Игра на двоих: Луи Лувье. Марго

Лувье наблюдал за грамотным перемещением охраны. Он не поменял позы и отсутствующего выражения лица. Еле заметно кивнул мужчине в черном котелке, отметил, как рука его расслабилась, тот, тоже вооруженный, четко понимал бессмысленность происходящего. Первый секундный порыв отступал, остывал. Никогда нельзя забывать, где ты находишься. Помни политкорректного негритенка Ромео. Помни все, что ты понял здесь о рабстве и свободе. Кровь и боль здесь желанны, как халва в турецкой кофейне. У этих "мальчиков", как у рабов, так и у господ нет инстинкта самосохранения, профессиональные мазохисты, для которых страх, увечья и  боль такая же питательная среда, как "лабораторный бульон" для бактерий. Никому не верь, ничего не бойся, никого ни о чем не проси.
Дальнейшая картина - кустарное шрамирование, кровяная юшка на голой бледной спине, все прошло мимо внимания, по поверхности замутненного алкоголем сознания, как нефтяная пленка на воде. Что бы ни происходило здесь - все имеет свое место. Роли в игре неизменны. Как расцветка ленточек на аукционе или на конвертах новорожденных "красный, синий, голубой, выбирай себе любой" или штампы любовного романа, "аристократические музыкальные тонкие бледные пальцы", "соски затвердели".  Раб останется рабом. Господин господином. Это все равно что наблюдая пресловутую БДСМ сессию, верить, как ребенок, что жертва кричит "не надо"! искренне. Да если прервать их общее пирщество - первый, кто вцепится тебе в глотку- это жертва. У которой отняли ее законное право быть униженной, раздавленной, обхарканной и располосованной.  Причастие агнца, причастие волка, причастие буйвола и причастие пастыря. Лучше зашить себе рот, чем принять хоть одно из них.
Он сделал короткое движение рукой - ближайший охранник напрягся и сощурил глаза.
Ладонь скрылась в кармане замаранных кровью брюк. Лувье вынул зажигалку. Откинул со щелчком крышку, провернул колесико.
Раскурил потухшую сигарету.
И снова скрестил руки на груди.

----------------------------------

Марго:

Ни одна дорога не длится вечно. Доцокать до Каминной довелось вовремя. Вовремя для чего? Марго не знал. Или знал. У него бывало иногда... чуйка. Помнится, Камиль пару важных встреч пропустил из-за «руки-в-боки-не-пущу». А потом сидел на отпевании дружков, постно поджимая губы, чтобы не скалиться в акульей радостной улыбке. Пронесло, мол. Пронесло. Жаль, что не в жидкое.
К тяжелым дверям залы Марго подобрался сосредоточенный, безмятежно-спокойный. Холодный. Надменный. То ли королева Елизавета на торжественном приеме, то ли объюбоченный Артабан. Чего  оно стоило - только его забота. Отложил на потом и тонкую папочку закольцованных мыслей на тему, почему Жано ни слова не сказал о сговоре с Симоном, и многостраничный том ругательств, начинавшихся с сакраментального «сам себе идиот», и воняющую беспомощностью панику.  Все можно вздернуть в жим вверх, был бы правильный рычаг.
Желание уцелеть. Чем не архимедова точка опоры. Негоже актеру пасовать перед вызовом неподъемной импровизации. Не бывает невыносимого. Бывает только то, что мы не хотим нести.
Правила - досконально, практически, наизусть. Текст с листа, чего проще-то. Выдрессирован. Милейшую улыбку ряженым арабам, белозубо-нежную. Бедром эдак плавно. Завлекательно-строго. Вот он я какой, смотрите. Товар на двух ногах. Или почтенный приобретатель живого. Никто не знает, пока лента не пометит.
Двери открылись и фарфалле впорхнула внутрь.
Ударило в ноздри густым духом. Мешанина кровищи, зверинца, разгоряченных мужского, когда никакой парфюм не перебьет мускус и пот. Страх. Похоть. Азарт. Смерть...
Захотелось попятиться, но за спиной скрипнули смыкающиеся створки. Только пустая маска привратника мелькнула. А впереди толпа. Лица, морды - все ненастоящее. За теми, кто встает на цыпочки, тянется жадно к зрелищу, не щадя модельных туфель, не разглядеть сцену. Мас-ка-рад. Гуляем, господа. Гуляем.
Марго расправил плечи, вдохнул глубоко, безжалостно придавливая головокружение. Может, сотрясение дало о себе знать. Может, поднял башку ужас. Не до разбора полетов. Надо действовать, пока ноги не трясутся. Увидеть. Своими глазами. Что там - за спинами. Кто. Там.
Посмотрел налево. Услужливо протянутый поднос и ничего голубенького. Жалость-то какая. Повернулся направо, слишком резко. Или толкнули, не разобрал. И едва успел выставить руку, чтобы не вмазаться в человека, подпиравшего колоннаду могучим атлантом.
Под ладонью хлюпнуло. Медленно, никуда уже не торопясь, растопырил пятерню, всю в буром. Запах нагретого железа усилился. Ни с чем не спутать. И по атланту почерневшим от запульсировавших зрачков взглядом. Фокус четкий, резкий, наведенный заполошно наяривающим сердцем. Никого вокруг больше просто не замечая, снизу вверх. Форсовые туфли, штаны полосатые, расстегнутый ремень, внушительный живот, обтянутый майкой... когда-то белой. Тяжелый подбородок. Сигарета, словно приклеенная к губе. Очки. Солнцезащитные. Защитные. Твою мать. Сколько крови. А красной ленты нет.  Показатель.
Смешно и глупо. Но он не испугался. Смешно и глупо. Но в голове старательные бурундуки запели про товарищей по дури. Чип и Дейл. Хороший мульт. Добрый. Всем нам бывает нужно немного доброты. Даже тем, кто ее не просит. Или особенно им.
Показалось, что лицевые  мускулы  криогеном обдало. С таким спокойным участием смотрят мадонны с плафонов в римских храмах. Правда, они честнее. Без масок. Ну да и не горняшке по вызову их косплеить. Он случайно. Так получилось. Так было надо.
- Это все ваше? - осторожно окровавленную ладонь под нос. Даже тянуться не пришлось. Каблуки ходульные. - Нужна помощь, - и это уже ни разу не вопрос. Утверждение.
-------------------------------
Луи Лувье:
В этой комнате женщины  нет
Вопрос и прикосновение застали Лувье врасплох – так бывает, когда в полусне, барахтаясь в болотной жиже, в паутине или мазуте долгого пьяного кошмара слышишь под ухом бренчание будильника или звонок мобилы, и наощупь тянешься, всплываешь в реальность. И только лоскутья сна тянутся от затылка в никуда – как волокна плавленого сыра на откусе пиццы, муторно обрываясь один за другим.
Он уставился  на говорившего – серьезное полудевичье скуластое лицо всплыло из за протянутой руки – ладонь была в крови. Лувье не сразу понял, что обращаются к нему. И зачем.
Куколка?
Нет, это конечно  же был юноша. За дни, проведенные в Вертепе, он перестал обращать внимание на одежду – женские шмотки казались столь же естественными на плоской мужской груди и бедрах, как и шотландские килты или монастырские рясы.
Травестия утратила новизну, стала обыденностью. Наверное, если бы ветчину из человечины продавали бы в супермаркетах, нарезкой в вакуумной упаковке, с привычным штрихкодом, таблицей калорийности и ценником- то все бы рано или поздно привыкли. И даже бы поругивали фирму производителя за то что в человечину добавляют соевый белок и глютаматы, очень вредные для здоровья канцерогены.
Но неожиданный  собеседник носил женскую одежду как птица перья или рыба – чешую
Если закрыть  глаза на яблочко кадыка на высокой  шее, юношеские ключицы и талию  – ни дать ни взять старшеклассница  празднует сдачу бакалавриата на вечеринке «мое первое платье».
Тем не менее, ни в голосе, ни в позе юноши не было и тени легкомыслия, любопытства и флирта.
Лувье ответил, медленно, голос по телефонному звучал внутри его головы, и это раздражало, как мигрень:
- Нет. Не мое. Я убил свинью. – он не удержался и тускло усмехнулся – Мы  ели мясо. Это весело.

Фраза прозвучала по идиотски, и самым идиотским  в ней было то, что каждое слово - истинная правда.
-----------------------------------
Марго:
Свинья. Всего лишь свинья. Поверил запросто. Так не врут. И не надо шарить взглядом по объемному телу, выискивая скрытые раны. Не надо лихорадочно припоминать с удовольствием отправленные в дальние закрома  правила пережима раскромсанных артерий. Можно выдохнуть.
Стало легче. Стало труднее. Развернуться и продолжить змеиное скольжение к сцене, к тому, на что он настраивал себя все две тысячи триста восемьдесят шагов до Каминной, не получилось. Тревога не отпустила. За совершенно незнакомого здоровенного мужчину, прячущего глаза под вымаранным кровью черным стеклом. За вот этого детину, не скрывающего беретту девяносто второго калибра. Носит не для украшения. Не для понтов. Сразу видно. И немного порохом еще, сквозь амбре залы. Потому что слишком близко. Легкая смерть досталась хавронье, упокой господь ее хлевную душу.
Бред. Не был Марго ни добрым самаритянином, ни Черным плащом, не играл даже в детстве в Зорро. И вдруг приспичило. Потому что голос, тягучий, выжженный на эмоцию, прозвучал знакомо? Или из-за усмешки без радости? Так не веселятся. Так соскребают себя с ковра борцы, проигравшие заведомо неравный бой бесчестному противнику, и готовящиеся к новому раунду без вариантов на победу.
Он видел. Он не забыл. И ни за что не перепутал бы больше безнадежную усталость и обреченную решимость с сытым отупением после адреналинового выплеска.
Стоит. Сигарета дымится. Руки скрещены на груди. А спусковой крючок дрожит, хоть кобура оставлена в покое. Хрен знает, когда он глухо щелкнет. На что среагирует. Что там, за спинами, творится.
Уйти бы, привычно-расчетливо уйти подальше от шального свинца. Только он четко знал уже, зачем пришел в зал именно сейчас. Из-за кого. Ноги как приклеенные. И внутри незнакомое спокойное упрямство.
... У Нико была возможность уцелеть. Но он остался в стойке, держа на прицеле занемевшими руками целый круг жлобов, не рисковавших шкурами до тех пор, пока хватка на вороненой рукояти не дрогнула. Прозвище «Кошак» и девять жизней, снесенных всего одной точной пулей. Глупо? Возможно. Но детей и женщин из кафе успели вывести. Никто не пострадал. Кроме Нико. Он шутил: «Я могу хладнокровно послать контрольный в жирный затылок гнущего пальцы мужика. Но котята - это святое. Так что ты святой, мальчик с наглыми ласковыми глазами». Марго он считал котенком. Марго ушел вместе с детьми. Не обращая внимания на воняющий памперс, утащил на руках ревущего карапуза, потерявшего мать в толчее. Нико остался.
Выдуманные долги тяжелее настоящих. Это Марго осознал теперь. Наверное, Жано заразил. Воздушно-капельным, через поры лба. Когда едва заметно оцарапал сухими обветренными губами.
Гладь участливого не дрогнула. Выражение лица то же. И вытаскивая из ридикюля пропитанные ароматическим спиртом салфетки, тщательно оттирая подсохшую потрескавшуюся корку с ладони, Марго лишь одно решал - как именно соврать, чтобы точно, с первой попытки подействовало. Пульс размеренно долбил в виски. Мыслей ноль.
Ну что ж. Тогда остается на волю случая. Главное увести до того, как прогудит гонг. Он не хотел нового раунда для этого человека.
- Да, случилось, - в широкие прорези маски честными-честными глазами. - Но... - теперь оглядеться по сторонам, передернуться. Аккуратно, нельзя переборщить. Беззащитности побольше, в скупых жестах, в голосе. Еще больше. Еще. Стоп. Самое то. - Не могу здесь. Камеры.
С выслеженного боковым зрением подноса стянул вызывающе красную ленту, тщательно связал в пышный бант. Большая декоративная булавка, украшавшая замшу сумки, помигивая стразами, аккуратно проткнула запятнанное красное, зажим тщательно пристегнул знак покупателя, которому все можно по определению, к маечной лямке. Марго двигался осторожно,  держа расстояние, оберегая юбку. Еще возвращаться же. Обязательно. Он должен. И, обхватив большую ладонь мужчины чуть подрагивающими пальцами, потянул за собой, пятясь к выходу.
- Вы могли бы мне помочь? Я совсем не знаю, что делать. Поговорите со мной, пожалуйста. Только не тут.

----------------------------------
Луи Лувье:

Реальность мерцала. Самое скверное состояние, которое только можно измыслить – так будто глобус раскрутили на вертушке слишком быстро, как стробоскоп на дискотеке – свет-тень, день-ночь. Собственное тело показалось слишком массивным будто от паха до кадыка он был залит свинцом. Лувье выхватывал из толпы отдельные лица, как фрагменты паззла, улавливал, как испорченный радиоприемник в грозу, несвязные фразы: Шампанское повторить!»  «Всего один пистон», «Вставил без смазки». «…вылечил гонорею»,…
«Либо вырвать себе все ногти на одной ноге.» «Двойной бурбон без льда повторить!» «Чумной бурбон, это шутка, господа»
Несмотря ни на что Лувье был доволен – вечер удался, да не удалось помочь «русскому», но все что планировал на этот лот, сделал, и всласть повеселился. А остальное – дым, порох, прах похмельного утра, это все потом, не сейчас, не здесь. Стоило признать, что запах крови скотины и человека возбуждал не хуже пресловутой виагры, или то был особый подмышечный паховый дух азарта, тем слаще, что во время успел остановиться и не купился ни на «ужасное злодейство», ни на очередную поруганную невинность, которой чем гуще плевок и острее скальпель – тем слаще стон оргазма или ватный «о что они сделали со мной, мама» полуобморок удовлетворенного раба. За фальшак не стоит ни убивать, ни умирать. В такую ночь после халявного алкогола и сытной мужской жратвы ( сало и кровь по подбородку) хотелось истошно, вдумчиво,  смачно, до инфаркта трахаться, не разбирая поз, полов и возраста.
Под ноющим брюхом заметно вздулся бугор на ширинке, даже чуть разошлась сверху молния.
Лувье чувствовал себя перегруженным, обожравшимся до тошноты и треска по швам, не паленой свининой, а эмоциями. И как всегда, несмотря на опасности передозы, перегруза и взрыва, хотелось еще.  Поступок слепого был совершенно в рамках творящегося маскарада, кровь необходима в таких ночных королевских играх, как кетчуп к гамбургеру или заученная улыбка персонала в фаст-фудовской забегаловке: свободная касса!
Лувье  глубоко, алчно дышал, наклонив голову. Окурок дотлел до фильтра. Тело тяжелое, ловкое, как у допотопного животного, которое насытилось и хочет играть, как кошак с полузадушенной крысой, или ломтем полупереваренного отрыгнутого мяса.
Голос «девочки» не оставлял, ввинчивался в висок, как стеклянная заноза, не давал окончательно утратить человеческий облик, (а волокнуть бы ее на паркет, задрать юбчонки и вставить по самые яйца насквозь, так чтобы изо рта залупа  вылезла, как шампиньон, и двигаться, двигаться, как рычаг, пока не перестанет пищать, дышать, просить, ворочаться,по праву сильного, потому что этой ночью я так хочу… Гнать, дышать, смотреть, обидеть, слышать видеть ненавидеть и зависеть и терпеть, а потом – держать, вертеть…)
Прикосновение  легкой маленькой руки отрезвило окончательно. Все, что дошло до Лувье через алкогольную и адреналиновую блокаду , это слова «Мне нужна помощь».
Он пошел за «девочкой», покорно, как Минотавр под гипнозом на привязи, шумно выдыхая через ноздри и оглядываясь через плечо. Они составляли гротескную пару «ты моя кибиточка, а я твой битюг»
Двери открылись и облегченно затворились за ними.
Как львиный зев венецианских «ворот правды». Все равно надо было отмыться и поменять одежду, прежде чем вернуться за следующим лотом, туда, в тлеющие уголья голого пьяного зала, в великолепную азартную трясину, в которой так и хочется изваляться, как боров в болотной грязи, как ржавый нефтеналивной танкер в мазуте, всласть, догрязна, дочерна, докрасна, добела. И увидел я, что это хорошо...
В коридоре – где по стенам стояла безмолвная вышколенная охрана, где в проходе двигались фантасмогорические фигуры в радужных перьях и невероятных костюмах всех эпох и народов, Лувье приподнял на лоб черные заслонки очков, моргнул близко посаженными смертно усталыми серо-голубыми зенками. И выговорил, будто вспоминая забытый с детства язык:
- Не трогай, от меня воняет… Я помогу. Как умею. Чего тебе? 

==========================} далее ненадолго вне.

Отредактировано Луи Лувье (2010-04-24 23:03:34)

ООС: церемониймейстер

Церемониймейстер цедил очередную порцию вискаря, лениво рассматривая тех, кто грудью бился за зайчишку. Тот же вёл себя так, словно его не покупали, как сочный стейк, непосредственно прохаживался по залу, ел, говорил, одним словом, жил. Мелькнула ассоциация на животное, которое везли на убой – ровно половину пути бык не воспринимал, что его везут на отбивные, а потом, когда в глазах просыпалось осмысление своей участи, но становилось уже поздно. Печальная история. Верделет отогнал от себя мысли об участи лысого парня, и перевёл взгляд на трепещущие губы тех зрителей, что просто отвешивали едкие или пьяные остроты в адрес происходящего. Всегда было легче быть там, чем вытанцовывать на арене, оголяя своим крепкие жопки и гладкие мозги.
В это время гнилым орехом лопнул трупик мышонка, и стал виден двигающийся кадык «горничной», которая высасывала из зверька мозги, высоко задрав подбородок.  Свинья погибала с большим воодушевлением, но и шума с ей печенью было больше, теперь же около жаренных отходов мелькали голодные спины. Сверкали улыбки, пьяное напряжение сгущалось, словно боты провалились в отхожую яму, лица стали напряжёнными, злыми, ожидающими. В воздухе запахло жаренным и излишками выпитого, а потом ещё и блевотиной. Верделет возвёл очи к небу и зажал нос ладонью, вдохнул через рот и навсегда приказал себе обходить мозгоеда стороной.
Шагнул в сторону, скользко проехался по кровавой струе, что натекла по паркету, удержался за посох и вовремя остановился, чтобы не натолкнуться на юного господина, с отчётливостью пера для иероглифов срезающего кожу с содрогающегося от боли раба. Это было какое-то сакральное действие, и распорядитель резко почувствовал стыд, что пьян, вообще следовало не дышать, не стоять за спиной, а лучше попросить всех выйти, потому что акт был схож с актом любви, радостно было бы, если бы оба испытали оргазм.  Обернулся. Заяц жевал. Котелок варил. Пламя обжигало бурую жижу, отекающую по стенкам камина прямо на дорогой паркет. Труп свиньи от такой духоты вот-вот должен начать разлагаться, как эти господа, с чудовищными от жевания лицами и впалыми щеками, нависшими лбами и расчерченным отягощающими эрекциями исподним. Возбуждение таяло в воздухе нужной температурой, не мудрено, что кому-то хотелось подержаться за оружие. Ласковый взгляд в сторону гостя в котелке. Потом этот ягуар напрягся так, словно с него сдирают шкуру. И бледным изваянием сам Хозяин Вертепа, который с допустимой дозой яда предложил победителям отрезать себе что-то ради сомнительной чести получить приз. Спасибо, хоть кормить уже не надо. Верделетт поднял свой посох и всунув его в биомассу из торсов и задниц, проложил себе путь к месту действия. На его губах блуждала мечтательная улыбка, в потемневших глазах гуляла ебливость. Снова пришлось подышать ртом, когда гостя мерно вывернуло. Интересно, а смог бы он выпить блевотину вместо того, чтобы снимать с себя накладные ногти? Распорядитель криво усмехнулся. А нет ли у него накладного члена, надо бы прощупать под юбкой, найти, наконец, настоящую вагину и всунуть в неё свой искусственный посох. Интересно, будут ли ощущения созвучны тем, что должно испытать после того, как были с таким драматизмом сняты накладные ногти. Верделетт крупно рассмеялся, и стукнул посохом:
-Это пять, красотуля. Зачёт!
Поцокал языком и обернулся к юному  слепцу. Видел теперь в нём только парящий образ в приспущенных боксерах и от всей души желал победы. Раз. Два. Три. Внутренняя борьба, его упрямство, нежелание уступить. Но зачем тебе этот лот, мальчик, но пусть он достанется тому, кто заслужил его в честной борьбе. Едкая усмешка в сторону победителя и низкий, словно полная луна голос:
-Заслуженная награда в честной борьбе, мамзель, - посох рассёк жирный воздух и ткнул в сторону Кролика, - продано!
Несколько хлопков, жидковатая кашка для того, чтобы официанты принесли новую порцию шампанского, убрали колюще-режущие предметы, блевотину, мышиные ошмётки, протёрли кровавые отпечатки ног. Верделет за это время успел облюбить взглядом свою даму, выпить два бокала шампанского и объявить следующий лот:
- Вот тот юный и бледный бог, господа, ваш следующий сдобны рогалик, - ткнул в сторону Лукаса фон Хильдебрандта, пресного блонди с тонкими конечностями, всмотрелся получше, - в смысле, диетический салатик, но судя по всему со свежими яйцами и приличной кровяной колбаской...
Усмехнулся в бороду:
- Если есть желание, то может сразу отрубить себе пальцы, чтобы не тратить наше время.
Обвёл всех торжественным взглядом, заостряя внимания на участниках торгов, вежливым кивком благодаря за мужество, азарт и своевременную способность с достоинством или малодушием уступить в смешной борьбе за какую-то ночь любви.
Словно мало в Вертепе крепких задниц…

Отредактировано Джордан Рочестер (2010-04-25 03:15:18)

Можно было еще покрасоваться, играя на публику, но вид у Жака был, увы, не такой обольстительный, как при первом появлении в зале. Испорченный чулок на одной ноге, отсутствие обуви, изрядно потрепанный парик и заляпанное едой платье – раздражали, больно давая под дых самолюбию. Выражение бесшабашной ухмылки на лице сменилось озабоченностью. Надо было срочно поменять гардероб на достойный прикид. Алчно пошарив глазами в толпе, он выцепил профессиональным взглядом молодого парня в костюме султана приблизительно одного с ним роста и такой же комплекции. С точки зрения художника наряд был безупречен в цветовой гамме и исполнении. Дело оставалось за малым, найти место, где можно обменятся одеждой и отдать приказ невольнику.
Пока второй претендент на лот, решал, как справится с заданием, Жак выскользнул из кресла и подобрался к намеченному объекту.
- Юноша, не поможете даме с одеждой?- он подхватил султана под локоток, увлекая в дальний угол зала к пестрой ситцевой ширме. – Я же не могу в таком виде предстать перед обществом когда объявят результат. Какой ты говоришь у тебя размер?
Долго уговаривать парня не пришлось. Вышколенные мастерами невольники, оказывали гостям любые услуги. Вскоре Жак вышел из-за ширмы, поправляя широкий золотистый пояс и разглаживая складки шаровар. На ногах красовались восточные сафьяновые туфли с загнутыми носами. Тюрбан он одевать не стал, считая, что белый парик и так достаточное украшение для головы, тем более, белые пряди отлично гармонировали с цветом наряда. Султану по неволе пришлось облачится в наряд горничной, дабы не светить своими прелестями при все честном народе.
- Ты не переживай, солнце, - Жак даже не обернулся в сторону невольника, рассматривая свое отражение в отполированном до зеркального блеска ведерке из под шампанского. – Зато, тебе достался трофей. Эксклюзивная модель, можно сказать.
Поправив прическу и кое-как подтерев салфеткой потекший макияж, он вернулся на место, как раз в тот момент, когда сопровождающий слепого парня мужчина закидывал на плече своего подопечного. Жак взволнованно посмотрел на удаляющегося с поклажей мужчину.
- Скажите, что тут произошло, - локоток легонько толкнул ближайшего собеседника. – Молодому человеку стало плохо или он решился на что-то ужасное?
Тут раздался голос вешателя, нарушающий гомон и жужжание царящее вокруг.
-Это пять, красотуля. Зачёт!
Это он про что?
Рот изумленно приоткрылся, голова склонилась на бок, а глаза не отрываясь, следили за парящим в руках Венделета посохом.
-Заслуженная награда в честной борьбе, мамзель,
Взгляд проследовал, ловя направление величественного фаллоса, и остановился на мощной фигуре «Лысого кролика».
- продано!
Он говорил, что-то еще, но Жак уже не слышал слов. Взгляд полный изумления еще не до конца осознавший свою победу был прикован к призу. От полноты чувств Кутюрье шмыгнул носом и смахнул проступившую слезу.
Да, черт возьми! Да! Он все-таки получил этот приз. Было приятно осознавать, что рафинированная куколка обошла брутальных мужиков на пол корпуса силиконовой накладной груди. О, а грудь то где? Да бог с ней с этой грудью.
Едва дождавшись пока бородатый красавец закончит свою речь, Кутюрье гордо расправил плечи и с высоко поднятым подбородком продефилировал к сцене не хуже своих манекенщиц на показе в Милане.
- Позвольте, позвольте, - растопыренные пальцы прокладывали дорогу к подиуму. – От меня вы так просто не отделаетесь. Вы что хотите зажать триумфальную речь? О, нет-нет. Этот номер не пройдет, - рука вцепилась в посох, наклоняя его резиновой игрушкой к себе в виде импровизированного микрофона. – Ох, месье, чувствую себя, словно на «Каннской Красной дорожке». Мой восхитительный «Оскар», - воздушный поцелуй полетел в сторону выигранного лота. – Даже не помню, что там говорят в таких случаях? – пальчик подпер подбородок. – Ах, да, вот… Спасибо маме, за то что она сделала меня такой. Спасибо… - задумчивый взгляд в потолок. – Ну папе я пожалуй говорить спасибо не буду. Он у меня такой деспот. Ну, вы понимаете о чем я? - тихий смешок. – Ах да, спасибо моим очаровательным соперникам. Спасибо всем, кто любил меня и еще полюбит, - игривое подмигивание в зал. – И вам мой милый бородатый кабальеро, за чудесный микрофон.
Пальцы разжались, отпуская посох и Ферье походкой всесильного шейха направился к своему призу.
Просунув ладонь под локоть «Черного зайца», он, громко рисуясь, произнес:
- Что стоишь, как столб? Поблагодарил бы даму, - подтягиваясь на носочках и меняя голос до полного отсутствия писклявых режущих ноток, он тихо добавил. – Ну ка, пошли, у меня к тебе дело на пол миллиона. Может и не на пол миллиона, но на классную тачку хватит. И попробуй отказаться, здесь много желающих пустить тебе пулю в лоб. Только вот пафоса не надо, - Жак фыркнул, морща нос. – Трахаться у меня есть с кем, и не рассчитывай. А вот поработать тебе придется. Иначе откажусь от приза в пользу, вон того…
Указательный палец безапелляционно показал на «Железную маску».
-Следуй за мной.
Решительной походкой Жак направился к двери бесприпядственно минуя охранников.

Лестницы и коридоры.

Отредактировано Жан Жак Ферье (2010-04-25 20:49:50)

Охрана замка, видимо, не даром хлеб свой ела. Как и от сицилийца, от них не ускользнуло присутствие в зале двух вооруженных людей. Во всяком случае,  такие вот рокировки «людей в штатском» для телохранителя много о чем говорили. Спокойно, не привлекая излишнего внимания, они заняли позиции, с которых с максимальной скоростью и эффективностью можно было нейтрализовать особо разгоряченных торгами покупателей. И, слава богу. Пальба в зале, набитом людьми, как бочка сельдью… так под пулю и самому по дурости попасть можно было.
А торги между тем, продолжались, выходя на новый виток беспредела.
Невольник, с которого заживо сдирали шкуру, орал, как резаный. Впрочем, почему «как»? Он и был «резаным». Шрамирование- мромирование… хрень какая-то. Конг однозначно не понимал подобных вещей. У него на родине это называлось куда как проще - пытка. И применялась с вполне ясными, однозначными целями - добиться информации, денег, признания власти клана. Просто, жестко и понятно. Здесь же… Да бля! Ради чего??? Ради сомнительного удовольствия получить на остаток ночи сидящего, курящего на сцене мужика, которого и в глаза-то никогда не видел? И особенно неприятно это смотрелось, что в роли палача выступал совсем молодой парень, который буквально с час назад краснел от рассказа о своем сексуальном опыте и пел что-то трогательно забавное из детского мультфильма. Мозгами-то он понимал, что великовозрастный извращенец ничуть не лучше сопляка, у которого молоко на губах не обсохло. Но у незрелых ростков это смотрится особенно отвратительно. С возрастом  потенция идет на убыль, душа черствеет, вот и ищут все более и более сильные «допинги» для  возбуждения и удовлетворения.
Мафиози  смачно сплюнул сквозь зубы и отвернулся, что не видеть и не слышать происходящего.
- Извращенцы чертовы. Папашу твоего надо было в три презерватива с головой завернуть, когда он на мамку твою залезал. Впрочем, тут через одного такие же.
Благо, хоть у охранника мальчишки мозги оказались  на месте, когда тот палец надумал себе отрубить.
- Молодей, мужик. Папаша его, тебя в задницу должен поцеловать и зарплату удвоить, что носишься с его отпрыском. Забирай, забирай слепого щенка своего побыстрее. Ведь с говном   сожру, останься я с ним наедине. И не посмотрю, что незрячий.  Семья слезам не верит.
А вот «дамочка». Мужчина откровенно засмеялся, увидев, какой фортель провернула, выполняя задание « мамзель». Повезло трансвеститу. И с заданием, и мозгами. Вот уж действительно когда «пороки наши, становятся достоинствами нашими». Наращенные ногти у мужчин, Конг, конечно, не понимал. Да и у  сеньорит не шибко жаловал. Красиво, оно может быть, и красиво. Но по практике знал, что если вцепится такая вот «кошечка» когтями в спину во время оргазма, так сразу все упадет, нафиг. И почему женщины думают, что это сексуально?
Впрочем, наличие или отсутствие когтей у трансвестита, мужчину волновало мало. Ему с ним детей не крестить. Ногти же неожиданно пришлись  кстати, потому как не выполни задание оба финальных претендента, и одному Господу Богу было известно, что может сделать хозяин замка со злополучным лотом.
Покупатель между тем раздаривал улыбки, срывал заслуженные аплодисменты, и даже приоделся более-менее по человечьи к «публичной речи» 
- Что стоишь, как столб? Поблагодарил бы даму
Растянув губы в угоду публики в лучезарной голливудской улыбке, сицилиец оторвал задницу от сцены, на которой, кажется, уже вмятину продавил. Демонстративно игриво для зала дернул бровью, и краем рта, едва слышно, откликнулся покупателю.
-Я тебя поблагодарю. Потом. Если захочешь.
И тут же навострил уши, которые могли сейчас соперничать с валяющимися заячьими от костюма. Тихо проговорил.
-Я что, идиот от денег отказываться? Пошли-ка, потолкуем. Если дело стоящее..
И тут же непроизвольно обернулся в сторону, куда уперся палец трансвестита.
-Ты иди, красавчик. Я догоню.
Взяв бутылку с коньяком, сицилиец подошел к «Железной маске». На мгновение заглянул в холодные, синие глаза, улыбнулся и чокнулся бутылкой с недопитым бокалом виски в руке.
-Кто знает, сеньор. Может быть именно Ваше пожелание услышал Святой Иосиф, и вывел меня живым из этого зала. Удачи Вам на торгах.
Сделав глоток коньяка, Конг торопливо пошел к выходу, насвистывая незатейливую мелодию, слов к которой, он не знал. Он слышал  ее в камере  Палермской тюрьмы Pagliarelli от какого-то русского эмигранта. Сидел пару месяцев по молодости за пустяковое дело, в ожидании, когда адвокаты клана вытащит его. Мотив заполнился, и сейчас неожиданно всплыл в памяти. Может быть,  вытянутый непривычным к звучанию, не европейским именем «Лавруша».
Предъявив на выходе «контролерам»-охранникам  честно заработанного покупателя, как льготный билет на «свободу», мужчина с облегчением покинул зал.
-Ы-хы-хы. Пожрал на халяву, выпил, печенкой парной побаловался, деньги на горизонте вроде засветили. И кто после этого скажет, что брешет поговорка о дураках и везении?
Ответ на «вселенский вопрос» - везет ли дуракам- был найден.

Насвистываемая мелодия

_______ Лестницы и коридоры

Отредактировано Конг (2010-04-25 23:20:35)

Лукасу казалось, что борьба за кролика никогда не прекратится. Конечно, наблюдать за ней было интересно и все такое, юноше всегда нравилось подобное закипание страстей, но на этот раз все получилось уж слишком растянутым. Да и задания были... от некоторых проходил мороз по коже. Вернее - проходил бы. Сейчас же юноша впал в некое подобие оцепенения, с совершенно безразличным лицом наблюдая за происходящим в зале, как будто бы это происходило ни в нескольких шагах от него, а на экране телевизора. Впрочем, постепенно отсеивающиеся покупатели заставили блондина усмехнуться – все же не так круты оказались присутствующие здесь джентльмены, раз не смогли справиться с возложенными на них заданиями.
Тихонько фыркнув, Лукас с бесстрастным выражением лица проследил за тем, как из зала вынесли, в буквальном смысле этого слова, очередного претендента, и снова повернулся к залу, где происходила ожесточенная борьба. Но  все имеет свойство заканчиваться, вот и зайчик нашел себе хозяина, а дальше… Юноша невольно вздрогнул, когда услышал свое имя, а следом метнул на церемониймейстера уничтожающий взгляд. Впрочем, ожидать чего-то другого от простого ведущего и не стоило. Поднявшись из кресла, в котором просидел все это время, Лукас продефилировал к небольшому подиуму, еще раз кинув немного насмешливый взгляд на церемониймейстера, поднялся по ступенькам, оказываясь на возвышении и спокойно наблюдая за толпящимся в зале народом. Взгляд по-прежнему оставался холодным и немного свысока, на этот раз в обоих смыслах слова.
Конечно, юноше не нравилось, что сейчас его судьба целиком и полностью зависела от безликой толпы внизу, но с другой стороны – это был шанс выбраться из этого места. Естественно не факт, что им кто-то заинтересуется, в мужских взглядах царило все то же безразличие, что и в его собственном. И, конечно же, не факт, что того, кто им заинтересуется, ему удастся обдурить. Но Лукас не привык сдаваться, закрывая глаза на поставленную перед собой цель. А цель в данный момент была единственная – выбраться из этого бедлама. Любым способом.

Заявка на лот.

Отказавшись от участия в торгах и оставаясь на своем месте в зале, Хироки продолжал спокойно наблюдать за происходящим на сцене. Японец никак не отреагировал на брошенную в его адрес остроту со стороны ведущего - только уголки губ скривились то ли в снисходительной, то ли в презрительной усмешке. Времена благородных самураев давно прошли. Да и, родись он в то время, Хироки был далеко не уверен, что харакири было бы "в его стиле".
А вот господа, мерившиеся сейчас...наверное, все же, силами, (хотя и первая мысль была не столь далека от истины), за очередной лот, вполне могли быть способны на подобную глупость. Сакураи наблюдал за происходящим с интересом. Интрига, опасность, грязь...но все должно было по его мнению иметь свой предел, чтобы не превращать красивое своей дикостью действо в абсурдное. Участие животных и лишение себя конечности именно это и подразумевало. Ни одна шлюха, пусть даже самая живая, умелая, красивая и роскошная, да даже взращенная на одном только альпийском молоке и мясе отборных ягнят, не стоила его собственного пальца.
Почему-то внезапно возникло желание действительно отрезать...язык ведущему. Его болтовня и подначивания как-то начинали утомлять в общем-то, привыкшего к тишине Сакураи.
Наконец, судьба столь популярного лота была решена, а на сцену тем временем выдвинули нового претендента.
Блондин, худой, светлокожий - ничего нового, но да, невинной молодости и симпатичной мордашки у него было не отнять. А еще не отнять некой искры во взгляде, за которую Хиро "уцепился" еще до того как сам успел это понять. Мальчишка боялся, где-то глубоко внутри, очень глубоко, и поэтому умело скрывал свой страх. Нет, не скрывал, он боролся с ним, не показывая при этом окружающим никаких эмоций - напротив, взгляд парня ясно давал понять, что он молча презирает собравшихся.
- Интересный... - промелькнула в голове Сакураи маленькой черной молнией мысль.
И покупатель сыскался на это веснушчатое чудо довольно быстро. Высокий европеец, довольно элегантный, даже в маскарадном костюме. Судя по говору - скорее американец, чем англичанин. Но в определении национальностей Хиро был не очень силен - юноша банально не придавал этому факту особого значения: все мы прежде всего люди. А уже потом воспитание, культура... То, что сразу бросилось в глаза - то как этот самый джентльмен сделал жест рукой - как-то судорожно и нервно, словно опаздывал на поезд.
Хиро слегка приподнял бровь, пристально рассматривая его блестящими карими глазами.
Правая рука японца медленно и уверенно поднялась вверх, подав знак.

Отредактировано Сакураи Хироки (2010-04-26 01:26:36)

Он откровенно топил свое разочарование в недопитом мартини рядом с горькими оливками. Первый лот был в странном костюме зайца, за который боролись, как за Золотое Руно. На деле же молчаливая маска, которая начала подавать признаки жизни только ближе к самой продаже. Но все бы ничего, если бы не понабежавшая откуда-то оголтелая молодежь или господа постарше, решившая устроить из этого события ажиотаж и погрузить всех в пучину пертурбаций. Он, по большому счету, не считал себя снобом, но когда действо превращалось в дешевый фарс - не выдерживало даже его всепонимающее сердце.
Неловкое онанирование, поцелуи с гориллой, получить плевок в лицо куда более непозволительно для гордости, чем содрать с человека кожу. Замаячившие в воздухе призраки отрубленных фаланг пальцев, от которых внутренне невольно напрягаешься и выгибаешь бровь, думая, на сколько далеко господа зайдут в свом диком азарте, и стоит ли приз прилагаемых усилий. Странный итог, намекающий на то, что здесь замешана какая-то дурно пахнущая интрига, от которой воротишь нос и прикладываешь к лицу густо надушенный платок. Он чуть устало обмахивался веером и размышлял о честности в заведомо нечестной игре, где господа по большей части зря носили звание "мужчины", а если и не зря, то явно не умели им пользоваться, забываясь в пустом бравировании.
Он отставил пустой бокал и принялся рассматривать зал. Мужчина, боровшийся с вепрем, был хорош. Он внутренне обласкал взглядом дорогую чикагскую полоску и посетовал, что господин не продается. Скользнул взглядом по вычурно глаголющей Зеркальной даме, блистающей в своем одеянии, и мсье с резиновым фаллосом, изысканно показывающего зазнавшимся господам своем истинное место в районе плинтуса. Где-то там же в кресле Хозяин поместья, бесспорно хорош, как Бог эллинов, однако понятие "справедливости" в его устах отдает фальшивыми музыкальными нотами. Рядом с ним в белых одеждах, уподобившись архангелу Гавриилу, господин президент, верным псом охраняющий трон Хозяина, с порочащей кристальную чистоту голубой лентой лота. Мда... Купить главное лицо по работе с клиентами и сделать с ним, все что пожелаешь, вплоть до разнообразного унижения. Мсье точно знает, на что он подписался?
Он берет новый бокал, в котором щедро плескается чистый шотландский виски. Если смотреть сквозь грани бокала, люди выглядят смешно и нелепо, как в кривом зеркале, а может быть обретают свой истинный облик? Он залпом выпивает бокал до дна, обжигая горло и чуть унимая Саломею внутри, неистово пляшущую и требующую голов доброй половины зала на серебряном блюде. Внезапно стало грустно.
Легкое удовлетворение, когда зайчишка ушел дамочке, боровшейся за него с упорством нимфоманки, впрочем, Гектору эта мадам понравилась. Новый лот - хорошенький sweet boy выглядел свежо и радовал глаз тем, что борьба за него будет вряд ли такой же долгой и, может быть, даже не смехотворной.
Крысолов поднялся со своего места и двинулся в обход по залу, выискивая глазами голубые ленточки и заранее оценивая товар на крепость яиц. Взгляд в разрезах полумаски остановился на мсье, лениво попивающем бурбон. Наверное, слишком пристальный взгляд, но в мероприятии, нацеленном на то, чтобы все могли всласть попялиться друг на друга – это были такие мелочи.

На гостя щедро хлынул прямой ливень света бесстыжей лампы, который бы не позволил скрыться любой детали мимики или сделать поблажку в исполнении. Заслышав первое же обращение, под маской привычкой приподнялась бровь, но тут уж Дама вспомнила о старинном сказании про бедную кухарочку и постирушку, имевшую счастье повстречать на своем пути искусного декоратора нищеты, превратившего незамысловатый, пыльный сорнячок в эдемоподобную фиалку с самыми невинными помыслами покутить на халяву, избавившись от обрыдлой барщины, платимой женщине климактерического возраста... И уж в месте скопления роскоши простушка выглядела истинной леди, видимо, из-за гармонии свежескошенного прованского акцента с куртуазностью изречений прочих великосветских гурий-нимфоманок. Принц неминуем. Почему-то юные богатые остолопы, закормленные баловством по кружевной воротничок, всегда покупались на безыскусную свирель пастушек и потупленное молчание вплоть до алых пятен на девственных скулах.
Присыпаться сажей, закатать чулок и обнажить коленку, истертую о пол при отдраивании?..
Если бы в глазах мужчины не поблескивал смех, то Зеркальной Даме пришлось бы даже почувствовать неловкость за такой звуковой ряд.
Пока поднесли коньяк, «она» произвела рыцаря в ранг благонадежного шутника и кивнула в ответ на предложение о расставании с одной из на удивление удобных туфель.
Выступив из нутряной серебристой кожи, Дама отошла чуть назад, улыбаясь.
-Выбирайте любую.

Более желающих не появилось. Пока. И были без замедления озвучены задания. Разумеется, пока еще не представляющие сложности. Но тем это и было интересно, что все это - только начало.
Конкурент также прошелся по нему взглядом, в котором в общем-то Сакураи не прочел никаких определенных эмоций. Затем молодой человек выбрал себе "жертву" и, надо признать, довольно мастерски выполнил задание. С достоинством и со вкусом. Ему это даже пошло, получилось достаточно галантно, чтобы вписаться в присущий ему общий стиль.
Хироки слегка улыбнулся, наблюдая за этим действом и неспешно продвигаясь к месту развития событий. Соперник казался более чем достойным, и это было приятно.
Настала его очередь, и японец взял в руки предложенный стилет. Неспешно, словно тот был живым и чувствовал каждое его прикосновение. Раскосые глаза пробежались взглядом по двадцати сантиметровому трехгранному лезвию, в то время как Хиро поигрывал кинжалом в руках, как будто привыкая к нему и позволяя одновременно клинку привыкнуть к его руке.
- Это благородное оружие, ты знаешь, об этом? - обратился юноша к автору задания, не отрывая при этом взгляда от роскошной "игрушки".
- Он создано для того, чтобы отбирать жизнь, избавляя при этом от мучений поверженного противника. Мне будет жаль использовать его для такой цели, которую ты просишь. - Хироки слегка кивнул головой, как бы, в легком полупоклоне. Затем юноша обернулся, устремив взгляд на предмет своего желания, впервые за все время нахождения в близости от него. На мгновение могло показаться, что он раздумывает над тем, достоин ли светловолосый юноша, замотанный в тогу, того, о чем его просили, но нет - таки мыслей в данный момент у Сакураи не было.
Отвернувшись от мальчика и посмотрев сначала на султана, а затем на султаншу, Хироки остановил свой выбор на последней, подходя к будущей жертве его творчества и оголяя ее спину.
- Полагаю, чернил не будет? - задал азиат риторический вопрос, наклонившись чуть ближе к уху своего подопытного кролика и приблизив стилет к коже.
- Сумимасен. Придется потерпеть. - произнес Хиро едва слышно на родном японском, не понятно, перед кем извиняясь в большей степени - перед живым холстом, или же перед своей благородной "кистью".
Острие лезвия медленно вошло в кожу, тут же заставляя алую каплю набухнуть блестящей яркой бусинкой и скатиться вниз, оставляя кровавый след. Рука с кинжалом отстранилась, затем коснулась кожи снова, на этот раз оставляя тонкий порез. Маленькие красные змейки, завитки, черточки принялись, одна за другой, появляться на человеческом теле, изредка перечеркиваемые струями крови, которые, впрочем, художник тут же успешно подтирал алой лентой, снятой теперь с одежды и служащей для работы.
Разумеется. на это требовалось время, и любезным гостям таки пришлось поскучать минут 20-30 в ожидании, по истечении которых рисунок был завершен.
Тело дракона извивалось вдоль спины, "упираясь" головой в одну из лопаток и опустив хвост до самого копчика; угрожающе растопыренные лапы. словно, были готовы вонзиться во что-то; левая часть спины была занята извергаемым из пасти дракона пламенем и маленьким цветком под ним, напоминающим по форме лилию; на лбу чудовища красовался иероглиф, означающий "непристойность".
Хироки протер лезвие стилета все той же лентой, бережно возвращая оружие на прежнее место и безразлично скользя взглядом по присутствующим в зале.
Вдохновителем этого творения был светловолосый лот, являвшийся живым примером того, как пламя непристойности, окружающей его, готово было вскоре  погубить красоту и невинность. Разумеется, наврядли кто-то из присутствующих знал значение иероглифа, но Сакураи это мало волновало. Он рисовал не для них.

Отредактировано Сакураи Хироки (2010-04-27 16:44:02)