глаза. Распрямился. – «Какая встреча. Наслышан весьма и весьма. Жаль, лично не был представлен и не пересекался. Иначе можно было бы избежать этого цирка и с пользой употребить сэкономленное время» - Ван Бейтен вспомнил свою фантазию об юбках и корсетах. Теперь ее можно было вполне воплотить в реальность. Нет, конечно, великолепная Лу-Лу, из перечня сексуальных девиаций которой можно было составить целый медицинский справочник (Самой невинной было переодевание в куклу с накрашенными ресницами и локонами-кудрями. Обычно в таком состоянии его ставили привязанным в коробку-шкаф, прикрепленным к стенке так, как это делают в магазинах с Барби) не давала всем подряд. А лишь избранным. Но взгляды, которые кидал на него крошка Лу-Лу, - «Целый батончик» - подумал молодой человек, - особенно на его пах, давали надежду на взаимность.
Конечно, ничего из сказанного про себя Даниель не озвучил. Он был садистом. Мартин пропалился. Даниель решил полюбоваться, как тот выпутается из сложившейся ситуации.
«Надеюсь, он не станет сношать мой мозг и утверждать, что это карточка его друга, которую ему передали на хранение. Нет, я понимаю, что это именно то, чем обмениваются в высшем обществе на светских раундах, но тем не менее…» -ван Бейтен был весьма язвительным человеком. Хотя тщательно это скрывал. Сам того не желая, он застал месье Мерешаля или Лувье врасплох и надеялся, что из–за волнения у того сквозь маску проступит его настоящее лицо.

Отредактировано Даниель ван Бейтен (2009-12-11 09:10:29)

9

Четкая траектория взгляда: губы голландца, целующие запястье крупной руки, карточка на полу в раскрывшейся визитнице, понимающее лицо "виз-а - ви".
-Уфф, наконец-то, - Лулу облегченно рассмеялся,  встал, с хрустом всласть потянулся, подвигал затекшей  шеей, разминая. Проворчал добродушно: Почтеннейшая публика, шапито закрывается.
Только в одном расчет Даниеля ван Бейтена оказался верным. Перед ним действительно стоял совершенно другой человек.  Он, конечно, был слегка выпимши, но не до той болтливой томной одури, которую ломал пять минут назад,  просто устал к вечеру.
Он поднял визитницу и, не глядя,  шлепнул ее на стол. Потом аккуратно выморгнул из глаз на салфетку одноразовые  контактные линзы, делавшие взгляд ацетиленово-синим, как у диснеевской мультяшки,  и теперь уже без насмешки, с одобрением, посмотрел на собеседника твердыми серо-голубыми  глазами.
Лулу расстегнул пуговицы до конца, оттянул сорочку от брюха, выжал концы прямо на черно-белые шахматные плашки пола.
- Не беспокойтесь, свиной грипп мне явно не грозит, хотя в Бангкоке я был полгода назад, ездил за партией товара, как видите, пока не кашляю. При моем полнокровии мне холод только на пользу. - он отошел к угловому кожаному дивану, сел, широко раскинув руки по  мягкой закругленной спинке.
- Один момент, Даниель.  - он снял со стены плоскую телефонную трубку, нажал пару кнопок, в тоновом режиме, сухо бросил: Морис. Убрать. " Прослушал ответ, отправил трубку на место. Прислуга на "Сестричке Жюстине" была школеная - человек в темном костюме-паре убрал со стола ненужное быстро и бесшумно, как в "Максиме" и исчез. Осталась только  недопитая бутылка абсента, стаканы и чистая бронзовая пепельница.
- Кстати - Лулу кивнул на серебряную визитницу - Если бывали в Бангкоке,  быть может знаете, есть там одно местечко, "Pegasus", gay friendly. Париж в подметки не годится. Старушке-Европе еще расти  и расти до сервиса экстра-класс. Хотя я не слишком люблю клубы в последнее время. Шумновато. И полно припедроленных эмо-боев,  сплошной "Tokio hotel", простите за выражение, куда ни плюнь.
Теперь Лувье не скрывал ни своей настоящей улыбки, ни того откровенного хищного аппетита, с которым он смотрел на молодого мужчину, уже не оценивая и не строя иллюзий, без тени женственности и жеманства, дышал он все еще тяжеловато, но явно не от алкоголя, а от переедания и гипертонии. Слегка наладив дыхание, он встал и протянул гостю ладонь для рукопожатия.
Вблизи влажный шелк рубашки отдавал шлейф номерного парфюма, дорогого табака и еле уловимый запах здорового ухоженного тела, недавно из теплой лавандовой ванны.
Просто сказал:
- Ну, теперь по настоящему здравствуйте, мсье ван Бейтен.  Будем знакомы: Луи Лувье.

Отредактировано Луи Лувье (2009-12-13 12:03:55)

10

Лулу в БДСМ тусовке обладал репутацией человека неробкого десятка, он слыл любителем экстремальных развлечений, порой переступавшим грань разумного.
И сейчас Даниель убедился в этом воочию. Мартин Мерешаль умел держать удар. Лулу, а, именно так теперь ван Бейтен про себя мужчину и называл, не покраснел, не стушевался, не заблеял, как овца.
Маска не треснула, не упала и не разбилась с грохотом. Месье Мерешаль ее изящно снял и вальяжно отбросил в сторону, как нечто ненужное, уже отслужившее. Явив молодому человеку свое истинное лицо. Перед Даниелем ван Бейтеном стоял Луи Лувье, собственной персоной.
-Уфф, наконец-то, - мужчина рассмеялся так, словно с его плеч упал тяжкий груз, потянулся, полностью раскрывшись. Понаклонял голову, как это делают боксеры на ринге перед боем. В какой-то момент Даниелю показалось, что гостеприимный хозяин, никуда не торопясь, готовится дать ему, некстати узнавшему его тайну человеку, в морду, и приготовился отразить удар. Однако, Луи проворчал добродушно, - Почтеннейшая публика, шапито закрывается.
«Спасибо за доверие» - Даниель широко, открыто и совершенно искренне улыбнулся в ответ.
Мартин Мерешаль, он же, Луи Лувье прекратил ломать комедию и в мгновение ока стал самим собой. Вернее Мартин Меришаль превратился в Луи Лувье, и это преображение ван Бейтену понравилось.
Вместо разглагольствующего, невротичного типчика, над которым хотелось по-доброму посмеиваться, перед Даниелем стоял взрослый, умный, жесткий и абсолютно адекватный человек. Такие люди ван Бейтену нравились. Такие четко знают, чего хотят. И добиваются этого. Если ты на их стороне, с ними легко и приятно вести дела.
Говорят, глаза - зеркало души. (Правда, одна знакомая Даниеля, учившаяся на нейрофизиолога, утверждала, что глаз – это часть мозга, выведенная на периферию, на что молодой человек отшучивался, заявляя, что у его спутницы прекрасные голубые мозги.) Так вот, Луи Лувье, можно сказать, обнажил перед Даниелем свою душу, сняв контактные линзы и явив ему природный цвет глаз. Они были у Луи серо-голубыми и напомнили ван Бейтену цвет воды в море, когда там отражается чистое, незатянутое облаками небо.
Сам того не желая, обнажил перед Даниелем Лулу и свое пузо, что, возможно, было даже более сокровенным действом, нежели показать природный цвет глаз. Обычно, судя по рассказам, Луи его прятал, утягивал, рядился в кожу и латекс, а тут, словно хотел сказать: «Вот я какой настоящий. Любуйся».
Пузо и пузо, небольшое, не отвисшее еще под собственной тяжестью, холеное, как и весь Луи. Зеркальной болезнью Лулу не страдал. Это была, скорее, равно распределенная по телу полнота, этакая сдобность. В спортивном клубе Даниель видел много мужчин, любящих покушать, но, тем не менее, следящих за собой. Другое дело, у него на них никогда не стояло. А тут. «Анри-Анри…»
Луи, тем временем, «выступил» в своем репертуаре. Выжал рубашку на пол, вызвал прислугу.
- Морис. Убрать. «Морис. К ноге» - ван Бейтен внутренне усмехнулся.  С обслугой Луи общался примерно, как с собаками.
В свою очередь, со слугами Даниель старался всегда держаться вежливо, но что греха таить. И его заносило.
Даниель подумал, что при подобном раскладе выбросил бы рубашку палубу и ее бы там подобрали. Выпестованные с детства барские замашки у ван Бейтена присутствовали в полном объеме. Он сдерживал себя в этом плане, но сейчас то он был пьян. После стакана абсента, кроме перепелиного яйца с черной икрой, Даниель так ничего и не съел, лишь зажевав вкус веточкой салата. Есть не хотелось вообще. Молодой человек всегда терял аппетит, когда волновался.
- Кстати - Лулу кинул на стол виновницу своего преображения, так своевременно раскрывшуюся в самый необходимый момент в самом необходимом месте. - Если бывали в Бангкоке,  быть может знаете, есть там одно местечко, "Pegasus", gay friendly. Париж в подметки не годится. Старушке-Европе еще расти  и расти до сервиса экстра-класс. Хотя я не слишком люблю клубы в последнее время. Шумновато. И полно припедроленных эмо-боев,  сплошной "Tokio hotel", простите за выражение, куда ни плюнь, - «Ну, зачем же так? Близнецы-братцы очень даже ничего» - Даниель представил кумиров современных подростков. Тот, что беленький, так вовсе – лапочка. Вечный конфликт отцов и детей. Эмо-рок, вылезший из панка, но более мелодичный, не принимался представителями поколения, которые радостно орали «Боже! Храни королеву!» Хотя они с Луи в это время еще только учились ходить или вовсе не появились на свет.
У месье Мерешаля и месье Лувье, все же, была одна общая черта. Они оба любили поговорить. Даниель, напротив, был человеком молчаливым. Говорил он, в основном, по существу. Зато слушатель из него был благодатный. Не перебивал. Не навязывал свое мнение. Многие поэтому считали Даниеля прекрасным собеседником. Знали бы эти балагуры, как ван Бейтен комментировал услышанное про себя, они забрали бы свои слова обратно. Но они об этом даже не подозревали. Даниель очень хорошо умел контролировать выражение своего лица: «Да, мама, хорошо, мама. Мы делаем с Анри уроки, мама… Анри не ори! В трубке слышно!». Сохранять серьезный, понимающий, а иногда сочувствующий вид. В зависимости от ситуации.
В Банкоке Даниелю не нравилось, слишком влажно, жарко и азиаты его не возбуждали. Ван Бейтена привлекали люди белой расы, высокие, светловолосые, с длинными стройными ногами и серыми, голубыми или зелеными глазами. В Банкоке в борделе таких нет. Даниель, конечно, был далек от того, чтобы называть жителей азиатско-тихоокеанского региона желтожопыми или обезьянами, среди них он знал много весьма умных и достойных людей. Работать с ними было приятно. Но сексом заниматься? Увольте.
Молодой человек, тем не менее, не стал возражать собеседнику, внимая ему, как привык это делать всегда, не перебивая. Тот же смотрел на него уже с нескрываемой похотью.
И при этом вел себя по-мужски. Без отвратительного кокетства или жеманства, от которого Даниеля всегда воротило. Он не понимал, зачем многие геи хабалят. Подобное поведение казалось ему глупым и вульгарным.
Между тем, Луи встал, подошел к Даниелю и протянул руку, как равный равному.
- Ну, теперь по настоящему здравствуйте, мсье ван Бейтен.  Будем знакомы: Луи Лувье,
Широко известный в узких кругах молодой садист ответил на рукопожатие.
Рука Лулу оказалась такой же, как и тот образ, что нарисовал себе Даниель. Ухоженной, нежной, мягкой на ощупь, но при этом крепкой и сильной. Она не была подобна рукам тех, кто не отрывал от земли ничего тяжелее ручки. Даже строением тела Луи производил обманчивое впечатление. Под мягким слоем молодого жирка скрывались неплохие мышцы.
Тем временем, момент истины наступил.
- Приятно познакомиться. Дэн Гриф, - Даниель смотрел на собеседника пристально, чуть щурясь, но глаза его улыбались. Момент узнавания. Луи не мог про него ничего не слышать. В БДСМ тусовке Гриф, как все там называли ван Бейтена, не зная его реального имени, был очень популярен.
Не разрывая визуального контакта, глядя глаза в глаза, Данеиль не разорвал и рукопожатия, мягко удерживая ладонь Луи в своей ладони гораздо дольше, чем того требовали правила хорошего тона.

Отредактировано Даниель ван Бейтен (2009-12-13 03:01:10)

11

- Ден Гриф? Наслышан. - Лувье кивнул, ладонь его помедлила в ладони голландца, потом пальцы, но не взгляды, разомкнулись. Лулу предложил гостю присесть и сам опустился обратно на диван. Слегка тянуло поясницу. Непорядок, опять позвоночник "посыпался", надо в ближайшее время выкроить время для хаммама. Он заложил руки за голову, тяжко откинулся на спинку дивана. Края расстегнутой рубашки разошлись. Это не было демонстрацией:  Лулу просто старался расслабить спину, слишком долгий и влажно-жаркий день прошел в разъездах по городу и мороке переговоров, но вроде отпускало. О завтрашнем  ему не хотелось думать, золотое правило тайм-менеджмента, если отдых, значит все мысли о бизнесе - по боку, до часа "Ч". Мобильник отключен. Те, кому надо позарез, знают какой номер набрать, а чужие не тревожат.
Лулу действительно слышал прозвище "Гриф", о нем садисты, мазохисты и универсалы отзывались хорошо, как о " матером профи", "нижние" были в восторге и мечтах, но Гриф был избирателен, похоже он был поклонником одного типажа, что Лулу принял, как должное. Либо Гриф  искал идеал, либо, что больше походило на правду -  утолял  воспоминания о былой любви, Лувье мог понять такие чувства, но, увы, только умозрительно, сам он никогда в жизни не испытывал даже краткой влюбленности, хотя временами жалел об этом. Секс - пожалуйста, да хоть с марсианином или гоблином, во все отверстия, всеми отростками,  если у тебя есть деньги, у них есть время, а вот любовь в пробирке не вырастишь, не бросишь в корзинку в супермаркете, себя не обманешь и никакие модные психологи не научат любви даже под гипнозом. Свое "безлюбье"  Лулу принимал со странной неловкостью, как неопасное хроническое недомогание, вроде  близорукости или плоскостопия, мелочевка, но досадно.  Ладно, хрен с ней, с любовью, нет так нет, зато у меня  есть хороший стейк с кровью "Medium Rare", марочный коньяк, ЛСД и групповуха до обморока. – это утешение сейчас показалось ему столь убогим, что Лувье болезненно поморщился, будто надкусил кислое и заставил себя не думать и об этом.
Мастера завидовали Грифу, но особо клыков не скалили и яда не лили, что уже плюс, в клубных кулуарах редко о ком услышишь доброе слово, серпентарий тот еще. Почему-то по рассказам, Лулу воображал, что Гриф старше, впрочем, он достаточно пожил на свете, чтобы понять, что возраст - не гарантия разума. Он повидал много зрелых долдонов и молодых с мозгами.
Лулу отметил молчаливость и сдержанность ван Бейтена и решил более не утомлять его своей слишком живой манерой речи. Которая на самом деле была столь же изменчива, как и его личины. Он повернул голову, прямо глядя на собеседника. Ему нравился темный насыщенный оттенок рыжих волос - "ирландская медь", ржаной отлив, хорошо. Лулу был благодарен ван Бейтену за паузу в разговоре, можно было понять гостя  и проконтролировать самого себя еще тщательней чем раньше, еще жестче крепеж каркаса, люки задраить, изменить все пароли доступа... От всего этого Лулу снова взяла глухая черствая тоска. Он понял, что не помнит, когда последний раз по настоящему расслаблялся. Привык к самоконтролю, как старый часовщик перестает слышать разнобойное тиканье ходиков в мастерской.
За окном-иллюминатором дымно и тяжело темнело, на набережной медленно зажглась цепь золотистых фонарей, запрыгал отдаленный невнятный неон вывески. Проехала, вееря свет фар, машина. Шмелиный шорох шин по асфальту. Вечер. Летняя тополиная пыль.  Ленивая полынная горчинка абсента на уздечке под языком.
Лувье заговорил, тщательно взвешивая каждое слово.
- Жаль, что мы не пересекались в Париже. Карту «ломбардцев» я купил давно. Ходил всего четыре или пять  раз. А потом забил. Как-то не срослось у меня с «темой». Или не там искал. 
Лулу говорил правду. Но распространяться об этом не стал. Если собеседник захочет, он сам спросит, а нет - так на кой хрен мне забивать эфир болтовней?
Ему очень хотелось расстегнуть тугую пряжку брючного ремня, которая нещадно давила под пупком. И просто выдохнуть, вытянуть ноги, полузакрыв глаза. Хоть на пару часов пустить все на самотек и в Амстердаме и в Париже и в Бостоне и даже на обратной стороне луны.
Слишком большая роскошь для зашнурованной до хрипа и реберного хруста души.
Лулу просто улыбнулся собеседнику. Ему хотелось еще раз услышать спокойный голос ван Бейтена.

Отредактировано Луи Лувье (2009-12-14 19:48:30)

12

Даниель ван Бейтен в том, что касалось не делового, а личного общения, был очень… скромным, застенчивым и не уверенным в себе человеком. Даже если со стороны казалось, что дело обстоит с точностью до наоборот. Его хорошие манеры и байки на все случаи жизни, которые он мог при необходимости рассказать, были ничем иным, как щитом, за которым он скрывал боязнь того, что его не выслушают и пошлют куда подальше.
Чтобы объяснить эти душевные «вывихи» Даниеля, нужно рассказать о нем, начиная с того момента, когда он появился на свет Божий.
Мать сего достойного молодого человека как раз собиралась поехать в клинику и лечь на плановое кесарево сечение (все же сорок лет – рискованный возраст для рождения первого ребенка), как у женщины отошли воды, все и сразу. Рожать пришлось самой. Процесс этот был длительным, мучительным и продолжался более двух суток. Ван Бейтен старший, всю жизнь лечившийся от бесплодия и в тайне до того, как увидел сына, считавший, что ребенок не от него (о чем никогда не говорил жене), сказал врачам, чтобы в первую очередь спасали его супругу. Роды были сложными, мальчик шел вперед ногами, все думали, что он родиться мертвым. А нет. Обмотанный пуповиной вокруг шеи, сине-лиловый Даниель ван Бейтен, только появившись на свет божий, заорал, как резаный, после чего тут же был отправлен в реанимацию. Ему были поставлены диагнозы энцефалопатия, частичный левосторонний парез и кривошея. Ребенка выходили, но развивался он медленно. Пошел только в два с половиной года и сильно прихрамывал при этом, левая сторона тела слушалась его хуже, чем правая. Мальчик был умненьким, говорить начал вовремя, даже раньше ровесников, но то, что он произносил, понимала лишь его любящая мать. Ни одной шипящей, ни одной свистящей и полностью отсутствующая буква «р».
Все, что запомнил Даниель о своем детстве – это бесконечные врачи. Логопеды, массажисты, которые делали ему отнюдь не приятные процедуры, а лечили так, что ребенок чуть ли не орал от боли, кабинеты физиотерапии, где делали уколы и накладывали какие-то пластины, лечебная гимнастика. Результаты были, но они появлялись и накапливались постепенно. Лет до восьми, пока ребенок не «выправился», как и обещали врачи, а к десяти годам и вовсе прекратил отличаться от ровесников, Даниель в полной мере ощутил, что такое - быть изгоем.

Дети жестоки. Они на уровне инстинктов тянутся ко всему красивому и здоровому, отталкивая уродливое, нежизнеспособное и больное. Те, к кому родители водили Даниеля на «детские праздники» (Как же мальчик ненавидел эти мероприятия!) были детьми из приличных семей. Маленького, картавого, тощего уродца (то, что у него были правильные черты лица, они не замечали, возраст не тот) с большой головой и волосами, которые не могла пригладить ни одна расческа, они не били. Но маленький ван Бейтен частенько становился мишенью для насмешек. В тайне от родителей дети передразнивали походку Даниеля, то, как он неправильно произносил слова. Стоило мальчику открыть рот, над ним кто-нибудь начинал смеяться. Поэтому ван Бейтен постепенно стал молчаливым. Его язвительность была не больше, чем самозащитой и осталась с ним на всю жизнь. Про себя он мысленно отвечал оппоненту, высмеивая его, так же, как тот, кто смеялся над ним. В общем, в детстве Даниель не был популярен, ни с кем не дружил и страдал от этого. Он играл с неподвижными куклами, они стояли в шкафах, их было много и они никогда его не обижали. Они заменили ему друзей.
Когда все еще тощий и вечно лохматый Даниель пошел в школу, Афшар, сын выходцев из Саудовской Аравии, прозвал ван Бейтена Грифом, из-за сходства с этой птицей. И смеялся, что эти птицы питаются падалью. - Зато они никогда не умрут с голода, - ответил ему Даниель.

Уже четырнадцатилетний Даниель ван Бейтен, увидит, как Афшар, которого многие в школе боялись из-за его физической силы, положил свою смуглую руку с пальцами –колбасками на попу Анри и отпустил, при этом, сальную шутку. Тогда Даниель и его злая золотоволосая судьба уже встречались. Кровавое марево в глазах. Первое, что помнил Даниель после этого, это то, как ему выплеснули в лицо графин с водой и оттащили от Афшара, который лежал на паркете, держась за шею руками, и сплевывал кровь. Тогда ван Бейтен сломал обидчику Анри нос, выбил три передних зуба, сломал ребро, пиная ногами, и чуть не задушил. Дело замяли. Афшара перевели в другую школу. Даниель ван Бейтен, бывший изгой, а потом одиночка, который никого особо не интересовал, стал очень популярен. Еще бы! Афшара завалил! С ним знакомились. Ему жали руки, приглашали на вечеринки, девочки стали звать его на свидания. Все произошло слишком быстро. А откуда-то из глубины зеркала на Даниеля смотрел худенький болезненный мальчик, который никому не был нужен, который по-прежнему боялся, что над ним станут смеяться и оттолкнут.
Любой мужчина боится, что его отвергнут. После расставания с Анри у Даниеля эта боязнь усилилась в сто крат. Он не то, чтобы не умел, он скорее очень боялся знакомиться, строить отношения. Ему было гораздо легче общаться с проститутками, или посещать тематические клубы, где уже было понятно, зачем люди собрались. И то, и там Гриф тянул время до последнего, пока на все согласный Нижний не говорил что-то типа «Когда же мы начнем?» И все начиналось. Сексом Даниель заниматься любил и умел, любовником он был великолепным. Насколько хорошим он был садистом, Дэн Гриф, а именно под этим именем его все знали в БДСМ тусовке, молодой человек судить не мог. Он лишь считал, что унижая партнера надо его возбуждать, а причиняя боль или неудобства –доставлять наслаждение. Если его Нижние и рыдали в голос, то лишь от невозможности кончить. Отзывы о молодом садисте из Роттердама были самыми восторженными, и очень многие хотели бы иметь с ним не сессионные отношения, а постоянные. Даже признавались Даниелю в любви. Но ван Бейтен был подобен маленькому ослику, бегущему за привязанным перед его мордой пучком соломы, так образно можно было назвать его воспоминания об Анри. И не замечал, что его с обоих сторон окружали «луга свежей сочной травы», а если отойти от сравнений –люди, красивые, молодые умные, которые могли бы составить его счастье.В признания в любви Ван Бейтен не верил, считая, что воздыхатели с тем же успехом могли бы признаться, что любят смотреть фильмы ужасов или есть севрюгу горячего копчения. «Как легко они это говорят!» - поэтому в БДСМ тусовке Ван Бейтен считался милым, но довольно ветреным типом, никогда не заводящим постоянных связей. Предпочитающим ни к чему не обязывающие сессии. Все с этим смирились.
Сам Даниель признавался в любви один единственный раз в жизни, Анри. И был послан им подальше. После чего в личных разговорах Даниель стал еще более сдержанным.
Поэтому, прежде чем отреагировать на полученную информацию, взвешивал десять раз, что стоит говорить, а что нет.

Даниель увидел, что после того, как он «выложил карты на стол», представившись Деном Грифом, Лулу перестал лицедействовать, но, в то же время, стал более сдержан, в высказываниях, в том числе. Ван Бейтен объяснил эти перемены тем, что у них с Луи могли быть общие знакомые, мнение которых для месье Лувье было весомым.
- Ден Гриф? Наслышан, - и ,- Жаль, что мы не пересекались в Париже. Карту «ломбардцев» я купил давно. Ходил всего четыре или пять  раз. А потом забил. Как-то не срослось у меня с «темой». Или не там искал, - если брать "сухой остаток", то это была вся информация, которую молодой человек, который привык все анализировать, подчерпнул в процессе разговора. Причем, в обоих случаях Лулу был честен. На подобные вещи у ван Бейтена чутье было просто животное. Спасибо полному насмешек и злых розыгрышей детству.
«Интересно- интересно. Что обо мне говорят?» - если Даниель был молчалив, это еще не значило, что он не был любопытен.
Но то, в чем Луи признался в дальнейшем, было слишком личным, слишком сокровенным, чтобы уводить разговор в сторону.
А еще Даниелю очень хотелось снять с Лулу мокрую рубашку. А еще лучше, переодеть его в халат. Было видно, что мужчине в брюках сидеть было не слишком комфортно.
«Это, наверно, жутко неприятно на ощупь. Когда на тебе что-то холодное и мокрое сохнет. И ведь можно действительно подхватить воспаление легких. Здесь на жаркий Банкок. Мама увидела бы такое, ей бы дурно стало» - ван Бейтен думал о том, как лучше построить диалог, чтобы сказать и узнать все, что он хотел, и познакомиться с Луи поближе, но не утратить при этом нить разговора.

Жаль, что мы не пересекались в Париже. Карту «ломбардцев» я купил давно. Ходил всего четыре или пять  раз. А потом забил. Как-то не срослось у меня с «темой». Или не там искал, - эти слова показались Даниелю самыми важными. Ему хотелось сойтись с Луи поближе, возможно, потому что тот был похож на Анри, а, возможно, месье Лувье уже интересовал Даниеля, как неординарная личность.
По собственному опыту ван Бейтен знал, как неприятно, когда твою откровенность пропускают мимо ушей. Тем более, вряд ли Лулу вел разговоры на личные темы с каждым встречным.
«Вольно или невольно, он оказал мне доверие» - Луи, а что Вы хотели найти? – молодой человек сидел рядом с Лулу, положив руку на спинку, почти касаясь пальцами его плеча и мокрой рубашки, глядя на то, как капли воды падают на белую кожаную обивку дивана. «Надеюсь, я не навязчив и не лезу туда, куда меня не хотят пускать?» - Даниель, как обычно, сомневался и постарался сформулировать вопрос максимально корректно.

Отредактировано Даниель ван Бейтен (2009-12-15 03:11:26)

13

Близость молодого здорового голландца,  тепло алкоголя и сытный ужин в благополучном нутре, сумерки июльского Амстердама, более чем солидный счет в банке, телефон целыми днями не молчит, пусть и звонят "не те", но что ни час - бередят вызовами, капают смс-ки, от деловых "товар по рейтингу F-13, славяне- медиум-афро"  (то есть девочки, тринадцати лет, польки, украинки и мулатки)  до игривых "cool, kiss on your bum" (номер не определен, я даже имени твоего не помню, придурок), недвижимость на Ибице, в Куршавеле, и на Салониках.  И на севере заметано и на юге подмазано, и на востоке бабло пилим,  и на западе все О.К, живи да радуйся, полет проходит нормально, конкуренты под контролем, все пучком.  Тридцать лет, почти рок-н-ролльный возраст Христа, даже простата-печень-дыхалка шалят в пределах нормы, пока что ни ботокс, ни подтяжки, ни даже липосакция не требуются,  стоит без виагры, лежишь по ночам не один, сидишь за рулем "Lamborghini" с дизайнерской аэрографией, ходишь по пояс в дольчевите и лавэ по безналу. Так с хрена ли ты закуриваешь пятую сразу после четвертой и пиздишь себе на голубом глазу, что это не смертная тоска, а просто нажитый жирок давит на сердце, я не при чем: оно само. Холестериновые бляшки, синдром хронической усталости. Любовь? Любовь придумали русские, чтобы денег не платить. Это как НЛО - никто не видел, все говорят, а прилетает только к фрикам, вон даже Бекбэдер написал, что любовь живет три года, а Бекбедер фуфла гнать не будет, культовый автор, не демона кусок.
Лулу невольно привалился к спинке дивана - а значит и к руке ван Бейтена. Вопрос его не удивил.  Ден Гриф из одной обоймы - порядок "от" за "от" соблюден, темнить нет мазы. Что я  хотел найти в клубах?
- Драйв. - ответил Лулу, крепко провел ладонью от ключицы до живота - душно и холодно одновременно, он словно хотел освободить грудь от невидимой тягости - так бочку сковывают обручами, чтобы не разорвало брожение, но как же эти обручи тесны до ссадин. Фильтруй базар, Лулу. Здесь многословие не в чести. Амстердам такой город - здесь мало говорят, зато много делают. - Для садиста я слишком ленив и скептичен, для мазохиста слишком горд и упрям. Были сессии и так и эдак. Не вставило. Сверху  напряг, снизу -  фальшак. Ваниль -"mustdie". "Тема" в клубах - это рамки, барби-сайз, мне если не до смерти, так не в кайф. Зажрался, перфекционист, ищу то, не знаю что. Не в садо-мазо дело. Во мне.
Лулу потянуло улечься на диване врастяг, снять рубашку к едреням, а особенно тесные штаны (ну что за манера заказывать одежду впритык, кому ты врешь, торгаш? На что надеешься, когда по утрам втискиваешься в очередной "от кутюр", матерясь и втягивая брюхо?), желание это было спонтанным, так же просто  вчерашний старшеклассник, остервенело стягивает наутро после выпускного, неудобный "парадный" костюм, посылая на хрен заботливую мамашу, традиции колледжа и все десять лет, что оттрубил за партой с единственной мыслью "достали! Свобода!"
Он вгляделся в лицо собеседника. Тот слушал непритворно. Рука теплая. Лицо живое, умное. Лувье снова тщательно подобрал слова, чтобы не раздражать гостя. Ну что ему стоит протянуть руку... Притиснуть к груди, хлопнуть по спине. Сидели бы, хлебали по очереди из горла, щедро обнявшись - вихор к вихру, как школяры.  Летние ночи коротки. Особенно в приморских городах. Но Лувье не строил иллюзий. Спросил, вполне искренне:
- Я вас не утомил, Даниель?
За окнами стемнело окончательно. Набережная пуста. Ветер гонял по асфальту пластиковый стаканчик, закрыты полосатые зонтики на террасе кафе.
О белые борта яхты  "Сестрички Жюстины" рыбацким гулким серебром билась всплесками проточная солоноватая, как физраствор, вода Северного канала.
Человек в темной мотоциклетной куртке прошел по набережной от фонаря к фонару, ссутулил тяжелые, угловатые плечи, поднял воротник. Сверился с разворотом замызганного ежедневника, заложенного мятой фотографией. И посмотрел с ненавистью и тоской красными от бессоницы глазами на пляшущие огоньки гирлянды-иллюминации на носу суденышка.
Поднявшийся ветер холодил бритый затылок наблюдателя. Он сунул кулак в карман и, ожесточив желваки, смерил расстояние от дебаркадера до яхты.
Мокрый окурок описал дугу и приземлился точно в урну, зашипел и погас.

Отредактировано Луи Лувье (2009-12-15 09:23:35)

14

Для Даниеля существовал тест, который его еще ни разу не подводил. Тактильный контакт.
Как бы случайно, прикоснуться к плечу. Или, переключая коробку передач (Даниель любил механику. с автоматикой непонятно, кто управляет машиной, ты ей, или она тобой) как бы невзначай, дотронуться до колена… Передавая зажигалку, коснуться подушечками пальцев пальцев рук того, кому передаешь. И понаблюдать за реакцией. Быстро ли отстраниться человек, медленно и отстраниться ли вообще. В случае последнего варианта (конечно, тут еще принимались во внимание поза, взгляд, окружающая обстановка) ладонь с плеча плавно перемещалась на шею, начиная осторожно массировать напряженные мышцы. Коснувшаяся ноги ладонь мягко ложилась на колено, а если прошло какое-то время, а «жертва сексуальных домогательств» ван Бейтена ничего не сказав, вела себя, как будто так и надо, скользила вверх по ноге, к паху. Пальцы, переплетаясь с пальцами того, кто взял зажигалку, лаская кожу, скользили, очерчивая косточки фаланг, по тыльной стороне ладони, к чувствительному запястью. Чтобы, порой, сжаться на нем, рвануть на себя, заваливая, подминая… Или, напротив, аккуратно взять ладонь потенциального партнера в свою, поднести к губам и поцеловать кончики пальцев. Универсальных рецептов не существует. Каждый ищет свое, и в личной жизни, в том числе.

Луи не стал отшучиваться, а честно, не растекаясь мыслью по древу в приамбулах, как это было свойственно его Маске, рассказал, что хотелось бы найти ему.
-Драйв, - мужчина откинулся на спинку дивана, вдавив плечом ладонь Даниеля в мягкую обивку. Прикосновение холодного мокрого батиста к коже. Не подвинулся, не отстранился. Тест был пройден. Для Даниеля этот момент всегда был сродни повороту ключа в замке зажигания. Контакт есть, искра пролетела, можно двигаться дальше. Молодой человек сместил ладонь выше, на шею, касаясь нежной холеной кожи. Мышцы под ладонью. Лулу оказался именно таким, как Даниель и представлял. Мягким, шелковистым, не жестким под тем, что в клиниках для похудания деликатно называют «энергетическими запасами организма», скорее упругим. Не сжимая, не сгибая пальцы, лишь легонько надавливая подушечками, ван Бейтен начал разминать затекшие мышцы гостеприимного хозяина. 
- Для садиста я слишком ленив и скептичен, для мазохиста слишком горд и упрям. Были сессии и так и эдак. Не вставило. Сверху  напряг, снизу -  фальшак. Ваниль -"mustdie". "Тема" в клубах - это рамки, барби-сайз, мне если не до смерти, так не в кайф. Зажрался, перфекционист, ищу то, не знаю что. Не в садо-мазо дело. Во мне, - Даниель слушал очень внимательно. В какой-то степени это была «инструкция по эксплуатации», руководство к действию. «Предпочитает быть Нижним, но при этом никаких реальных унижений, только игровая форма» - Даниель в подобных вопросах очень четко улавливал грань. Можно заорать: «Ленивая сука, проглатывай глубже! Где тебя только сосать учили?», а можно по окончанию процесса небрежно бросить: «Да ты сосешь так себе», и это вовсе не одно и тоже. «И делать только то, что ему нравится».
Лулу был из тех, что «любят погорячее», но не выносят примитивной грубости. Когда происходящее начинает напоминать дешевый водевиль.
Луи Лувье, тем временем, расслабился, стянул, наконец, с себя мокрую рубашку, снял брюки и развалился на диване. Прикосновение прервалось. Ладонь Даниеля расслаблено легла на спинку кожаного дивана цвета топленого молока. Ван Бейтен исподволь рассматривал Лулу. Красивый, выше среднего роста, немного полный, холеный мужчина. Красивое, сейчас, когда он перестал притворяться, умное одухотворенное лицо, правильные черты. Мягкий овал лица, светлые волосы. Даниелю захотелось попробовать, каковы они на ощупь. Обычно ван Бейтен предпочитал партнеров с фигурами, как у подростков, но Лулу был так похож на  Анри…
- Я вас не утомил, Даниель?Ни в коей мере, - Даниель улыбнулся, глядя на собеседника задумчиво, нежно и немного грустно.
«Интересно, что сейчас делает Анри?» - Даниель представил бывшего любовника, счастливого и довольного, ужинающего в кругу семьи. Хотя нет. Уже поздно. Теплый вечер сменился чарующей летней ночью. Дети давно спят. Воображение подбросило ван Бейтену сцену того, как Монтегю обнимает свою жену и целуется с ней, лежа в кровати.
«А мы с ним ни разу так и не переночевали вместе…» - ладонь  молодого человека, между тем, легла на плечо Луи, обнимая, сместилась ближе к шее. Уже в открытую массируя, расслабляя напряженные мышцы. Продвигаясь все выше и выше, к линии начала роста волос.

Был у Даниеля еще один тест, уже Тематический, который его тоже никогда не подводил. Запустить в волосы партнера пальцы, сжать, несильно, но ощутимо у корней, и посмотреть на реакцию. Если человек «плыл», откидывая голову назад, подчиняясь движению руки, закрывал глаза, получая от необычной ласки видимое удовольствие, то ван Бейтен понимал, что перед ним тот, кого он считал истинным "природным" мазохистом, и продолжал общение. А если человек морщился от боли, пытался освободиться, то Даниель переводил происходящее в шутку, легкий флирт.
Встречал молодой человек в БДСМ клубах «нижних», которые приходили туда из чистого любопытства. С такими удовольствия во время сессии – ноль. Но больше всего Даниель боялся нарваться на тех, кто боль не любил, но искал в нем, да в любом, кто им встречался, своего истинного, реального насильника. Пребывая во время сессии в своих мечтах где-то за гаражами, или в туалете, где его когда-то опустили. Такие любили, чтобы их ломали, били по настоящему, уродовали. Подобных нижних ван Бейтен обычно вычислял и всячески их сторонился. Одну единственную сессию они могут принять за отношения. Слишком большая ответственность.
Даниель любил заниматься сексом с людьми, которые на уровне физиологии возбуждались, когда им причиняли разумную боль. Крича во время сессии от удовольствия и подчиняясь с радостью. С теми, кто не комплектовал и прекрасно понимал, что он делает. Чтобы после сессии с «нижним» можно было весело что-нибудь обсудить за чашечкой кофе и после угасания сексуального интереса, который у ван Бейтена обязательно происходил, после третий, максимум четвертой встречи, остаться друзьями. Секс не исключает дружеских отношений. Так у них было с Анри.

- Рыба ищет, где глубже, а человек, где лучше, Луи, - массируя шею Лулу в районе четвертого –пятого шейного позвонка, молодой человек перебирал пальцами шелковистые светлые пряди собеседника, иногда немного сжимая их возле корней. Не больно пока. – В перфекционизме нет ничего плохого. Вы не зажрались, Луи, Вы просто разборчивы, - и опять мысли вернулись к Анри. Тот мог часами бродить по супермаркету, как по музею, выбирая необходимый ему сорт шоколада. Однажды, возмущенный тем, что ему подсунули не овсяное печенье, а пшеничное, разгневанный обманом, Монтегю принес в магазин уже открытую пачку. И потребовал вернуть ему деньги. Их вернули. Анри тоже был перфекционистом, выбирал для себя все самое лучшее, и на меньшее не соглашался.
Иногда Даниелю хотелось совершить безумную вещь. Похитить Анри, поселить в подвале и издеваться над ним. Подвесить за руки к потолку и бить, хлестать по щекам. Чтобы голова болталась из стороны в сторону. Пока из носа не потечет кровь, и не опухнут разбитые губы. Пока из его головы не выйдет блажь, которую Монтегю внушила его мать. Пока Анри не очнется от своего девятилетнего сна и не вспомнит, кто его настоящий Хозяин.
Эта мысль и сейчас прилетела в голову из неоткуда.
Ласкавшие до этого волосы Луи пальцы внезапно стали жесткими, и сжали мягкие светлые пряди у корней, оттягивая голову молодого мужчины назад. Заставляя выгибать шею. Даниель тут же расслабил ладонь, устыдившись, что потерял контроль над собой, задумавшись о том, как избивал бы предателя-Анри. Но руку не отстранил. Что сделано то, сделано. Оставалось лишь надеяться, что это никак не обидит Лулу. Все же у них, Даниеля и Луи происходила не БДСМ сессия, а приятная и откровенная беседа.

Отредактировано Даниель ван Бейтен (2009-12-16 17:29:42)

15

Когда пальцы ван Бейтена впились в волосы, не особо больно, но ощутимо, Лулу не поморщился и не "отчалил в покорную нирвану", его лицо вдруг стало собранным и жёстким, - будто лязгнул затвор,  зрачки - точки прицела, рука  упруго и точно, как рычаг, вздернулась в броске  назад - взять запястье ван Бейтена в крепкий захват с прокрутом - на вывих или  перелом, но он тут же  опомнился, и оборвал рефлекторный жест в миллиметре от кожи гостя. Он быстро понял, что голландец сделал это невольно и не в обиду. Но все же, усмехнувшись, Лулу перевалился набок, сел, с удовольствием повел размятыми  плечами. Благодарно взглянул на гостя. На белой коже поперек живота над резинкой плавок еще оставался розовый следок-полоса от  тесного пояса. Странная беседа, правильные массажные прикосновения, силуэт крепкого торса ван Бейтена под одеждой сделали свое дело, Лулу выдохнул, разомкнув губы, легко облизнул угол рта - не соблазняя, а без мысли - пересохли губы, будто воспалены, надо смочить. Круглый перламутр живота жадно и жарко колыхнулся от глубокого вдоха, под тонкой белой тканью плавок наметились очертания твердеющего члена. Бугорок аккурат под черной бабочкой плебойного кролика на эмблеме.
Опасная зона "Privacy",  цифры -сухой остаток после выпарки. Интимная зона: 0-45 см, личная 45 см - 1,2 м, социальная 1,2-3,6, не высшая математика, но жизни не хватит выучить все, и зачем тратить жизнь на такую скучищу,  надо вгрызаться резцами в арбузную хрусткую радость живой жизни,  пока не замерли гормональные фабрики тела, малые и большие круги кровеносной системы, бешеные велотреки нервной системы, пока усталый прозектор не вжикнет над окоченевшим лицом молнией длинного черного мешка. Но ведь не пора еще в мешок, не пора. Два молодых красивых мужика потратили на реверансы два с полтиной часа, театр абсурда, завтрак у Тиффани,  молчун и  болтун, а оба хитрюги... очень большие хитрюги и ловкие рыбаки - мысли Лулу уже сбивались на привычный пружинный ритм возбуждения. На самом деле он прекрасно понимал, что разговор прошел не зря, он во многом открылся и во многом понял собеседника. Игрок игрока видит издалека
Но сейчас его, что называется, подперло не по детски, от  подколенных ямок, до паха, пупка и  пухлого рта. Лулу умело владел своим телом, знал все его прихоти, сильные стороны, слабости, уловки и азбуку сигналов. Кровь тепло и плотно прилила к стволу. К тому же - и это было верным знаком, что возбуждение не просто механическое, а глубокое: сильно и тяжело напряглись мышцы живота, округлились наливные бока  - это выглядело курьезно, будто Лулу проглотил ядро, и оно убедительно выперло изнутри. Причем, как он чувствовал - ядро раскаленное докрасна.
Баста. Сейчас у меня терпелка лопнет. Губы... какие у него губы. Малиновый лимонад  - даже мысленно Лувье не шутил, его  заводил не смысл, а само звучание слов, он повторял про себя, водя взглядом по излуке рта ван Бейтена "ма-ли-но-вый ли-мо-над." "Эл" ""Эн" - буквы оставляли  мятное и томное послевкусие на языке.
Вена на шее по бычьи частила мелкими волнами пульса. Лулу, успокаивая себя,  накрыл теплой большой ладонью порозовевший от любовной натуги пупок, но тут же пожалел об этом, чуть не взвыл от великолепной полуденной похоти, которой не было утоления на этой земле. Похоть родилась вперед него и продолжится после того, как его тело полностью распадется в печи или в могиле просто будет передана другому - как эстафета. Золотая пыль блуда рассеется над городами и трассами, как радиоактивное облако, и новые и новые люди будут  выдыхать изо рта в рот, класть ладони на поясницу, смыкать кулак на члене или касаться мизинцем без маникюра влажного клитора. Потому что у любви, блуда, ебли - называйте как хотите, нет ни возраста, ни пола, ни национальности, ни столетия, ни дней недели, ни государственных границ.
Лулу уверенно подался к Даниелю, как равный к равному, обнял за плечи, огладил с жадной нежностью и поцеловал в губы просто и честно, как мужчина целует мужчину, когда уже не может больше лгать и терпеть.

Отредактировано Луи Лувье (2009-12-17 01:08:45)

16

Отредактировано Даниель ван Бейтен (2009-12-17 01:56:40)

17

---------------------------

"будь проклят тот, кто скажет "стой" - реплика Лаэрта из пьесы Шекспира перед дуэлью.

Отредактировано Луи Лувье (2009-12-17 17:06:00)

18

Отредактировано Даниель ван Бейтен (2009-12-18 01:31:23)

19

2700 вольт - напряжение тока которое пускают на электрический стул

Отредактировано Луи Лувье (2009-12-21 00:24:13)

20

Отредактировано Даниель ван Бейтен (2009-12-18 21:53:39)


Вы здесь » Архив игры "Вертеп" » Архив » Амстердамский гамбит (18 июля 2007 года)