Семиле́тняя война́ (1756—1763) — крупный военный конфликт XVIII века, один из самых масштабных конфликтов Нового времени. Семилетняя война шла как в Европе, так и за океаном: в Северной Америке, в странах Карибского бассейна, Индии, Филиппинах. В войне приняли участие все европейские великие державы того времени, а также большинство средних и мелких государств Европы, некоторые индейские племена
Ты для меня пока всего лишь маленький мальчик, точно такой же, как сто тысяч других мальчиков. И ты мне не нужен. И я тебе не нужен. Для тебя я всего только лисица, точно такая же, как сто тысяч других лисиц. Но если ты меня приручишь, мы станем нужны друг другу. Ты будешь для меня единственный в целом свете. И я буду для тебя один в целом свете
А. Экзюпери.
Франция. 1757 год.
Из самых сильных, твоих убеждений Вера останется непоколебима, как течение Темзы или стены Бастилии, а молитва - единственно верное слово праведника, спасающее тебя на этой войне. Ты молишься всегда, уже несчетное количество раз, под дробь барабана, сбиваясь мысленно и начиная заново, уже в такт монотонному маршу наступления. « Боже, спаси нас всех и помилуй».
Капли весеннего дождя приводят в чувство, потому что холодные еще, а может, просто ты возмущен – как резко тебя вернули к реальности, а ведь ты собирался умирать. Голубое, по -настоящему уже летнее небо над головой, не родина, но где-то похоже, если не придираться к облакам. Сделать по - глубже вдох и не захлебнуться кашлем, пытаясь выплюнуть из грудной клетки тупую боль у самого сердца, которая не дает шевелиться.
Поль хватает эту самую боль негнущимися пальцами и сжимает до размеров железного образка Пресвятой Богородицы, подаренной ему матерью, понимая, что остался жив лишь проведением Господним. Дышалось с трудом, но дышалось, легкие жадно глотали воздух с примесью паленого, словно до этого и не работали вовсе, теперь же этот запах гари и серы казался мальчишке самым желанным на свете. Дышать через раз, осторожно, не глотать сухость во рту и желудочный сок и не вставать до заката, опасаясь самого худшего. Ухо улавливало английскую речь где-то совсем рядом, мародеры это были или солдаты, Поль хотел знать меньше всего, он просто из последних сил пытался подавить кашель, грозивший вырваться из груди. Не вышло, а через секунду мальчишка надсадно прочищал горло от серы, отплевываясь и заходясь новым приступом, распугивая в округе всех птиц.
- Живой!- грубая встряска, поднять с земли могли и аккуратнее, но на то и англичане, чтобы не улавливать всей тонкости построения живого организма человека. Пусть даже и француза. Поморщившись, Поль осмотрел поле боя, теперь больше похожее на изъеденный мышами кабачок, котлованы от взрывов порой были наполнены телами солдат в форме враждующих стран, раскуроченные орудия теперь бесполезны и оставлены за ненадобностью. Никто не вышел из окружения, Поль понял это по красному цвету мундиров, он был практически везде, и лишь изредка его разбавлял синий. Мальчик пошатнулся от ужаса, но сильные руки удержали его в вертикальном положении, кажется, говорили еще что-то, но понять было трудно, перед глазами все еще стояла ужасная картина, как один кусочек из пазла, собрав который получится семилетняя война.
Не давая опомнится, кто-то поспешно толкает в спину, связывает руки и буквально тащит прочь, даже не разбирая дороги, спотыкаясь о человеческие тела. Сильный рывок за шиворот, чтобы Поль благополучно лег на холку лошади, уткнувшись носом в животного, теперь совсем ничего не видно из-за копыт, а перевернутый мир еще более отдает сюрреализмом, чем нормальный.
Миля, другая, пока тело не заныло, прося сменить положение, даже встряска из водной переправы не унимала ноющей боли по всему животу и груди, лошадь шла иноходью, порой сменяя шаг на рысь, так что приноровится к движению сложно. Поль успел наглотаться воды и пыли в таком количестве, что просить ужин намеревался ближе к завтрашнему вечеру. Пока его голова болталась в непривычном положении, мальчишка гадал, зачем его оставили в живых? Могли расстрелять прямо на месте, или банально воткнуть штык в глотку, заканчивая начатое дело по истреблению французов. При мысли о смерти у юноши сводило живот еще крепче и противный холодок пробирался под мундир барабанщика. Не то, чтобы он не был готов умереть за родину, но не таким бесполезным методом.
Англичане расположились по всем правилам военного времени, ветер с запада уносил дым многочисленных костров на юг, через небольшой перелесок слышен был шум плескающихся в воде людей. Поля вернули в вертикальное положение и позволили осмотреться и прийти в себя. Похоже, англичане ощущали себя в полной безопасности тут, полностью расположив свой лагерь в ложбине леса. То и дело слышались смех и громкие крики солдат, потерявшись от радости побед былую осторожность. Общая расслабленность лагеря пугала и давила, маленький француз вжал голову в плечи, послушно следуя за своими конвоирами. Бедная, измученная войной Франция, вжала голову подобно ее барабанщику, ощетинившись на весь окружающий свет.
- Генерал, посмотрите, кого мы нашли! Господь оставил ублюдку жизнь, не иначе как провидением это не назовешь. Посмотрите, какой щуплый французишка- барабанщик!!,- высокий, почти в два метра ростом мужчина в капитанском мундире обладал громким и чистым голосом. Еще он был с нотками жизнерадостности, точно такими же как и его усы- рыжие и пушистые. Англичанин громко рассмеялся, похлопав Поля по щеке, затем хватая за подбородок и поднимая голову мальчика выше.
- Как вы думаете, для чего они держат таких смазливых барабанщиков?- рука в белоснежной перчатке сильнее надавила на углы челюсти, добиваясь одного- чтобы Поль раскрыл рот.
- И зубы на месте. Здоровый мальчик- так же радостно, словно капитану достался охотничий трофей в виде золотого барана, проговорил англичанин, не отпуская челюсти Поля.
Самого генерала Поль не мог рассмотреть, видимо тот стоял за спиной. Абсолютно неожиданно выхваченный из будничного образа жизни звонким возгласом своего капитана, генерал, наверное, решил отмолчаться, а может и вовсе не одобрил шуток и издевательства над пленным, потому как ответа не послышалось. Поль мысленно ухмыльнулся рыжеволосому, благо, что и ответить мог на его же языке (как ни крути, а полтора года в штабе писарем были весьма кстати), но решил промолчать. Глаза только выдавали ненависть и злость, за такие шутки Поль проделал бы в рыжем пару дырок не задумываясь о грехах своих и душе, на которой было тошно и зыбкая бравада уже не так помогала держать себя в руках.