Извивающийся под ударами плети на полу мужчина, казалось, только раззадоривал мафиози, и удары  посыпались чаще, исполосовывая кожу кровавым, вздувшимся рисунком. Бывают разные плети. Плети- убийцы, тяжелые, с плетенными в них полосками металла, они с хорошего удара в руке мастера могли перебить  хребет. Плети- "мясоеды". Оскаленные острыми крюками на концах, они  волчьими клыками впивались в мясо, выдирая клочья.  Бывают хитрые, подлые плети. Оставляя на коже лишь  вздутые рубцы  , они отбивают внутренне органы, и жертва может мучится несколько месяцев, прежде чем отдаст концы. А конец там неизбежен.  Плеть в руках Марио была "ласковой " плетью. Плеть -кровопийца. Много боли, много крови,  рваная кожа, но без фатальных ударов, если сам "палач" не захочет ударить по глазам, виску или яйцам. 
"Не сломаешь!". О, это взгляд был ох каким рискованным для непокорного "волкодава". Крылья хищного носа сицилийца чуть дрогнули, затрепетали, втягивая жаркий, насыщенный солоноватым привкусом крови, воздух. Размах, и хлопушка со свистом рванулась  к светло-серым озерам нахальных глаз, грозя превратить их в кровавые, слепые пещеры. Лишь в последний момент сицилиец,  взнуздав собственные  амбиции, резким рывком рукояти перенаправил хлопушку на плечи. Слишком хорош непокорный щенок был на матах, чтобы превратиться его в слепого щенка. 
Сильным ударом   ботинка  под ребра казначей повалил стоящего на коленях пса на спину и с размаху хлестанул по выделяющимся на выгнутой дугой груди, соскам. Коричневые круги  ареол мгновенно опухли и засочились кровью, смываемой потоком воды из перевернутого Гармом  при падении аквариума. Но ни звон битого стекла, ни  бессильно распластанные по полу водоросли, ни подпрыгивающие в утлой лужице пучеглазые рыбы не остановили экзекуцию. Едва Рейнард скрючился, пряча болезненные точки, как новый удар ногой опрокинул его на живот.
Придавив поясницу бойца между скованных рук коленом, мужчина сгреб влажные, торчащие иголками, как  у ежа, светлые волосы в кулак и ткнул  носом в резную раковину, выпавшую из разбитого  аквариума. Как щенка в наваленную на пол кучу в отсутствии хозяина. Тонкие перламутровые створки треснули под напором упрямого лба, и рассыпались прахом.
- Ра-а-акушки.
С жесткой усмешкой выплюнул сицилиец, поднимаясь с измочаленной плетью спины. Усмешка, глубоко внутри которой клокотало что-то еще, едва ощутимое,  мешающее, как попавшая в ботинок песчинка.
Больше не обращая внимания на Гарма, кинув  потемневшую от крови плеть на диван, Фольконе  маханул ладонью по колену брюк, но только размазал красные, въевшиеся в ткань подтеки.  Взял двумя пальцами пиджак за вешалку, не одевая, закинул за плечо, сгреб запонки в карман, поправил съехавший в сторону  галстук и вышел из углубления холла в коридор.
-Щенка на солнце.
Мимоходом приказал дежурившим охранникам и улыбнулся спешащему навстречу, не сводящему глаз  с кровавого пятна на колене светлых брюк, Ван Бергу
-Генрих, я  хочу искупаться. И не отказался бы перекусить. Прикажи накрыть у бассейна.
Пока хозяин с мастером, негромко переговариваясь, шли в парк, где находился открытый бассейн со всеми прелестями современных наворотов, от искусственной волны, до уютной "чащи"  водного массажа, охранника подхватили избитого борца и поволокли туда же, к бассейну.
Только если Марио и Ван Берга там ждали кресла  в тени тэна и зелени, накрытый стол с закусками , освежающими и горячительными напитками, то на долю Гарма выпал  один из фонарных  столбов на каменном солнцепеке, которые вечерами освещали бассейн, и  к которому стоя привязали проштрафившегося упрямца. Послеобеденное сицилийское солнце, солнце жадное. Оно быстро вытягивает из неразумных, не успевших  укрыться в тень людей,  все силы, воду и   все желания, кроме одного – пить.

Отредактировано Марио Фольконе (2010-03-01 01:23:32)

Одев   в раздевалке у бассейна  плавки, отдав  испачканные кровью брюки  прислуге, чтобы отнесли  в срочную чистку, казначей расположился  в кресле  под тэном, где в тени уже блаженствовал Ван Берг, потягивая через соломку апельсиновый фреш со льдом.  Разогретый солнцем воздух, проносясь над лазоревой прохладой  бассейна, становился мягче и, заползая в живую тень листвы и натянутого шелка, ласково касался обнаженного тела, отирал пот со лба, наполнял легкие ароматами ползучих цветов, обвивавших стойки навеса. Оазис, за пределами которого жарил полуденный ад южного острова.
Кинув взгляд на привязанного буквально в нескольких шагах на солнцепеке щенка, Фруголо налил в стакан простой холодной воды, кинул в нее несколько кубиков льда и залпом выпил. Даже смотреть на коптящегося борца было жарко. Куда как приятней было думать сейчас о предстоящем небольшом отпуске, запланированном несколько дней назад.
- Генрих, я в среду уеду дня на четыре в  Кампо Карло Маньо. Хочу покататься на горных лыжах. Возьму с собой отдохнуть Ромеро.
-О! Мы были там с женой четыре года назад. Прекрасный курорт. Скажите Ромеро, сеньор, он обрадуется.
-Лучше скажи сам , Генрих. Я сегодня ненадолго, на ночь не останусь.  Завтра с утра много дел, надо выспаться.
Мастер раздвинул губы в вежливой улыбке и отвел глаза, прекрасно понимая, что имел в виду казначей под словосочетанием "остаться на ночь".  Перехватив взгляд голландца, Фруголо от души хохотнул, сверкнув чертячьими глазами.
-Генрих, неужто никогда не хотел попробовать? В окружении таких-то жеребчиков? 
Подначил сицилиец, выпуская тонкую струю дыма в парящую в воздухе стрекозу, и краем глаза с  каким-то садистским удовлетворением отмечая, как бритая голова, потом шея и плечи светлокожего европейца пошли красными пятнами. Поерзав на стуле,  Ван Берг уткнулся в сок, но, поперхнувшись, закашлялся, покраснел еще сильнее и выдавил.
-Я женат, сеньор Фольконе. И у меня двое детей.
-Да, да, помню. Видел недавно твою Герду на дискотеке в клубе. Совсем уже взрослая девушка, невеста.
-Ей  всего шестнадцать!
-Надо же. А выглядит на все восемнадцать. Очень похожа на мать. Вы с Бертой так и не присмотрели себе дом поближе к морю?
- Дорого очень. За последний год цены снова выросли. Подумывали взять кредит в банке, плюс, немного накопить, но то одно, то второе. Герде через год надо поступать в  университет. Хочет стать врачом. Нужны будут деньги.
Деньги.. деньги.. деньги.. Куда ни плюнь, везде правят пахнущие типографской краской розовые бумажки.
Положив сигарету на край пепельницы, Марио повернулся, взял брошенный на соседнее кресло пиджак, достал чековую книжку и ручку. Чуть задумался, кинул взгляд на мастера, на щенка, снова на мастера и, размашисто водя пером по бумаге, выписал два чека.  Вместе они давали сумму, как раз, чтобы всерьез можно было задуматься о покупке элитной недвижимости. Неторопливо закрутив колпачок ручки, буквально кожей чувствуя, как замер, напрягся Ван Берг, пытаясь ненавязчиво рассмотреть количество вписанных в полосатую строку нулей, казначей кинул один чек  по гладкой поверхности стола.
-Это за Ромеро. За чемпиона. А это...
Повертев второй листок  в пальцах, Фольконе чиркнул зажигалкой, поднес огонь к уголку, давая пламени вцепиться в бумагу, мгновенно втянуть ее в жадную пасть и сожрать, изрыгнув на плиточный пол хрупкий пепел
... а это тебе не нужно. Это ты уже ракушками получил.
Лучезарная улыбка итальянца могла поспорить в яркости с только что погасшим огнем.
-Сволочь! Издеваешься, гад! 
Яростно закричали вслед удаляющейся в сторону бассейна смуглой спине болотистые глаза сенсея. И тут же померкли- сам дурак. Надо было сразу пресекать заигрывания Рейнарда. Ведь не первый день знаешь мафиози.
Между тем невысокая фигура мужчины,  описав плавную дугу в   воздухе, исчезла под водой, проплыла несколько метров и в пены брызг вновь  разорвала поверхность
-Генрих, ну что же ты? Вода превосходная.

Длинная стрелка часов заканчивала второй оборот по циферблату, когда к разморенному от жары  в кресле Ван Бергу подошел охранник, Извинившись перед хозяином,  что-то тихо проговорил голландцу.
-Сеньор Фольконе, Вы позволите? Дела.
-Ступай, Генрих. Дела, есть дела.
Оставшись за столом один, Марио налил немного коньяка, выпил, закусил куском холодной телятины, глянул на часы, потом на все так и томящегося на солнцепеке борца.
- Ммм.. как там тебя...
К своему стыду  сицилиец никак не мог никак вспомнить  имени стоящего неподалеку охранника, хотя давно взял себе за правило запоминать не только имена и фамилии людей, окружавших его, но и держать в памяти, "у кого что болит". Но имя этого человека как назло вылетело из головы.
-... развяжи  Рейнарда. .
Поняв, что обращаются  к  нему, охранник выполнил приказ и удалился в дом, откуда донеслись оживленные голоса.
-Гарм, подойди ко мне.
Горький шоколад глаз пристально смотрел на,  с трудом держащегося на ногах, щенка. Побои, голодное южное  солнце сделали свое дело, высосав из него силы, покрыв кожу засохшими, обожженными  рубцами. Потрескавшиеся, как земля в пустыне Габи, губы, покрылись в уголках белесым налетом, а из пор, вместо пота, сочилась сухая соль, покрывая красноту серыми пятнами разводов. И снова мысленный подсчет, как там, в зале- подойдет, не подойдет, дойдет, не дойдет.
Дошел и подошел.
-Ты пить хочешь?
Риторический вопрос, ответ на который очевиден. Только вот голос Марио прозвучал неожиданно. Словно не он два часа назад избил провинившегося борца, не по его приказу того приковали к фонарю, как к жертвеннику немилосердного  Ярилы. Словно не казначей буквально час назад с лучезарной улыбкой морально тер физиономией сенсея о влажные плиты настила перед бассейном. Голос мужчины звучал как-то очень спокойно и шел откуда-то из глубины, едва касаясь сознания собеседника умиротворением. Очередная жестокая игра садиста? Может быть- да, а может быть, и нет. Кто знает? Очевидным было только одно - отсутствие охраны и Ван Берга поблизости, отсутствие цепей на руках и ногах. 
Взяв кувшин с прохладной водой, сицилиец не тронул стоявшие на столе стаканы, не протянул его Гарму. Держа в одной руке прозрачный, чуть запотевший сосуд, в пригоршню второй налил насколько глотков с  кубиком скользнувшего через горлышко почти растаявшего на жаре, льда. Оперев руку с водой о влажное после бассейна, колено, мужчина так же не  громко предложил
-Пей.
Вот сейчас  мафиози откровенно не  знал, что кроется за побелевшими, словно выгоревшими на солнце глазами Гарма. Как поведет себя он – потеряв голову от ненависти к мучителю, ринется сокрушить его одним ударом? Гордо развернется, и пойдет в дом?  Опуститься на колени и выпьет желанную, жизненно необходимую влагу? Опустит на голову наглому сицилийскому кобелю початую бутылку коньяка? Попытается вырвать кувшин с водой? Что сделает?
Отчасти Марио рисковал. Но отчетливо понимал и то, что нельзя до бесконечности держать молодого пса за надежным барьером  охраны и Ван Берга.  Да, он и так сделает его псом этой псарни. Но он не будет принадлежать ему. Это будет дикий пес без хозяина. Контакт должен быть,  и сейчас  по большому счету, без разницы, с каким исходом. Марио был готов практически к любой реакции Рея.

Практически к любой реакции... Практически к любой.  Но  такой вариант действий  Рейнарда стал неожиданностью.
-Век живи, век учись.
Мысленно усмехнулся мафиози, обращаясь к самому себе. Нового приступа бешенства не было. Просто глаза цвета горького, растопленного, подвижного  шоколада шаг за шагом проследили за движениями борца, и с каждым шагом поверхность коричневой радужки словно застывала, покрываясь сначало ломкой, потом все более толстой коркой льда. Воду из руки, выплеснутую  на камни, мгновенно выпило жадное солнце, а между сицилийцем и псом незримо вставала непроницаемая стена. Был ли раздражен сейчас  Фольконе? Нет. Раздосадован? Скорее нет, чем да. Он словно незримо вновь оказался в том баре, где присмотрел пополнение псарни и задал себе вопрос, ответ на который, казалось бы до этого момента  он знал- а ты не ошибся с покупкой, Марио? Приглядев волкодава,  не купил ли он случайно щенка из помета суки, сорвавшейся с цепи и тайком трахнувшейся с волком? Бывает и такое. И тогда это почти безнадежно.
Вопрос повис в воздухе, но так и не встретился с ответом, развеянный появлением Ван Берга, несшего  вычищенные брюки и ноутбук.
-Сеньор Фоль....
Не дойдя до тэна, мастер замедлил шаг, оценивая расстановку на "мине -сцене". По-видимому, для него открывшаяся картина стала тоже весьма неожиданной. Внимательный взгляд на щенка, усевшегося в шезлонг, и окрик, пинок казалось бы уже зазвенели в воздухе, но наткнулись на ледяной взгляд казначея и рассыпались несостоявшимися осколками.
-Что там у тебя, Генрих? 
Улыбнувшись, как ни в чем не бывало,  поинтересовался сицилиец, глядя ноутбук, явно не случайно захваченный голландцем.
- Мне подпольно достали записи тренировок Чавероса.
А вот это было интересно. Педро Чаверос - тот самый молодой бразилец, едва не уложивший Хольгера. Узнать заранее, каким приемам его обучают, процентов двадцать плюс к победе.
Экран ноутбука засветился заставкой загрузки программ, и на полтора часа мужчины, казалось, забыли обо всем, просматривая записи то покадрово, то отрывками, обмениваясь мнениями, восклицаниями, досадливыми возгласами.
-Да уж... О,Келли нашел бриллиант в дерьме. Сука. Что делать будем, Генрих? Кого восставить против него?. Большой турнир через пять месяцев.
- Я думал...
Впервые за полтора часа взгляд сенсея упал на Рейнарда.
Казначей резко поднялся из-за стола
-Нет. Готовь Эрика. Время еще есть. Может успеешь натаскать  его .
-Натаскать -то я натаскаю... Но  пятнадцать килограмм ударной силы откуда я возьму?
-Я сказал - нет!
Впервые за этот день Фольконе повысил голос, и взяв вещи, пошел переодеваться. 
Выйдя из раздевалки в отглаженном, как всегда, с иголочки, костюме, мужчина сгреб со стола чековую книжку, убрал во внутренний карман пиджака, и стал прощаться с тренером.
- Не забудь предупредить Ромеро о поездке. Я заеду за ним вечером в среду. Самолет в девять двадцать. Гарма в карцер. Пускать только врачей. Прогулка по полтора часа день во внутреннем дворе в одиночку. Никаких тренировок, никакого зала, даже когда шкура заживет.  До встречи, Генрих.
Это была настоящая тюрьма. С отличным питанием, мед. обслуживаем, и .... бесконечными двадцатью четырьмя часами в сутки полного одиночества, чтобы было время поразмыслить о смысле жизни.
Не кинув взгляда на щенка, мафиози  пошел к припаркованной у центрального входа в клуб, машине.

Четыре дня отдыха в Кампо Карло Маньо пролетели, как один день. Искрящиеся на солнце склоны гор, снежные трассы, опьяненный иллюзией свободы, любовник, щедро платящий безудержной страстью ночами за роскошь элитного увеселения. Молодые девушки, светящиеся юностью, неопытностью и чистой красотой едва распустившихся подснежников. Опытные, цветущие  женщины, благоухающие насыщенным, пьянящим ароматом вошедшей в полную силу созревшей красоты. Горный воздух, секс, стремительная скорость спусков с вершин, и снова секс. Жаркий, порочный, откровенно развратный, вдвоем, втроем, вчетвером. Когда с каждой каплей пота выходит накопленная усталость от бесконечного груза ответственности, каждодневного балансирования на грани закона, давно ставшее бытовым образом жизни.   
Но все хорошее, рано или поздно заканчивается.
Вернувшись в Палермо, Фольконе пропал почти на две недели, с головой уйдя в работу, имевшую тенденции расти снежным комом, стоило дать себе небольшую поблажку. Тем временем жизнь в клубе шла своим чередом- тренировки борцов, редкие  бои "местного масштаба", которые не слишком интересовали мафиози, но которые приносили определенные дивиденды, и по мнению Ван Берга помогали держать псов "в тонусе".
Лишь спустя две недели Марио глубокой ночью, уставший, как черт, появился на псарне. Разбудив Ромеро, быстро, по-звериному жадно, трахнул его,  а через четыре  часа уже беспробудным сном спал в кресле самолета, летевшего в Гамбург.
Второй визит снова пришелся на ночь, но на этот раз без сна остался голландец. Сицилиец  приехал не один, привезя с собой старинного приятеля Джона Кэплера, делавшего бизнес на перекупке контрактов успешных борцов. За бутылкой виски, приятным разговором и хмурым взглядом мастера был продан двадцати семи летний "легковес"  Джулиан Беркони, достигший, по мнению Фруголо, своего потолка, но так и не выбившийся в "Короли арены", хотя неплохо зарекомендовавший себя на последних боях.
Попрощавшись с торопящимся забрать «покупку» Кэплером, Марио словно в первый раз за последнее время вспомнил о запертом в карцере псе.
-Генрих, как там Гарм?
-Хмм.. Сложно сказать, сеньор Фольконе. Кажется, сломался. Сначала, похоже, не понял, насколько все серьезно. Думал, шутки с ним шутят. Потом, как с цепи сорвался- всю мебель переломал, на стены кидался. А сейчас  затих, замкнулся, не реагирует ни на что.
-Где он? Я хочу на него посмотреть.
-Спит.
-Ну что же.  Тем лучше. Пошли.
Мужчина поднялся из кресла, оставив так и не допитую бутылку виски, и пошел к карцеру, где почти уже месяц томился сильный, гордый, но глупый пес, не желающий склонить голову.

Рейнард спал на полу в углу камеры, по- звериному плотно  свернувшись в клубок,  чтобы не делиться теплом с остывшим за ночь  цементом, старающимся вытянуть крохи жизни из всего, что к нему прикасается. Заросшее щетиной лицо в лунном свете  чуть подрагивало складкой  угла  сжатых губ, словно даже во сне угрожающе  скалило зубы на сузившийся до стен тесной камеры, мир.  Сквозь узкую щель «глазка»  металлической двери у противоположной стены  на полу виднелась грязная, неубранная миска с остатками еды и перевернутая  пустая кружка. Мафиози вскинул бровь, вопросительно смотря на Ван Берга.
-Простите, сеньор Фольконе. Завтра утром уберут и вымоют полы в камере.
-Генрих, даже если мне придется пристрелить  его, как неподдающегося дрессуре, я  не хочу, чтобы он  сдох от дизентерии.  Ответишь за него мне ты. Кстати… по-моему, ты зря решил, что он сломался. Хотел бы я в это верить, но…
С сомнением  покачав головой, закрыв заглушку на линейке «глазка», мафиози достал телефон, задумчиво набрал номер
- Фернандо. Да… доброй ночи. У меня к тебе дело. Примерно  два месяца назад я отдыхал в клубе « Империо» в Париже. Там один бузитер, некто по имени Гидеон Абае затеял драку. Он был в клубе с какой-то девицей. Привези мне эту цыпочку. Откуда я знаю, как ее зовут? Я плачу тебе не за то, чтобы ты задавал мне подобные вопросы.

Еще неделю спустя.

Это утро  началось для Гидеона как обычно серо и безлико, как череда бесконечных предыдущих. О ночном визите  хозяина пес не знал. Да и ничего  не изменилось для него с того времени. Разве что убирать в камере стали два раза в день,  утыкая на время уборки Гарма физиономией в стену. А вот день преподнес сюрприз.
Дверь лязгнула, и вместо обычной кинутой  миски с едой, в комнату вошел охранник.
-Рейнард, на выход.  Тебя хочет видеть хозяин.

Марио сидел в кресле, в кабинете Ван Берга, рассеяно смотря на тренировку потенциального протеже в тяжелом весе  через панорамную стену с зеркальным стеклом, через которую открывался прекрасный вид сверху на зал. Сам сенсей стоял рядом, монотонно описывая слабые и сильные стороны Эрика, стараясь обратить на них внимание мафиози. Однако,  мысли последнего витали где-то далеко от пропитанного потом татами. Сицилиец кивал, потягивал кофе, мял в руке кожаный широкий  собачий ошейник с  шипами вовнутрь  и слушал в пол уха объяснения мастера. Тяжеловес был хорошо, но… вчера пришла новая запись с тренировками бразильца, весьма огорчившая казначея.
Когда дверь открылась и охранник, толчком в спину, «завел» Меркадо в кабинет, Ван Берг умолк. В комнате повисла тишина, нарушаемая  лишь звуками падения тел на маты, отрывистыми фразами, просачивающимися из зала через скрытые динамики.
-Здравствуй, Гарм.
Горько шоколадный взгляд мафиози мазанул по заросшей щетиной щеке,  прополз по уставшему от безделья телу.   
-Надеюсь, ты хорошо отдохнул? Было время подумать? Подойди ко мне. 

Все повторялось заново. Как  бесконечная череда лошадок на ярмарочной, детской карусели - синяя, зеленая, красная, фиолетовая, белая, желтая, розовая и снова синяя. Несколько минут Фольконе не сводил взгляда с подошедшей близко массивной фигуры, загородившей свет. "Подойди ко мне"   - едва ли не единственная команда, которую не отказывался выполнять Гарм.  Изменился ли он за месяц? Вот вопрос, который не давал покоя сицилийцу. Мгновение пойманного в силки взгляда серых глаз, и вот его  уже нет. Спрятался, затаился  припавшим к земле хищником, который толи прыгнет, толи перевернется на спину, подставляя оголенное пузо. Хотелось второго. Но... увы, увы.  Рейнард был не первым, кого ломал, приручал  сицилиец. Хотя, пожалуй, самым сложным. Прежде чем исчезнуть, серый взгляд невольно  дал ответ на интересующий вопрос - нет, не прошел бесследно для арийца месяц карцера. Тот изменился. Только вот куда? Как? В какую сторону? Опыт подсказывал- шансы на "подставленное на милость хозяина  пузо"  мизерны. 
Мужчина поднялся из кресла, обошел застывшего монолитом пса, и подошел к стеклу, за которым продолжалась тренировка.  И снова пауза, во время которой мафиози стоял заложив руки за спину, одна из который сжимала, поглаживала кожу ошейник, перебирая пальцами мталлические выпуклости шипов. . Задумчиво смотрел на  настеленные на пол маты, где тяжеловес раз за разом технично укладывал  на спину нападавших с разных сторон спарринг -партнеров. Хорош. Выдрессирован во всех смыслах. Но...
-Черт.  Не то. Все не то. Техничен, силен, динамичен, но нет огня. Нет той искры Божьей- импровизации.
Сицилиец резко развернулся, вперившись почерневшим взглядом в Меркадо.
-Гарм, ты хочешь сейчас в зал? Вон туда, где мышцы воют от боли, где легкие рвутся от нехватки воздуха, где голову сносит от адреналина.  Тебе не надоело целыми днями жрать и спать?  Ты борец от Бога. На. Возьми. Дай мне одеть его на тебя. И я выпущу тебя в зал.
Марио протянул руку, держа на раскрытой ладони широкой ошейник, источающий запах новой, выделанной кожи.

Отредактировано Марио Фольконе (2010-03-08 22:21:04)

ИИскушение. Вот движущая сила, управляющая скрытыми страстями людей, заставляющая их совершать поступки, при одном упоминании которых одни  раньше  гордо вскидывали  голову, отворачивались, уходили, другие наоборот, лезли бить морду, полыхая праведным гневом. Искушение. Оно для каждого свое. Для одного  это деньги, власть, для другого сексуальная жажда, для третьего скрытая страсть к азарту, для четвертого - возможность вырваться за рамки дозволенного. И так до бесконечности. Вариаций множество. Сколько людей, столько и тонких нюансов искушения.  Нет, это изобрел не мафиози.  Задолго до рождения сицилийца одна  хвостатая, рогатая сволочь, обернувшись змием, протянула яблоко в Райском саду. И дщерь человеческая, поддавшись искушению, взяла его, надкусила, а потом  передала этот грех  отпрыскам  своим. Но тварь на этом не угомонилась, обучив других  пороку соблазнять. Только найди надлом, брешь, потаенную жажду человека, и он твой с потрохами. Это Марио понял еще в детстве,  интуитивно ища, что противопоставить физически более сильным,  успешным сверстникам мальчишкам. И был поражен, когда перед «метром с кепкой» начинали  гнуть спины  заядлые забияки, державшие в страхе   маленький мирок пары улиц трущоб. С возрастом смешные  «победы» детства принесли большие дивиденды уже в других играх. В игре под названием « выживи в Семье». Помогал полученный в юности навык и при «воспитании псов».
Ван Берг. Только ли за деньги (кстати, весьма не малые) работал на Фольконе и терпел его выходки,  голландец? Нет. Сто раз – нет. Душу сенсея терзал дьявол, нашептывающий, что невозможно достичь вершин боевого искусства, соблюдая правила  и запреты официальных боев. Мастер чувствовал себя кастрированным, вновь и вновь натыкаясь на звон  гонга, на возмущенные окрики судей, требовавших прервать бой « не по правилам». Тогда и появился в его жизни казначей, сказавший – «Правил не существует, Генрих. Есть только арена, есть ты, и есть противник. Все остальное от лукавого». И отдал в его управление подпольный бойцовский клуб, одним махом купив душу сенсея с потрохами.  А потом получал удовольствие, видя, как подобно разящими мечу двигается по татами мастер, обучая псов биться без ограничений, отстаивать свое право на жизнь всеми возможными способами.   
Ромеро. О, кубинец любил и роскошь, и упоительные минуты славы на арене. Но настоящей, скрытой тайной страстью «дитя  Острова Свободы» была лютая ненависть к гринго, внушенная коммунистической пропагандой,  вскормленная пропастью между едва сводящими концы с концами кубинцами и сытыми, лоснящимися от довольства и благополучия  континентальными «соседями». Усыпанные бриллиантами, как  елки новогодними игрушками, американки платили бешеные деньги за полчаса греха с победителем. А потом шли в семейные постели к сытым, правильным  мужьям, оскверняли их унылым сексом,  потаенными мечтами  о  сильном теле, пронзительном  запахе  мужского пота «камрадоса». Марио нравилось  наблюдать за Ромеро в моменты соития с «добропорядочными женами» пожирателей  гамбургеров. Нравилось видеть его глаза, полные скрытой ненависти, извращенной мести, похоти,  отвращения и огня.  Парень готов был лизать руки сицилийца, давшему выход терзавшей его душу горечи.
Подобные, либо похожие,  истории были и с остальными обитателями псарни. Лишь Хольгер был небольшим исключением. Марио так и не понял, в какой момент  и почему швед  опустился перед ним на  колени. Но, принял  как должное, задумываясь об в этом лишь в редкие моменты философски – лиричного настроения.   

В тот вечер, в клубе «Империо» в область внимания мафиози Гидеон попал, казалось бы, случайно. А случайно ли? Потом, вспоминая шумную сутолоку зала, Марио понял, что именно привлекло его в никому не известном драчуне. Даже не мастерство боя. Мастерства,  как раз, по сравнению с тем, что видел казначей на аренах,  как такового, еще не было. Обычная пьяная драка. Но взгляд  бузитера, его шальная улыбка, его неприкрытая жажда боя, притянули сицилийца, как магнит железо. И с самого начала, с момента появления в обезьяннике, Фольконе исподволь «прощупывал» Гарма, расписывая  упоение  победами на арене, показывая в самолете  записи лучших боев,  давая самому познать боль  и  восторг тела  в схватке без правил с сильными противниками. А потом, сознательно, одним махом, лишил упрямого пса  «сладкой мозговой косточки», маринуя в карцере, как селедку в бочке.  И… косточки, выдернутой из пасти, тому захотелось.

Привычно стоя выпрямившись, словно приказная статья,  Фольконе, не отрывая взгляда, смотрел на приближающегося Гарма. И словно сам, своей  кожей, нервами, телом  чувствовал, как тяжело тому даются шаги. Как рвут его сейчас два прямо противоположные желания – послать, куда подальше сицилийца, и впиться клыками в манящую сахарную косточку  в виде бойцовского зала за стеклянной перегородкой. 
Пронзительный взгляд серых, светлых глаз, словно кричащий, ставящий защитные барьеры, отчаянно цепляющийся за пошатнувшийся призрак свободы.
Осталось только накинуть строгий  ошейник на мощную шею пса. И Марио уже занес руку с полосой клепанной металлом кожи, как взгляд остановился на рваных, белесых шрамах, исполосовавших кадык и основание шеи. Их сицилиец уже видел. Но сейчас, вблизи, они выглядели особенно устрашающе. Белые и неровные, с острыми зазубринами по краям, они выступали призраками, отпечатками какой-то трагедии прошлого. «Работали» там явно не профессионалы.
Черные провалы глаз казначея уперлись в сомкнутые веки со светлыми ресницами, за которыми спрятались серые, мутноватые льдинки.
-Кто же тебя так, Гарм?
Смуглая ладонь легла на вздувшуюся от напряжения шею, холеные пальцы уперлись в кочки выступающих из под мышц позвонков, а большой медленно провел по грубому рубцу, сначала просто ощупывая его. В кожу ладони,  перегоняя кровь,  забилась синяя вена. Под плоскостью большого пальца взлетел вверх, и с размаху ухнул вниз комок кадыка. И снова палец заскользил по шраму, исследуя очертания некогда стягивающей шею удавки.
-Давно это у тебя?

Отредактировано Марио Фольконе (2010-03-09 19:55:33)

В клане редко пользовались удушением, как способом убрать лишнего человека, заставить замолчать навсегда. Куда проще  великий уравнитель с глушителем. Или, на худой конец, нож. Или показательное аутодафе- в таз с цементом, и в море на корм рыбам. Но удавка? Ей мало кто умел пользоваться. Сила нужна большая, велик риск, что жертва успеет закричать. Правда, был один "любитель" этого оружия -  Мясо.  Здоровенный амбал с нулевым интеллектом и силой гориллы был одним из "чистильщиков" Семьи. Вот он предпочитал вместо беретты или ножа носить с собой струну. Фольконе видел несколько раз, как работал ликвидатор- петля на шею, сильный рывок, несколько мгновений агонии в волосатых руках с грязными ногтями. И все. Был человек, и нет человека. Труп с ровнехонькой багрово-синей полосой на шее. Стерильно.
Тут же.. Шею словно драли колючей проволокой, судя по вдавленным в кожу зазубринам шрама. Плюс- не добили. Где такое могло произойти? Тюрьма? Как вариант. Там разную шваль можно встретить. Фрайеров - беспредельшиков. Однако, все домыслы разбились об одно короткое слово
- С одиннадцати.
-Cavolo!* Детишки!
Казначей мысленно  присвистнул, вновь разглядывая рубец на шее борца, и подсознательно отмечая его невербальные реакции. Взгляд. Вроде бы обычный (для такой ситуации), ан нет.  В серых глазах, как в мутных вешних водах плескались эмоции, сменяясь стремительной чередой. Скакали, наслаивались одна на другую, путались. Пристальное напряжение, вопрос, непонимание, вспыхнувшая и погасшая злость, снова удивление. И за  всем этим, где-то уж совсем глубоко, где  невозможно уловить, что-то еще...
Непонятное, ускользающее, но что-то важное. Фольконе сам не мог себе объяснить, как учуял присутствие этого "чего-то". И даже  не знал, чего именно.  Интуиция, ухватившая вскользь что-то мимолетное, и тут же потерявшая его.
Рука, сжимающая ошейник снова поднялась, и снова, не достигнув цели, опустилась. Отстегнув повод с ошейника, казначей положил последний на стол.
А остальное произошло неожиданно и молниеносно. Тонкий кожаный ремень в руках мафиози свернулся петлей, метнулся  вперед, мазанул по волосам, и, как влитой,  вошел в углубление шрама. Темные, длинные, с карабином на конце "хвосты" кожи намотались на мужской кулак,  и удавка затянулась на шее, перекрывая частично кислород. Пальцы второй руки, пятизубой бороной вспахали пряди светлых волос на затылке, сжались и дернули голову назад, запрокидывая лицо пса. Черные глаза сицилийца напряженно впились в зрачки арийца, заскользили по лицу, по губам, по мельчайшим складкам у рта, и снова в черноту зрачков в окружении серой радужки.  Фруголо рисковал, но четко знал, что  именно и для чего делает  сейчас. 

*Ни хуя себе! (ит.)

Отредактировано Марио Фольконе (2010-03-11 08:56:48)

Плененный борец  дернулся, в первый момент инстинктивно уйти от захвата. Вот тут -то  и сказались и разница в весе, и разница в физической силе. Мафиози  пошатнулся, но не отпустил. Лишь шире расставил ноги, напрягая хоть и не такие массивные, но явно мужские, хорошо развитые мышцы. Руки попали  в железные тиски рук тяжеловеса, но и это не заставило Фольконе ослабить хватку.
Пес скалил зубы. Но отступать нельзя. Вот именно сейчас нельзя было пользоваться помощью сенсея. Можно переложить на специалиста почти любую работу. Можно отдать машину в ремонт, и она будет ездить  даже лучше, чем ты отремонтируешь ее сам. Можно сделать заказ, и тебе построят отличный  дом.   А вот отдать кому-то пса, чтобы его выдрессировали - невозможно. Вернее говоря, его научат трюкам, обучат сидеть, лежать, подавать лапу. Но при этом хозяином его будет тот, кто учил, чью  власть он признал.  Хочешь получить пса- терпи укусы. По-другому не бывает.  Это Марио усвоил давно. Это было само собой разумеющимся.
И Гарм неожиданно сдался. То, что подспудно, интуитивно  уловил Фольконе в его глазах, сам вначале не поняв, что именно он увидел, почувствовал. То, чего отчасти опасался. Травма в одиннадцать лет. И это не банальный перелом руки или ноги, не физическое увечье. Гидеона явно душили, но не довели дело до конца. Это не могло не отразиться на психике, не оставить на душе, в подсознании куда более глубокие  рубцы, чем на шее. В отличии физических шрамов, которые были видны невооруженным глазом, эти были спрятаны, и могли вылиться во что угодно.
Тяжеловес грузно упал на колени, и в зрачках в какой-то момент забился, заплескался панический страх. Закипел, перевалил через край, заливаю радужку,  растворился в ней.
И Рея сорвало. Пьяный, затуманенный, как у наркомана, взгляд, горел каким-то отчаянным, весельем, как у человека, стоящего на узком карнизе высотного здания за секунду до последнего затяжного падения.
Трагично. Но… какие же у него были глаза!
На мгновение смуглые пальцы, сдавленные парой сильных рук Гарма сжались еще сильнее, натягивая кожу ошейника. Крылья точеного, хищного носа затрепетали, вдыхая ставший густым, насыщенным запахами воздух, губы дрогнули, раздвинулись, обнажая узкую полоску белых зубов. Всего несколько секунд глаза в глаза, и горький шоколад скрылся под веками, пряча полученные ощущения.
Сжимающие кожу  пальцы  пошевелились, прикладывая новое усилие, теперь для того, чтобы разжаться, преодолеть давление чужих рук, дать воздуху войти в пережатую трахею. Слишком большая роскошь, дать псу ускользнуть в небытие, подарить его смерти. Безносая не стоила такого подарка.
Опустив спутанные между пальцев пряди волос Гарма, Марио положил горячую ладонь на запрокинутую щеку стоявшего на коленях мужчины. Провел большим пальцем под веком, где бился под кожей едва заметный нерв.
-Тише, Рей. Тише.
Неправильные, ненужные слова, но порой человеческий язык слишком убог, чтобы мог передать все оттенки. И  правильные, нужные, интуитивно точные  интонации., которые ловятся не столько ушами, мозгом, сколько кожей, обнаженными нервами.
Устанавливая невидимую, пока еще очень слабую,  эфемерную, но для двоих, вполне ощутимую связь, хозяин успокаивал пса.

Странное ощущение. Наверное, сродни тому, что чувствует альпинист, держа на неверной связи тонкой страховочной веревки второго, стремительно скользящего по осыпающимся камням, в пропасть. И впиваешься намертво ногтями, клыками, шкурой  вцепляешься в осколки породы, ожидая момента рывка. Не удержишь, и улетишь следом. В  пропасть, в безжизненную тоску пустоты сломанной чужой судьбы, бесцельности существования. И вот он- рывок. Веревка натягивается, скрипит, стонет под тяжестью веса, впивается в тело, стремясь разрезать его надвое. И начинаешь скользить, неуклонно утягиваемый к краю. И инстинкты воют, сгибают руку к голени, где  в ножнах виднеется рукоять ножа. Стоит перерезать тонкую, едва наметившуюся связь, словно плетеные нити страховочного троса, и ты цел. А второй, под грохот каменного обвала, раскинув руки, летит  в свой последний полет. От арийца веяло такой смертельной тоской, таким нежеланием жить, что на мгновение сицилиец  почувствовал липкий холод, слизнем ползущий по позвоночнику.
Горький шоколад глаз закипел чернотой, бараньим упрямством. Как в далеком детстве, когда падала планка, и, не видя никого и ничего, бросался в гущу жестких, совсем не детских разборок. На смуглых скулах заходили желваки. Нет, черт возьми. Он был черной костью, отбросом Палермских трущоб, тварью, которая выживет всегда и везде, не смотря ни на что, вопреки всему. Выживет сам и вытянет другого.
Всего одно мгновение этого ощущения, и поотпустило.  Вот как оно бывает. Копнул в чужой душе, да оказалось глубже, чем рассчитывал. Думал найти трещину, а разбередил, разрыл провал в пропасть.   
- В чем цель жизни?
Мужчина мысленно горько усмехнулся, не ожидая подобного вопроса.
- Тяжелые  вопросы ты задаешь, Рей. Кто бы мне ответил на него. Я не Господь Бог, даже при всей моей амбициозности. Я могу тебе дать лишь то, чем горю сам, во что сам верю.  Хотя бы на первое время наполнить твою дыру.  Дать тебе то, что сам  вижу в тебе.
Сняв ошейник с все еще напряженной, надутой венами шеи, Фольконе кинул его на стол, как неправильную, ненужную вещь. Склонился ниже к стоящему на коленях псу, сокращая дистанцию до минимума
- Ты Победитель, Гарм. Ты борец, и ты победитель. Ты создан для того, чтобы опрокидывать бойцов, партер,  галерку зрителей арен к своим ногам. И стелить их под мои ноги.
Да. Живчик всегда оставался самим собой. Неуемно амбициозный, тщеславный, частенько беспринципный,  горящий изнутри неукротимой, всепоглощающей  страстью, имя которой было – «бои без правил», он действительно верил в то, что говорил сейчас, как бы  возможно пафосно это не звучало со стороны.
-Генрих, убери этот ошейник и принеси другой. Нужен широкий, с жесткими металлическими полосами между слоями кожи. Чем жестче, тем лучше.
И это было важно. Удивительно еще, что во время тренировочных  боев никто не натолкнулся на «болевую точку» пса. Вероятнее всего, тот инстинктивно защищал шею, даже в ущерб нападению. «Ахиллесову пяту» Гарма надо было закрывать надежной броней металла, чтобы никто, кроме самого Фольконе, не мог добраться до нее. Чтобы никогда больше не было в серых, тусклых глазах вот этой щемящей пустоты, нежелания жить.
Принесенный Ван Бергом ошейник плотно охватил шею борца, пряча рваные шрамы, не давя на горло, не мешая движениям, но надежно предохраняя слабое место Гарма от чужого воздействия.
- Генрих, с сегодняшнего дня  поставь его в пару  против Эрика. Возобнови тренировки. И особое внимание на приемы, технику боя  бразильца.
И снова обернулся к Гарму. Замолчал на мгновение, словно хотел что-то сказать, но  буквы не складывались в слова, а слова в фразы. Лишь взгляд сицилийца сейчас был  каким-то другим, незнакомым, не привычным.
-Иди, Рей. Твой мир там. За этим стеклом. На татами. Тебя ждут. Иди.