Архив игры "Вертеп"

Объявление

Форум закрыт.

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Архив игры "Вертеп" » О прошлом и будущем » Малая гостиная


Малая гостиная

Сообщений 41 страница 60 из 64

41

42

43

44

Отредактировано Пьер Горсуа (2010-04-17 21:43:54)

45

46

Пьер вздохнул чуть глубже, понемногу возвращаясь из небытия. Он чуть повёл плечом, рукой... Ресницы дрогнули и Пьер приоткрыл глаза, пытаясь сфокусировать зрение, размытое пока. Моргнул пару раз и посмотрел на покрывало у своего лица, непонимающе сведя брови, словно силясь осознать, где он находится. Дезориентация сменилась удивлением. Он приподнялся на локте, вытянул руку из под одеяла и внимательно посмотрел на запястье, свободное от наручников.
Свободен? Где я? Это что сон?Что случилось? Я что, отключился? Вот чёрт...
Рука упала обратно в простыни, как и он, бессильно повалившись назад и выдохнув. Взгляд прошёл по потолку и он снова приподнялся на локте. Во рту было сухо и тело легонько напомнило о том, что это не был сон, немного горя полосами от кнута. Пьер вдруг улыбнулся коротко и снова сфокусировал взгляд, оглядывая обстановку. Он точно помнил, что сам сюда не приходил, а его комнату это мало напоминало. Он повернулся на спину, опираясь на локти, чтобы перевернуться на другой бок и замер. Взгляд наткнулся на фигуру в чёрном, сидящую в кресле с книгой в руках. Халат сполз с плеча совсем от его движения, но поправить его не оказалось сил.
Хозяин! Господи...
...- И ты позволишь мне сделать всё это с тобой, Эри. Ведь так?...
Секундный страх, замешательство, ледяной ком в горле, ухнувший вниз живота, и спокойное внешне лицо его Мастера, бледное в чёрных вихрах волос, тонко сжатые губы... Пьер застыл, прикованный взглядом к его расслабленной фигуре, не зная, то ли шевелиться, то ли оставаться в таком положении. Зажмурившись, он снова открыл глаза. То, что могло быть галлюцинацией, не пропало. Хозяин по-прежнему сидел в кресле, только по губам скользнула тень улыбки от его столь явного замешательства. Дышать стало тяжелее и Пьер приподнялся на руках, садясь в постели и инстинктивно отодвигаясь к спинке кровати, пока спина не упёрлась в подушку, мешавшую манёвру "отползти назад". Он чуть вздрогнул и опустил глаза, мучительно собирая разрозненные мысли в кучу.
Он что, всё это время сидел здесь? Это он вытащил меня оттуда? Надо ж мне было вырубиться, а! Проклятье...
Пьер осторожно посмотрел на Германа и сглотнул холодный комок. Он прекрасно сейчас вспомнил, что собирался сделать хозяин. Если бы тело не предало его на счастье или на беду... Язык прилип к нёбу. Сказать ему "Доброе утро, господин!" было глупо, за окнами, судя по тому, что видели его глаза, была ещё глухая ночь. " Здравствуйте, я пришёл в себя!" - ещё глупее. Это и так очевидно, не в бессознании  же он сел... Но де Виль пока не произнёс ни слова, делая вид, что читает, изводя его невольно своим ледяным спокойствием. Нужно было как-то разорвать, расколоть этот морозный страх и напряжение, охватывающее его стальным кольцом. Пьер опустил голову, глядя из-под чёлки на его лицо... Позвать? Слезть, падая ему в ноги? Не двигаться, ждать? Полная неизвестность, вымораживающая предчувствиями и обострившейся памятью...
Почему он в постели, почему в халате, почему, если последнее, что он помнит, это сводящий с ума его голос, его слова и попытки сделать вдох, и не здесь, а в той страшной камере, в железных тисках кандалов и ошейника...
- Господин мой... - голос пропал куда-то, оставляя ему лишь тихое подобие его, сипло вырвавшись из перехваченного спазмом горла. Не то вопрос, не то утверждение.
Вы слишком чувствительны, Пьер... Чёрт, чёрт, чёрт! Не нужно было терять сознание, не нужно было...

47

Халат отчаянно медленно ползёт с плеча, горячая ягода соска бархатно алеет между рубцами, притягивая при ярком свете кажущийся выцветшим взгляд до того, как он вернулся к ставшему малопонятным тексту. Пьер зашевелился. Вздох. Поворот. Поднимается рука. Снова поворот. И крик тишины. Герман улыбнулся. Сначала про себя, потом – явно, на губах обозначилась привычная усмешка, но глаза на проснувшегося он так и не вскинул вплоть до тех пор, пока не раздалось сиплое шептание, призывавшее благосклонное внимание Хозяина.
- Я рад, что Вы пришли в себя, господин Горсуа. Вам лучше?
Де Виль отложил изрядно надоевшую книгу на столик у кресла, налил коньяк в чистый бокал рядом со своим и поднялся, чтобы подойти к постели. Он протянул бокал забившемуся спиной в подушки мужчине. На лице, у правого угла рта, куда попало рукоятью кнута, налился синяк. Губы припухшие. Глаза от волнения блестят из-под взлохмаченной влажной чёлки, как хрустальный бисер.
- Просто коньяк. Выпейте.
В воздухе повисла тяжелая пауза. Герман задумчиво смерил молодого человека взглядом, мысленно сравнивая его с тем, который не так давно встретил его в малой гостиной, с тем, который сидел раздетым у ног и говорил, что есть вещи, которые делать нельзя, и с тем, который кричал от боли, растянутый в раме. Длительное ожидание сгладило впечатления, насыщенные вкусом крови, стонами и ощущением жаркой кожей под пальцами, отзывавшейся крупной дрожью. Де Виль нарушил молчание:
- Я предлагаю закончить нашу сессию. Думаю, на сегодня хватит. Вы можете не опасаться меня.
Слова, произнесённые без усмешки, но и без особой заботы или сочувствия, не присущего его натуре, не способны внушить прежней уверенности, но от замершей фигуры мужчины веет тем спокойствием, которое вкрадывалось в голос, когда Мастер звал свою Эри – и настойчиво, и тепло без сожаления, пробуждая в ней столь невыносимое и необъяснимое в те моменты волнение.
Его ладони были свободны от перчаток, одежда – сухой и чистой, без резкого запаха, как и тело, словно он не был вместе с Пьером в том Аду. Объяснение, конечно, напрашивалось само собой. За час можно успеть привести себя в порядок раз десять. Герман сел на край постели, в пол оборота к Горсуа, в движениях было что-то от хищника, примиряющегося с присутствием человека поблизости то ли от сытости и лени, то ли от чувства, что тот не в силах причинить вред. Его "предлагаю" не прозвучало решительным отказом. Ему хотелось увидеть, как Пьер поведёт себя без оков. Будет ли настаивать на продолжении, или почтёт за благо попробовать уйти? Де Виль никогда не отрекался от заранее намеченной цели, даже если со временем осознавал её ошибочность. Он мог сомневаться, но не мог остановиться. Разрушение и расшатывание основ являлись принципами всего и в том случае, если те оборачивались против него самого.

48

Рука чуть дрогнула, дёрнулась в попытке оторваться от одеяла.
Чёрт, взять себя в руки.
Вдох, выдох. Он покорно протянул руку, принимая бокал и чуть коснувшись его пальцев. Глотнул, опустив глаза. Горло обожгло крепким напитком, чуть засаднила губа, разбитая хозяином, но это было мелочью по сравнению с тем, что ему довелось пережить в целом. Через пол-минуты по телу разлилось приятное тепло, расслабляя немного скованные напряжением мышцы. Молча, без единого звука в тяжёлой тишине. Халат сполз с плеча окончательно, держась где-то в районе локтя, в другой руке был бокал. Пьер сделал ещё глоток, допивая, и чуть дёрнул губой, обжигаемой крепостью коньяка, сомкнул губы снова, смотря на бокал в расслабленной руке, опустившийся на одеяло. Наконец де Виль нарушил тишину.
- Я предлагаю закончить нашу сессию. Думаю, на сегодня хватит. Вы можете не опасаться меня.
Пьер быстро глянул на него, серые глаза столкнулись с его голубыми, но выдержать взгляд было по-прежнему сложно и он вновь опустил их.
Легко сказать- не опасайся...Это подспудно. Это не перебить. Господи, ну почему есть люди, на которых смотреть вот так просто не получается... будто бы внутри них вся тьма мира...От них веет силой, что притягивает и отпугивает одновременно... Не опасаться...
Пьер облизнул пересохшие губы и медленно кивнул, вновь находя его глаза.Герман присел на край постели и он снова отвёл взгляд, чувствуя, как по нервам побежал ток от того, что он так близко, словно хищник рядом со своей жертвой. К счастью, господин де Виль ни разу не назвал его по имени. Безликая Эри никак не вязалась в его голове с ним самим, а господин Горсуа - звучало официально донельзя, несмотря на двойственность положения. Но если он так решил...Или предоставил ему выбор... На секунду Пьер задумался, прежде чем ответить:
- В Вашей воле, господин Герман. Как Вы желаете, пусть так и будет. Прикажете уйти - уйду. Остаться - останусь. - тихо ответил он с некоторым напряжением в голосе. По-крайней мере коньяк вернул голос, немного успокоил вздёрнутые в пробуждении чувства. Само же присутствие хозяина поместья по-прежнему влияло на его разум. Тут не помогал ни коньяк, ни любой другой, запрещённый ему напиток. Словно внутренним ощущением по венам продолжала течь опасность, исходящая от этого человека, разбавленная слегка алкоголем, но не выбитая напрочь. Не страх, а нелепое ожидание, словно и хочешь, чтобы отпустили, и ждёшь, пока сердце прекратит замирать при взгляде на него или не хочешь, чтобы он отпускал... За эту секунду Пьер успел запутаться в своих собственных чувствах, поэтому выбрал средний ответ. Конечно, это перекладывание решения на его плечи, с одной стороны, с другой... Кто знает, какие желания будит в нём полуобнажённый раб с его следами на смуглом от загара теле. Выбрать вопреки тому, что может быть... а вдруг Пьер снова ошибётся? Отступить он всегда успеет, если снова не хлопнется бездарно в обморок... Мысль царапнула досадой, чуть нахмурив его брови. Вторая волна тепла пробежала по телу, но тоже не смогла расслабить до конца...
Хищник. Сидящий рядом хищник. Возбуждающе и жутко. Вот чёрт! Я и правда больной на всю голову, если сказал то, что сказал... Но сказал уже.Так что заткнись сознание. С тобой мы завтра поговорим...
Серый взгляд метнулся по его лицу, рука приподнялась, нащупывая пальцами край сползшего с груди халата, чтобы поправить его обратно на плечо, прикрыться от пронзительно-спокойного взгляда черноволосого мужчины...

Отредактировано Пьер Горсуа (2010-04-24 12:04:39)

49

Пьер послушно забрал бокал и пригубил его, бросая короткие пугливые взгляды. Дрожь и скованность его позы, приглушённый тон, неловкость, а в беспорочной робости изнемогает, плещется, обжигая – изнасилуй меня, врежь мне, свяжи и изнасилуй, кровь, слёзы, похотливые стоны - всё твоё. Пусть лишь у одного из них шкура рассечена рубцами, проведённые вместе часы сказались на состоянии обоих. Германа тянуло. Видеть его под собой. Вскрыть запреты и сорвать печати. Он остановил ладонь. Накрыл её своей, погладив пальцы пальцами, и вовремя мягко сжал за запястье со следами от браслета наручников, не дав руке отпрянуть. Край халата так и остался на полпути к плечу. Исходящие от застывшего мужчины волны напряжения взывали к тому, чтобы впиться клыками ему в шею и вырвать клок кожи с мясом. Но не только страх он замечал в пристальном взгляде, не только вмиг обуявшую панику в расширенных зрачках, которую подавляла спокойная, знающая себе цену властность. Ожидание. Всё равно, что сочный ломоть добычи в замаскированной ловушке. Желания этого человека влекли его. Их запах – запах падали для отбившейся от стаи гиены, бегущей в ночи по остывающей, тревожной саванне – трясине смерти. Вывернутые наружу кишки, комья внутренностей. Липкая кровавая мякина, зовущая манящая плоть. Дышать, дышать ей и насыщаться, пока кто-нибудь не попробовал оспорить право на бесплатное угощение. Недоверчивость и жажда. Всё сводилось к инстинктам, управляющим его голосом, мыслями, движениями. Что же так подспудно настораживало? Лёгкость, с которой доставался ужин? Или было что-то весомее, важнее? Чутьё подсказывало останавливаться, озираться, прислушиваться.
Но хотелось ли сейчас останавливаться? Плёточные отметины когтей на горячем теле, ставшем от них ещё привлекательнее, доказывали – Моё. Чужая боль питала его, как родниковая вода. Если заставить мужчину вымокнуть от испарины, та искусает его, сожжёт, забираясь в свежие раны едким потом. Пусть он кричит. Какое искушение. Герман наклонился ближе, будто намереваясь втянуть аромат глубоко, по-волчьи жадно. Замер, не ослабляя хватки.
- Возбудите меня, господин Горсуа.
Скользящий взгляд от обнажённого плеча к лицу. Усмешка, с которой он выпускает руку и забирает пустой бокал из занемевших пальцев.
- Не прикасаясь ко мне. И не спрашивайте меня – как, но… не снимайте халат. Никаких больше вопросов. Никаких отговорок. Вы решаете. Я предоставляю Вам право действовать на своё усмотрение или уйти.
Что ты можешь сделать? Что ты хочешь сделать? Наша игра на двоих. Самец и самка. Или я не столь интересен тебе без своей власти, без всего, что её составляет? Тебе никогда не хотелось погладить пуму, дёрнуть её за хвост? Поиграй со мной. Поиграй с дьяволом. Герман прижал ладонь к краю лица Пьера, змеино-медленно лаская прикосновением у виска и под мочкой уха, где он особенно любил. Даже в его нежности чувствовалась жёсткость и привычка приказывать, подчинять – кажется, если отстраниться, та же рука не преминет хлестнуть наотмашь, вкладывая в пощёчину бешенство берсерка, и это отнюдь не так далеко от истины.
- Позвольте мне побыть зрителем, господин Горсуа. Если Вы будете стараться, обещаю, что и зритель будет благодарным. - Де Виль сухо и невесомо дотронулся губами до щеки, той, которая припухла от ударов, тихо прошептал, прикрыв на мгновения глаза: Соблазните меня… - и поднялся, унося с собой бокал. Он поставил его на столик, удалился к двери, чтобы выключить все светильники, кроме того, который крепился к стене над спинкой постели, и вернулся к креслу.

50

Стеснение, скованность при одном его взгляде, пробивающие молнии насквозь, камнем падающие в солнечное сплетение, словно удар, и растекаясь мурашками под кожей... Рука, остановившая его руку прикосновением, лёгкой лаской пальцев, заставив замереть, нервно дёрнув ей, чтобы тут же попасть в плен захвата поверх следов от наручников на загорелой коже. Дыхание с шумом втекло внутрь и не было сил на выдох, только молящие глаза, расширившиеся от падения в бездну его глаз, в чёрные зрачки с голубой каймой холода, едва ли способного остудить хищное желание напиться крови, сорвать, смять, поглотить свои жаром и блеском дьявольских глаз. В них бушевало пламя, чёрное пламя... Так хищник выбирает позицию, с которой удобнее напасть, и кажется, что он медленно пожирает глазами то, что наметил себе. И улыбка его тоже была не случайна, она деморализовала напрочь, добавляя зловещей окраски в и без того по-вампирски бледный образ контраста его кожи, густых чёрных волос, белоснежной рубашки и жадных глаз в светлой кайме льда... Тонкие губы изогнулись и он изъявил желание, тихо, почти бережно говоря ему, придвинувшись так близко, что у Пьера закружилась голова от немого ужаса. Брови дрогнули, а Герман отстранился, медленно, хищно следуя взглядом от обнажённого плеча до его занемевшего лица. Усмешка, скользнувшая по губам, рука, забирающая бокал из похолодевших пальцев, едва не выпустивших хрупкое стекло...
Он говорил, давая ему право решать и отбирая право на решение. Прижал ладонь к скуле, касаясь виска, медленно оглаживая, провоцируя, зная... Зная ли, что твориться сейчас в его душе... Смятение, выбор без выбора и нужно было решить, посмеет ли он, Пьер, сможет ли... Покорный зверь, сбивший ноги в кровь на железной перекладине для него, дышащий сейчас для него, в каждой мыщце которого бьётся сила и робость его скрывает его силу, надёжно упрятанную в махровый халат, отдавая на обозрение лишь часть, малую часть тела со следами безумств росчерком на груди... Покорность. Сегодня Пьер принадлежит ему, но кто знает, кому он будет принадлежать завтра... Любой может опередить, заявить права и Пьер покорно опустит голову, уходя за тем, кто его выбрал, чтобы страдать и дышать для него, чтобы смотреть из под чёлки серым взглядом, смущаясь своей неловкости и отдаваясь страсти или боли в напряжении мыщц, игры рельефа тела для кого-то другого... Но пока... он был здесь и принял вызов себе. Принял с сухим поцелуем его горячими губами к щеке, всё решив для себя и прикрыв глаза, обдумывая то, что мог сделать...
Свет остался лишь над кроватью, мягко освещая его полу-тенью. Глаза следили за тем, как господин расположился в кресле. Можно было пробовать...Он давно хотел проверить это и сейчас у него был шанс...
Пьер медленно пересел на колени, опуская голову так, чтобы мягкие непослушно вьющиеся волосы скрыли его лицо. Оправил полы халата на коленях, укрыв их, он задержал одну руку на разрезе, придерживая полы халата, второй захватил кант и повёл медленно пальцы вверх, проглаживая окантовку, словно гладил кожу, нежно и медленно скользя тонкими пальцами по краю до полосы загара, мимо алого следа, невольно приковывая внимание к себе, потому что лишь они продолжал медленное ласкающее движение... Пальцы вдруг остановились, мягко соскользнув к груди к началу алого росчерка. Он поднял голову, чуть запрокинув её назад. Серые глаза обожгли желанием, губы приоткрылись, выпуская судорожных выдох, пока пальцы коснулись алой припухлости, легко, словно крыла бабочки, задерживаясь в нерешительности над следом. Пьер медленно опустил голову, не сводя глаз с господина, наклоняя её всё ниже, пока его глаза не стали смотреть вновь из-под чёлки остановив движение. Аккуратно ноготь коснулся полосы на груди, ровно посередине, и резко продавил черту, словно ножом входя в алых след, оставляя белую линию по алому за собой, багровеющую капельками подкожных кровоизлияний. Мыщцы чуть напряглись от боли, приоткрытые губы дрогнули в болезненном изломе, короткий вдох раба, манящий и тихий, словно так и не сорвавшися стон, дрожащие ресницы, укрывшие взгляд тонкой чувственной мукой... Он причинял себе боль для господина, зная, что хищнику трудно оторваться от вида и медленно чертил поверх полосы по телу дорожку крови, словно ласкал себя или... не себя. Колени чуть разошлись, вторая рука медленно ушла за спину, приоткрывая полы халата и исчерченные даже в полумраке бёдра его следами... Покорность, чувственно подававшаяся всего лишь движением руки по приоткрытому в белом телу...
Сколько ты выдержишь, глядя на это движение, сколько сможешь смотреть не отрываясь за его пальцами, за вздрагивающими  и наливающимися мыщцами бицепсами, за мерно вздымающейся грудью и тёмным ореолом соска, когда полы халата вот-вот раскроются сами под уже скользящей к низу живота рукой, едва раздвигающей запахнутые края халата над ослабевшим поясом...

51

Пьер долго размышлял. Герман даже решил, что, несмотря на выражение согласия, он переменит мнение и сочтёт, что будет лучше уйти. На взгляд стороннего наблюдателя, так оно и было бы. Рискованное удовольствие – дразнить собственных демонов, воплощённых в высокой, неподвижно застывшей напротив постели фигуре, лишь внешне – расслабленной. Сомкнутые губы всегда как будто вызывающе, иронично изогнуты, в глазах – ничего, кроме бесконечного бездушия, сменяющегося оттенками такой порочной и всепонимающей насмешливости, что в животе неизменно начинало щекотать от предвкушения.
И всё-таки он принял новые правила. Перевернулся, садясь на колени. Прекрасная поза. Самая подходящая для него. Первые ласки, непристойные в своей бесхитростности и с каждой секундой наливающиеся всё большей уверенностью.
Что могло быть порочнее, чем вид красных пятен на белом? Крови на снежных покровах, принесённой в жертву вечного обновления девственности. Пьер был прав, полагая, что взгляд Германа не в силах будет оторваться от набухающих под царапающими ногтями, буреющих на смуглом каплях, одна за другой скатившихся к кромке халата. Призывно раздвинутые бёдра, хранящая бесстыдство полутень и слабые отсветы на внутренней стороне, перечерченные ударами кнута. Последнее он мог и не рассмотреть, фантазии дорисовывали картину, стегали, подманивая густым острым запахом. Они заставляли мужчину на постели опускаться на ладони и выгибаться, склоняя перед хозяином голову. Лукавство меркло в серых глазах, уступая желанию, когда пальцы воображаемо скользили вдоль прогиба хребта, забирались под полу одежды и гладили прикрытые ею горячие ягодицы, под жаркой ладонью сжимался скользкий от мутных выделений анус, и пальцы погружались в него глубоко, резко, толкая изогнутый торс вперёд. Лицом – в покрывала, плечи опущены, и руки покорно вытянуты, прижаты к нему, не мешая господину метить своего раба.
Колени Германа были разведены. Локти – на ручках кресла. Тонкая кожа брюк так тесно облипала напрягшиеся мышцы, что возбуждение нельзя было скрыть. И не хотелось. Ткань ощутимо надавила в паху, и прикосновение едва распахнутой на груди чёрной рубашки к отвердевшим набухшим соскам стало почти болезненным. Де Виль усмехнулся. Разве игра обязательно должна быть односторонней? Он подвинулся, почувствовав, как сорочка прильнула к вспотевшей пояснице и лопаткам, бледная рука легла ниже видневшегося в проёме торса, ниже широкого ремня, обхватила член, яйца и погладила, заходя пальцами между ног. А сколько выдержишь ты? Вдох неслышный и судорожный, затрепетавшие крылья носа втянули показавшийся сладковатым воздух. Герман приподнял голову, не отрывая взгляда от глаз Пьера, и чуть улыбнулся. Расстояние в несколько шагов, отделявшее их, теперь как будто не больше нескольких дюймов, пронизанных статических электричеством взаимного влечения. Беззащитный, не тронутый бичом участок у основания шеи и плеча, к которому хотелось прижаться пылающими губами, золотистые в слабом свете пряди, ждущие того, чтобы в них впились острые когти, тело, сгорающее от лихорадочной жажды быть обладаемым, истерзанным и обессилевшим после долгих жестоких забав. Только в такие моменты ясно осознавалось, что как бы разум ни стремился отгородиться от всего, что волновало извне, одиночество – не твой удел. Истина – в споротых запретах. Раскинутых коленях, надкушенных пальцах, кружеве ссадин, пятнах синяков, распухшем языке и губах, беспорядочных отрывочных мольбах хриплым задушенным от плача  голосом – то ли о том, чтобы не останавливаться, то ли о том, чтобы быть милосердным. И розоватые нити слюны, и раздробленные полумесяцы укусов, и вздутые вены, и бугры перекатывающихся под шкурой мышц, и липнущие кольцами завитки повлажневших волос – всё это правдиво, остальное – нет.

52

Безумие...То, что я делаю - чистое безумие. Но ведь и приказ тоже... Разве не хотел я подчиниться? Разве мог бы я...
Мысли кружили, щедро сдобренные тонким страхом в его присутствии и таким притягательным ощущением, что он может... Может сделать что угодно. И это вседозволенность будоражила чувственность, заставляла дышать рвано и тихо, покорно опуская голову перед ним, и Пьер развязал пальцем пояс от халата. Полы белого халата разошлись, открывая полосу упругого живота и приподнятый от возбуждения член. Взгляд поймал его взгляд в упор и теперь уже молодой мужчина не мог отвести глаз от руки, небрежно скользнувшей к поясу брюк, оглаживающей поверх чёрной ткани свой пах, так бесстыдно дразня и его тоже фантазией разоблачения, стянутыми чёрными одеждами, телом, жаждущим власти над ним. На миг представилось, как хозяин входит в него. Ноготь сорвался с края следа, рука метнулась в простыни перед собой, уперевшись ладонью в них. Пьер приподнялся навстречу его фигуре, серые глаза дрогнули и он на миг зажмурился, словно фантазия, разыгравшаяся в его мозгу вот-вот начнёт воплощаться в жизнь. Наблюдать, как белые пальцы скользят по натянутой ткани чёрных брюк, выделяя в полумраке тенью очертания его мужского естества было почти невыносимо. Пьер судорожно вздохнул, согнувшись перед ним почти лицом в покрывало, прикусил губу, забыв, что она разбита и тут же вспомнив, едва тупая боль растеклась по ней, дёрнув его вверх. Мужчина встал на колени, чувствуя, как распахнутый халат сползает ко всем чертям, но... Упало, так упало. Белое махровое облако опустилось на лодыжки, обнажив его полностью перед господином. Светлая чёлка упала на лоб, прикрыв глаза, неотрывно прикованные к руке на чёрном. Пьер облизнул губы, он вернулся взглядом к его глазам, мимо губ в лёгкой холодной усмешке.
Попросить его? Не делать так...сказать...Но можно ли? Господи, Пьер! ты стоишь на коленях голым и что ты собрался сказать? Не надо меня так возбуждать, пожалуйста? Детский сад какой-то... Но чёрт, чёрт...Продолжать эту игру чувственности насколько хватит сил? А если не хватит? Тебе не хватит ни сил, ни смелости признать своё возбуждение...вслух. Тем более сказать, что хочешь...
Руки скользнули по телу, дрожащими пальцами зацепив напряжённые соски, прочертив линию до пупка по квадратам живота, минуя шрам на боку и кончиками чуть коснулись впадин паха, физиологически заставляя член дрогнуть, поджаться, отдаваясь болью в яичках от недавней пытки. Пальцы скользнули ниже по поверхности бедра до самых колен, упёрлись в покрывала, склоняя его перед лицом хозяина. Взгляд укрылся окончательно за светлыми мягкими волосам чёлки.
Хочу, но не смею... Не смею... Как так получается у него вызывать опасения и желание, когда одно должно исключать другое? Это со мной что-то не так? Я бы не посмел подойти к нему сейчас, но чёрт, как хочется, чтобы... Пусть даже грубо... Чтобы он коснулся меня! Кажется я выполнил его волю... Что же будет наградой? Господи, это безумие...
Он вздрогнул, поднимая голову к хозяину. Приоткрытые в желании губы, мольба на дне серых глаз и опасение, что он увидит... Угадает, какие чёртовы тараканы бродят сейчас в его распалённом игрой мозгу.
Что если я не смог... он изобьёт меня? Вот чёрт! - очередная мысль только подхлестнула его желание, опускаясь холодным комом вниз живота. Он не решился слезть с кровати. Касаться хозяина было нельзя, и уж тем более покидать ложе казалось ему немыслемым. Дождаться очередного приказа, или циничного замечания в свой адрес, коим Герман уже достаточно наградил его до этого момента. Но вот это "соблазните меня" на Вы, да ещё и таким тоном... Оно перекрыло любую злость и любое оскорбление. И не потому, что Пьеру было нужно уважение, а потому, что так с ним никто не говорил и
это возбуждало... Никто не обращался к нему также по имени. Или господин Горсуа, или Гор. О том, что его зовут Пьер, помнил только сам Горсуа. Даже Эри было немного чуждым, словно кукольное имя, не принадлежащее ему в душе. Может и хорошо, что так. Никаких связей в будущем оно не имело, разве что напоминая о кошмарах, пережитых по воле этого человека... Но страх к нему был всё равно не из-за них. Инстинктивное, то, чего Пьер не смог себе объяснить. И даже сейчас, преклонив перед ним колени, он испытывал этот страх, старательно удерживая его, чтобы не шарахнутся от его резкого движения в сторону, несмотря на испепеляющую жажду принадлежать ему...

Отредактировано Пьер Горсуа (2010-05-10 11:50:10)

53

Разве я разрешил снимать халат? Он не спросил вслух, догадываясь, что мужчина, оправдываясь, впадёт в бездействие, и воспрянувшая было смелость, те крошечные ростки, которые пробились сквозь толщу боязни, улетучится, как дым. Хозяин молчал и ждал, не двигаясь. Мало. Чтобы заставить его подняться с кресла и приблизиться к постели, нужно было сделать что-то ещё. Или сказать. Казалось бы, что сложного в том, чтобы лечь перед господином на спину, раздвинув ноги, или возбуждать себя на его глазах, или просто попросить того, чего хотели они оба. Вывести Германа из состояния отстранённого созерцания не составляло особого труда, когда желание его было целенаправленным, всеобъемлющим и открытым, но Пьер упорствовал. Невозможно было поверить в то, что он до сих пор невыносимо стыдится после всего, что испытал, стыдится того, что делает, и того, кто следил за ним, но именно так оно и было. Очаровательный, как неопытный школьник, и упрямый, как молодой бычок. Нет, не какая-нибудь манерная куколка с повадками недоразвитого, разбалованного всеобщей любовью щенка. Он был другим, несмотря на то, что в жестах сквозила ненамеренная, присущая детям неуклюжесть, тянувшая до ноющей тяжести в поджавшихся яйцах так, что все мысли сводились к одному - позволить горячему розовому языку облизать мошонку, а влажным припухшим губам - разойтись под давлением отвердевшего ствола, вбивающегося в подставленный рот. Де Виль почти наяву ощутил неподатливую тесноту горла, заглушенный в нём хрип, тепло и мягкостью светлых спутавшихся прядей под держащей голову ладонью, то и дело падавших на глаза Горсуа, когда он склонялся. Опасался ли Пьер боли? И если да – насколько? Хотелось ли ему, чтобы хозяин был небрежен, бил и унижал его, как раньше, используя самые оскорбительные для мужского достоинства методы? Это Герман пытался понять для себя, следя за робкими прикосновениями, проходящей в полной тишине игрой. Для себя и для него, пока было время. Ещё несколько минут. Он помедлит. Подразнит диковатого, горделивого и вместе с тем такого простодушного гостя, не набравшегося решимости быть честным с самим собой, что уж было говорить о Мастере – постороннем человеке, связь с которым не обещала быть надёжной и крепкой, как узы брачной верности. Не это ли помешало Эри найти правильный ответ на вопрос, не раз заданный за вечер? То, о чём она так и не догадалась. Ошейник. Грубый и тяжёлый металл, спаянный огнём чистосердечного признания. Сейчас он идеально смотрелся бы на шее раба, ладони которого подрагивали, когда пальцы, скупясь на ласку, гладили покрытое вязью рубцов тело - скудный свет обрисовывал их косыми тенями с любовью художника, одержимого своим лучшим творением. И не понадобились бы тогда никакие приказы, только рывок намотанной на руку цепи, такой силы, чтобы невольник рухнул с края постели лицом вперёд, не мучаясь тем, что ему позволено, а что нет, и подполз к ногам хозяина в надежде любым способом заслужить его снисхождение.

54

Пьер помедлили ещё немного и, кинув серый взгляд на хозяина, не сделавшего ни одного движения более, подцепил пальцами край халата, желая вернуть его на место, на плечи, но вместо того, чтобы сделать это, он вдруг резко стянул его с бёдер за спиной, и прикрылся им, уложив на плечо. Сильная рука вытащила из шлевок пояс и накинула его на шею, выронив халат обратно на кровать. Он опустил ногу с края, за ней другую, но не встал, нет, лишь широко развёл колени перед господином в последней попытке соблазнить его. Щёки тут же вспыхнули стыдом. Пальцы дрожали, пока молодой мужчина завязывал узел на своей шее, оставляя один конец халата свободным. Наконец узел был завязан. Лента свободно упала по плечу на манер поводка. Импровизированный ошейник... Судорожно вздохнул, закончив вязать узел, и опустил голову.
Выдавить из себя слова, что Пьер хотел сказать, так и не получилось. Он вдруг испугался, что сделал что-то не так. Щемящее чувство внутри согнало его с кровати, он повернулся к хозяину спиной, опускаясь на колени на полу и, не вставая, сделал несколько шагов к тому, которого так боялся. На вопли разума Пьер лишь краснел всё гуще и едва не падая, добрался до его ног, протягивая ему ленту от халата.
- Г-господин...Я бы...хотел...быть... Вашим... в Вашей...воле. -произнёс он, задыхаясь от смешанного стыда и страха, от надобности говорить, запинаясь в словах.
Его трясло. Помесь желания с тем, что он творил сейчас была дикой, иррациональной. Он не мог объяснить себе, что он творит и разум щедро награждал его эпитетами в которых "извращенец" было самым привычным. Серые глаза умоляюще посмотрели на Германа. Он держал пояс от халата на ладони, протянув его господину Де Вилю и отчётливо понимал, что тот может пнуть его сейчас, закончив всё в миг. Свернуть его дурацкое признание своей беспомощности или просто наказать за то, что Пьер развязал халат на кровати...
А разве этого ты бы не хотел?...
Признаваясь в своей слабости, ему казалось, что он не смог и на грамм возбудить господина. Хотя до этого ему показалось, что хозяину было приятно смотреть на него. Приятно, но это не значит, что Пьер смог это сделать. Ведь Герман сам гладил себя, пока Пьер пытался показать свою чувственность там, на постели... А это вовсе не означало, что он был возбуждён. Посмотреть сейчас в глаза ему мужчина опасался. Вдруг там презрение... У него наверняка дофига опытных хастлеров, жарко раскрывающих половинки задницы перед ним, если чего-то желают, а он... Неудачник. Зачем господину такой? Неловкий, стыдливый, несмотря на то, что было, робкий и дёргающийся внутри от каждого звука его голоса, от каждого жеста взинчиваясь до спёртого дыхания, либо впадаюя в ступор до побеления, да ещё и впадающий в ярость от грубости слов. И не умеющий даже возбудить по-человечески... Нет, он бы сидел тихой мышью в уголке и покорно делал всё, что скажут. И не протягивал бы сейчас махровый поводок ему, не зная, как ещё угодить тому, кто наблюдает эту его капитуляцию своими голубыми ледяными глазами с усмешкой на бледном лице.
Простите меня, просто простите. Из меня хреновый соблазнитель. Наверное я вообще лишён такого состояния, как соблазнять. Но я хоть попытался...

Отредактировано Пьер Горсуа (2010-05-17 11:32:35)

55

56

57

58

Отредактировано Пьер Горсуа (2010-05-25 15:22:53)

59

60

Отредактировано Пьер Горсуа (2010-06-02 14:36:37)


Вы здесь » Архив игры "Вертеп" » О прошлом и будущем » Малая гостиная