Отель "Capotaormina", via Nazional 105 98039 Taormina,  в 50 км от международного аэропорта Катании "Фонтанаросса", с видом на бухту Джардини Наксос и вулкан Этна, ноябрь 2006 года.
Коридорный Плачидо, старшая горничная Роза (не та Роза, которая вышла замуж  за тунисца и родила тройню, а Хромая Роза) и лифтер Марио по прозвищу Пищик, ну и конечно ночной портье Соломон ( не тот Соломон, который царь, а тот который в прошлом году чуть не выиграл поездку в Бали, но как утешительный приз ему прислали электрический чайник "Тефаль", который не работает,  пустячок, а приятно) могли бы в один голос показать, как на духу перед босыми ножками статуи Девы Марии (вот побейте нас кискины лапки, если соврём) , что в десять вечера ...надцатого ноября, на лобби-ресепшне записался новый постоялец, гражданин Швеции, господин Ларс Линдберг, двадцати девяти лет отроду, солидный, как дирижабль малого калибра, зато с убойным обаянием ракетной установки "земля-воздух". Он взял номер с террасой класса Executive Suite, на первом этаже.
Вид у господина Линдберга был вполне пристойный, холостяцкий минимум багажа, документы и кредитные карты в полном порядке, правда на все окружающее он смотрел, как утопленник из-под мертвой  воды и не оценил красоты средиземноморского стиля, пастельные тона обивки и мебели в холле, и глянцевые открытки "Izola bella" и "Perоla Taormina" на вертушке при входе.
Желаний у  смертно уставшего беглеца  было три: вымыться, пожрать и спать. Чем он и занимался трое суток, до посинения, без просыпа и до отвала, причем прямо в номере, не выходя ни в панорамный ресторан, ни к лифтам на пляж, ни на общий бельведер, где под зонтиками цвета фламинго в час сиесты релаксировали праздные постояльцы с ноутбуками и постоялицы в рискованных топиках,  шортах и юбчонках "прямо под попку"  (все, как одна,  без трусов и с пирсингом, голливудские отбеленные  улыбки и стрекозиные зеркальные очки вполлица).
Хромая Роза убиравшаяся два раза в сутки в "сьютах" с остальными девочками, трепалась, что господин Линдберг ведет себя так, как будто только что прибыл с острова Робинзона Крузо и впервые за три года видит чистые простыни, пятиразовый стол (доставка в номер, господи, и как он только не лопнет?) и душевую с джакузи и горячей водой. Крепкое, как смола,  багровое вино, паста алла Норма, баранина в абрикосах, кус-кус и все виды рыбы попалам с морепродуктами, а так же тяжелые сладости близкой Северной Африки не раз заставляли господина Линдберга расслабленно валяться на подушках, шумно через раз  дыша, в то время, как сердобольная Роза- боевая подруга, бегала за холодной минералкой в бар. От смерти от обжорства  Линдберга спасала все та же Роза, нежным массажем живота по часовой стрелке и бурным  минетом.
На третий день белобрысый господин Линдберг восстал из нирваны и  проявил к Хромой Розе интерес - возвращаясь с балкона утречком,  он улыбнулся ей, зажал пузом в дверях  и дружески, деловито, с блюзовой лаской,  пощупал старшую горничную за ляжку ниже ватерлинии. Выяснилось, что он умеет не только ругаться по шведски на стук в дверь и звонки в номер, перемежая это  французским и английским  матом, но и довольно сносно, хоть и коверкано объясняться по итальянски.
Хромая Роза вознесла молитвы о спасении его души и тела Святой Розалии - горничная "Капотаормины" с шестнадцати лет западала на голубоглазых  блондинов - результатом этой банальной страсти стали шестеро детей мал-мала-меньше  разной национальности по отцам, но ни одного брачного контракта (и это в тридцать пять, синьоры). - и радуясь тому, что клиент ожил, понеслась выяснять для него условия аренды транспорта - и за что, всего лишь за красивые голубые глаза.
Слава богу, знойная сицилианка не видела, как оставшись один Линдберг-Лувье, сидя по турецки в неглиже  - голый по пояс, зато на шее  галстук набекрень, и на заднице в обтяг черные  плавки с плейбойным кроликом  -  на не застланном траходроме посреди дорогого номера осматривает опасное содержимое слегка потрепанного кейса и фальшивые паспорта (среди которых не было разве что русского и китайского).
Не зря пропер "грязное оружие" через полмира, отстреливаясь, как черт, петляя, как лис, и огрызаясь, как волк.
Прайс-лист аренды транспорта он изучил быстро, и, вопреки тайным надеждам Хромой Розы, не выбрал ничего открытого, спортивного, коктейльной расцветки  в гламурную крапинку (вот бы проехаться с ним на зависть подружкам, а может если не жадный, то и детям разрешит покататься, или купит сахарной ваты и мороженого)
Линдберг остановился на самом демократичном варианте - крепкий, непонтовый, но маневренный и  выносливый байк,  Suzuki GSF Bandit.
По местным горным серпантинам - черт ногу сломит, добро пожаловать в воображаемые виражи головокружения - самая лучшая "лошадка". Не подведет.
Тем же вечером началось.
"Господин Линдберг" решительно вышел в коридор отеля, в расстегнутой  гавайской рубашке расцветки "пожар в райском саду" - черной с пунцовыми маками размером с блюдце, концы были лихо, по пиратски, повязаны поперек круглого похабного  пуза, в карманах джинсовых шорт-бермудов  самое необходимое - кобура скрытого ношения, складной нож, мобила, пачка сигарет, зажигалка, на распатланных до широких плеч прядях - черно-красная бандана. В ушах - капли наушников, на полную выкручена громкость плейера на поясе  - орали под сурдинку ритмы рокабилли. В бесстыжих крупных по бандитски близко посаженных глазах - северный ледовитый океан. К правому углу рта прилипла незажженая сигаретка. Странный постоялец отсалютовал двумя пальцами от виска Хромой Розе и Соломону,  и  стартовал на своем байке на синих газах в неизвестность, с асфальтовой стоянки за апельсиновым садом отсюда - и прямо в небеса.
- По бабам пошел - кратко откоменнтировал Соломон. И - мой Бог - как он был прав.
В последующие дни утром из номера Ларса Линдберга выходили: довольные уличные девахи,  кудрявые-лахудры Миа, Таня, Лоренца, Хлоя, Малена, Джулия, Марчелла, все, голоногие, гологрудые 99-59-100 на шпильках в миниюбках и чулках-сеточках с розочками по самое не балуйся. Каждая задерживалась у овального зеркала в холле, чтобы подмазать губы или поправить застрявшую меж ягодицами юбку.
Их журавлиный клин замыкала  Хромая Роза, на вопрос коридорного Плачидо "ну как?" , она счастливо разрыдалась, показала большой палец и оползая по стенке в комнате отдыха,  простонала: Мамма Мия!, коридорный хмыкнул и посчитал что месяца через четыре старшая горничная в седьмой раз возьмет декретный отпуск за свой счет, потому что презервативы и таблетки-контрацепты ей запретил лично папа Римский.
Дальше - больше.  Постоялец пошел в отрыв. Я дам тебе драйв, драйв тебе дам, тебе дам драйв, бэби!
В нехорошем номере Линдберга - Лувье побывала жена военного атташе Гватемалы, (силиконовые губы, этнические бусы, немножко бриллиантов и шелка от кутюр), сам атташе, который сначала  орал как верблюд-дромадер  и долбил в дверь кулаком, а потом заказал ящик "спуманте" и всю ночь ахал, как школьница на качелях, а утром выполз в коридор на полусогнутых, без брюк, но в пиджаке и галстуке "бабочке" и на вопрос Хромой Розы "ну как?", счастливо разрыдался и простонал: Мамма Мия!, атташе сменил суровый практикант из ветеринарной лечебницы, похожий на мясника, и мясник, похожий на  Рафаэлевского ангела, потом девочка-акварелистка по виду на последнем градусе анорексии, снова портовые девки, которые уже в неглиже запросто, как кошки болтались по коридору, и заказывали тирамису и самбуку  в производственных количествах, и заполночь, обаяв и уболтав до мигрени лифтера "Пищика" спускались на лифте - купаться на частном пляже при луне нагишом.
Лувье сопровождал девок в самом котовьем и разлимоненном виде, широко  приобнимая их за теплые талии - слева и справа.
Потом они разбегались босиком  по короткому пирсу с фонарями и блаженно бухались в теплую как молоко ночную воду, дробя лунную дорожку и в шутку топя друг друга. Девки визжали и барахтали ногами по волнам, как в канкане. Лувье,  запрокинув лохматую мокрую башку, "ложился" на воду, смотрел на фосфорные звезды и думал. Он был совершенно трезв и собран.
Потом они сохли на теплом бетоне, девки, обнявшись, выжимали волосы, мазали груди йогуртом - для пущей мягкости и  пели грустные сицилийские песни.
Двум из них - Тине и самой смышленой и набожной Рите,  Лувье обещал жениться в следующий четверг, после жаркого тройничка на пляжном песочке.
Тина по прозвищу Титина (потому что была одарена сверх меры шестым с половиной размером)  плакала и ничему не верила, зато Рита с утра потащила Ларса-Луи в церковь Сан Панкрацио, целовать дарохранительницу с мощами "и не говори потом, что врал!" .
К церковной паперти прикатили с лихого поворота из тоннеля скоростной дороги, - Рита сидела на заднем сидении байка, обхватив немалую талию,  Лувье тонкими и сильными руками. В церкви было пусто и просторно и в лучах из витражных окон вились пылинки, как в кинозале. Кукольные статуи святых, похожие на свадебные торты и рождественские елки улыбались из ниш - по их довольным розовым лицам можно было понять, что все они читали Евангелие до конца и четко знают, что смерти нет. Пока Рита громко молилась преклонив колени перед зацелованной девичьими губами статуей святой Розалии, атеист Лувье перемигнулся со смазливым служкой в кружевном стихаре. Через полтора часа дружеского  трепа под бутылочку "аморетто"в ризнице, за три сигареты, один поцелуй в персиковую щечку и кое что еще сверх того (при запертой двери из ладони в ладонь пачка купюр) служка-хорист церкви Сан-Панкрацио Сандро Беати (16 лет, семинарист), поведал Луи Лувье Страшную Тайну.
Какой там Дэн Браун с его кодом да Винчи?  Прошлый век. Наивняк. В сицилийском городке Таормине водятся свои Ангелы и Демоны.
Например - Ослик Святого Иосифа.
Дело в том, что в церкви Сан Панкрацио, в левом приделе стояла статуя святого Иосифа, покровителя Острова. Очень благостный пожилой господин с бородкой вел за собой на веревочке ослика, размером с овчарку. Ослик подозрительно напоминал мультяшку из "Шрека" - длинные замшевые уши, белые зубы -клавиши в идиотской улыбке.
Статуя Ослика святого Иосифа внутри была полая - и в голову ослика поколения мальчишек служек прятали от настоятеля бутылки, билетики футбольного тотализатора и презервативы.
Но секрет состоял в том, что считалось дурной приметой прикасаться к задней части Ослика. Это сулило большие неприятности. Например - открытый перелом, банкротство и проигрыш национальной команды на полуфинале кубка Италии.  Круп ослика даже не протирали никогда во избежание порчи.
Сицилийцы крайне суеверны.
Лувье щелкнул пальцами. Есть. Умница, Сандро!
И сверх задуманного от души поцеловал христова жениха в горькие миндальные губы. Тут их застукала святая проститутка Рита и устроила  скандал на таких децибелах, что под сводами церкви тревожно заплескали крыльями всполошенные горлицы - будто ангелы зааплодировали.
Решено.
Луи Лувье сидел на чугунной цепи между двумя каменными тумбами, хлебал из горла смятой пластиковой бутылки местное разливное вино с бархатным привкусом хвои и чернослива  и пялился на солнечную закатную дорожку на червонном вечернем прибое. Байк остывал на нелегальной парковке за раскаленной палаткой арабского "донера". Белела в бархатных сумерках светлая платановая аллея у самой кромки моря.
Итак, дано: меня обманом наняли везти грязный груз бактереологического оружия. Я проехал и пролетел тысячи миль. Я убивал и три раза чуть не поймал пулю. Ушел от погони (и не от одной). Вырвал, как гнилой зуб,  электронный маячок из контейнера с пробирками.  Таормина - конечный пункт. Пирс L  22. Передать из рук в руки. Не, ребята, мы так не договаривались. Вы досыта соснете хуйца, да еще и попадете на бабки.
Луи не зря общался с местными шлюхами, ребятами из ветлечебницы и церковными служками. За эти дни ему удалось провернуть немало важных дел. Опасные пробирки из контейнера он вынул и подменил на купленные у ветеринара учебные образцы крови и конской спермы. Прошерстил интернет, выискивая при какой температуре подыхают "мандавошки" - то есть опасные бактерии и их споры, похмыкал с сомнением. Самое надежное это печь крематория, или муфель... Да где найдешь  в курортном городе муфельную печь? Разве что в больницах, где уничтожают останки после ампутаций, или у кукольников и керамистов. Ладно, будем искать.
Благодарные шлюхи работали как "длинное ухо" - стоило на его этаже появиться подозрительному постояльцу, как Лувье через полчаса знал даже цвет его трусов и что он ел на ужин.
Это усложняло слежку и погоню.
Лувье поплотнее затянул узел банданы за ухом, тиснул недопитую бутылку в багажник байка, снова врубил плейер  и уверенно вырулил от моря вверх по ломаным улицам за город - в голубые горы.
Серпантин гулял под колесами, жег резину на виражах - аллилуйя Rockabilly Baby tonight!
Седок, пригнувшись, улыбался. Жесткие волосы трепались по ветру.
Он затормозил на повороте, оглянулся через плечо. Сияющей россыпью рассыпались внизу с самолетной высоты огни города Таормины.
Лувье достал мобильник, набрал номер.
Заговорил первым, уверенно и чуть не на зевке, как будто не торчал на перепутье - с одной стороны скальный отвес, с другой неогороженная пропасть и три пыльных загазованных кактуса, а сидел в собственном офисе в мягком кресле и попивал "мохито" под кондишном
- Груз в городе. Сегодня в половине третьего. Как договаривались: пирс L 22. Bye.
- Где ты, сука?!! - завопила трубка, взвизгнула и зафонила.
Лувье придушил кнопку. И  выбросил телефон с размаху в вечернюю пустоту с обрыва.
... Около полуночи служка Сандро впустил Лувье в церковь Сан-Панкрацио через служебный вход. Парнишка прикрывал ладонью свечу и вел в прохладные проходы меж скамей для верующих.
- Ты уверен, а? Может лучше не трогать ослика? Это большой грех. Я очень беспокоюсь - мямлил ангел.
- Большой грех перед тобой. И он ни о чем не беспокоится - с усилием отвечал Лувье, балансируя на стремянке - перед глазами маячила задница плюшевого ослика Святого Иосифа с черной дыркой под хвостом. Одна за другой внутрь крупа полой статуи отправились три пробирки со штаммами.
Лувье слез на пол, оперся на колонну и отер пот со лба запястьем.
- Так ты все запомнил? Повтори.
- Если ты не вернешься завтра к полудню, то я должен позвонить в полицию.  И ничего не трогать сам. - старательно проговорил подросток. - А... если не в полдень, то когда ты вернешься?
- Ты задаешь слишком много вопросов, Эвита. - процитировал Лувье,  потрепал служку по плечу и задул свечу.
... Ночью с моря пришел большой ветер. Наклонил олеандры и подсвеченные снизу кислотным зеленым светом пальмы у открытых сахарных террас баров и дискотек, хлопнул зонтиками над летними столиками.
Схлынула и угомонилась толпа. Высыпали звезды, острые, как гвозди,  и тупо тыкались в сваи у пристаней моторные катера с женскими именами и профилями на бортах. Остывал раскаленный асфальт и черепичные крыши.
У отдаленного пирса затормозил байк. Фонари горели тускло и через один - на мусорную набережную задами выпирали неприглядные склады. Несло тухлой рыбой. В прибойной волне лениво волохались апельсиновые корки, полиэтилен и пивные банки.
Светловолосый мужчина, в черно-красной гавайке и джинсовых шортах до колена  оставил байк, крепче сжал ручку неуместно официального кейса.
И щироко зашагал по длинному бетонному волнорезу вперед. Слева море - справа море, сзади город - впереди - отсвет фонаря и в нем человеческие фигуры - прямоугольные, как плечистые "плохие парни" в комиксах. Пятеро. 
Лувье улыбался и чуть не насвистывал, помахивая кейсом, как на долгой прогулке. Вторую руку он держал на поясе. С виду небрежно, зацепив большой палец за ремень.
Игра продолжается, джентльмены. Пристегните ремни и молитесь.

Отредактировано Луи Лувье (2010-04-14 21:33:53)

- Привет, парни. - Лувье вышел в свет фонаря и с бриллиантовой улыбкой  отсалютовал встречающим двумя пальцами от виска. В пальцах тлела только что закуренная сигарета.
Напротив него рядком стояли пять человек в темных костюмах. Все как от одной мамы. Коренастые, кудрявые, квадратные, крупные. Двое сбоку синхронно пыхали короткими сигариллами. Трое по центру - монотонно, в такт двигая челюстями из стороны в сторону жевали резинку. Кулаки в замок в паху - левый кулак на правый, будто стенка пенальти. Лбы наклонены. Глаза сужены.
За их спинами у сваи волнореза нырял в прибойной волне моторный катер без номеров. За рулем маячил еще один "брат" по разуму.
- Депрессия? Кризис? Плохая экология? -  выдал Лувье  после глубокой затяжки - У вас больше нет проблем, парни, потому что есть я. Амфетамины? Виагра? Лихорадка Эбола? Вы все еще кипятите? Тогда мы идем к вам!
Двое сбоку одновременно отправили окурки в море, достали по пластинке жевательной резинки и сунули в рот. Трое по центру выплюнули жвачку и закурили.
Переменили кулаки - правый на левый. Лбы наклонены. Глаза сужены. В черных очках - (и это по ночному то времени, ну молодцы ребята) отражался легкомысленный курьер в алой бандане, джинсовых шортах до колен и залихватски повязанной поперек пуза черной гавайке с красными цветами.
- О' кей. Контакта нет. Дисконнект. Начнем с первого такта? - он в четком ритме отщелкал пальцами "One, two, three, four..." и с прежней интонацией повторил: "Привет, парни!
Быки расступились, пропуская вперед приземистого человечка лет пятидесяти в летнем плаще. Гротескное мясистое лицо лоснилось от пота. Весь он был как каучуковый смазанный оливковым маслом божок тропического и весьма слаборазвитого племени.  Коротышка ткнул в Лувье мизинцем с перстнем-печаткой, въевшимся в опухшую фалангу и пискляво, будто надышался гелия, скомандовал:
- Кейс.
И властно загнул мизинец к себе.
- Никакой фантазии. - окончательно обиделся Лувье  - А где легкий флирт? Где импровизация? Ну, еще пару реплик.  Для стимула? А?
Амбалы переглянулись и даже на миг прекратили жевать и пыхать.
- Быстро. - лилипутским сопрано отрезал главарь.
Лувье пожал плечами, развернулся и сделал пару шагов прочь. Услышал четкие звучки за спиной - ребята достали  и взвели стволы.
Он раскачал незапертый  кейс в руке, широко оглянулся через плечо и жестом невесты, которая бросает в толпу подружек букет - швырнул ношу по красивой дуге за спину.
Как  плевки на перекаленную сковородку - разноголосье итальянской, арабской и английской брани - стенка пенальти распалась, парни шарахнулись вроссыпь, придерживая шляпы и раззявив пасти.
Кувыркнувшись под фонарем, несчастный "атташе" грохнулся и перекосился, вывалил стальной контейнер, - и поблескивая, опасная игрушка, подскочила пару раз и сделала "бульк" за линию бетона.
- Он блефует! Товара нет!  Не стрелять. Брать живым! - зашелся коротышка. Дробный топот  погони по бетонной полосе заглушил его вопли.
Успею! У меня фора!  Аллюр три креста!
Лувье, закусив нижнюю губу,  упрямо ломил по волнорезу к байку, наугад пару раз выстрелил на бегу с оборота - одна из теней, вскинув руки, шикарно обрушилась в воду.
Свет. Тень. Свет. Тень. Свет. Тень. Фальстарт.
Как в скором поезде с того на этот  свет мелькание желтых квадратов окон на скорости звука по ночным рельсам. Стык в стык, час в час, минута в минуту, пуля в яблоко, член в вагину, десантный нож - в ножны, игла в вену.
Лувье  коротко и хрипло рассмеялся и азартно запетлял меж фонарями, пуля выбила бетонную крошку с искрой, все-таки  палили, курвы,  по ногам. Шоу продолжается, я бросил окурок в осиное гнездо, вовсю искрят контакты, шалят нервишки, шибает в лоб крутым кипятком, скоро весь мир закоротит на три тысячи вольт и всем будет весело, доберусь до байка и нюхайте выхлоп,  целуйте меня в задницу, фантомасы, хэппибездей.  Даже копы на трассе не могли меня...
Зря он обернулся для очередного выстрела.
Двое подоспели наперерез из темноты от складов.
Первый наотмашь свистнул в висок кастетом по касательный, второй в длинном прыжке - дал с ноги в пах.
Фонари полетели кувырком, с рок-н-ролльным проворотом. Вспыхнуло и  раскололось подо лбом белое, белое, белое.
Лувье тяжело и красиво, как колотый на арене в атаке бык, грохнулся навзничь. Заплясал по бетону выбитый из руки пистолет.
Чей-то ботинок с лаковым зигзагом отблеска придавил оружие и прервал стальную пляску.
Квадратные парни с гиканьем навалились на беглеца отовсюду, и пошла потасовка и заваруха. По мясу и костям. Ухнули разом и пошло-поехало.
Лувье отбивался как мог, полуслепой, наугад, из последних сил без правил на чистом запиле бас-гитарного  драйва.
Ему удалось, оскалясь, встать на колени и сорванным усилием стряхнуть с себя двоих, один так и остался лежать скучный, под затылком расплылось темное.  Но нападающих было больше. Ох, сволочи, то поддых, то в печень, то в кадык, то под колени, и вот уже взяли в захват локти до хруста за спиной, и отрывисто "гакая", пинали под брюхо, да так что длинно  выбило меж стиснутых зубов красную пенную юшку,  будто Луи выхаркнул кусок легкого или языка.
Вены набухли кровью, как корни, на предплечьях и тяжелой крепкой шее.
Сзади его  сгребли за волосы - хряснули переносьем о колено.
Потом еще и еще.
Свалка  потно, неровно  и грязно прокатилась по бетону кубарем. Колени, локти, лбы, рты, кулаки.
Топот, хрип, треск рвущейся по швам одежды, утробный рев и тупые потные удары, мерный парной  хряск  отбивалки для мяса. Люди долго убивали в темноте человека. Волокли и ломали,  как упорные муравьи - хищного жука.
На базе  тобой  займутся всерьез,  попрыгунчик, там у тебя вытащат душу из под ногтей, раздергают по нервам, по жильным волокнам, глазные яблоки-голубики высосут досуха, вытопят жир паяльной лампой,  сдохнуть не дадут, пока не вырвут из горла  главное - куда ты, сука, дел товар. Который стоит дороже, чем перчатки из твоей белой лайковой шкуры или твои фальшивые паспорта, или твои раздавленные каблуком яйца.
Уть-уть, все на продажу!
У волнореза глухо с подфырком взревел мотор катерка, винты забурунили прибой добела.
Ночи в Таормине пахнут розовым маслом, виверрой, душной женской промежностью, кошачьей мочой,  душистым табаком, краской новеньких баксов, морской солью, кровью, бензином и нагретым асфальтом.
Финал курортного сезона.
Come on, baby.
На убой.

Отредактировано Луи Лувье (2010-04-19 13:59:51)

Узкоглазые малайцы-наркоманы от утробы материнской  называют это великолепное крутого кипятка  состяние "амок", глаза белые, зубы черные от бетеля, и на опиуме яванским  крисом - в сонную артерию - свись! Русские урки выражаются короче "беспредел", почти как "берсерк" и тогда идет Вселенский Хай - весь изолятор вскрывает вены заточенными монетками или рвет охрану руками заживо вместе с говном и суками. Останавливается только автоматными очередями. В упор. В голову.
Он любил это состояние, как героиновый наркоман любит маму-иглу, на кончике которой помещается столько ангелов, что и не сосчитать. Черная движуха, от винта, все от винта!
Кровь ударила в лоб винтом, чуть не выдавила глаза. Подмога пришла как нельзя кстати - Лувье даже толком не разобрал - кто. Нет формы, значит не легавка или?  Рванулся вперед, оставляя в кулаке противника окровавленные пряди, не глядя въехал кому-то в печень, и совсем уж по волчьи, крепко, как в орех впился в небритый кадык до хруста. Главное удалось - перехватил чужую волыну. Снял в затылок уебка, который целился в чужую здоровенную спину. Скорлупа всмятку. Есть, сэр.
Только в кино свальные, как грех, каскадерские драки бывают долгими и зрелищными с поворотами, балетным кикбоксингом в замедленной съемке с  подсечками и хитрыми подвыподвертами и непременным братанием над телами врагов: "How are you?" - "Great". В жизни все проще - дают - бери, бьют -  беги. Ему удалось пробиться к невесть откуда упавшему "архангелу", занял козырное и правильное место - спина к спине, не мешая, еще один выстрел - он не знал - добился ли цели - но чужой короткий крик указал: верно, в скулу.
Драка распалась всего на миг. "Тотемный божок" в прорезиненном рыбацком  плаще  матерился на своих нерасторопных бугаев, тыкал пальцем в кнопки мобилы.
Во рту крови, как рвоты, Лувье прохаркался, вдохнул на полную чуть не на разрыв легких горячо  - южный, терпкий  йодистый морской ветер, ночь, кайф, жизнь! и  каркнул срыву за плечо:
-Катер! На хуй с пляжа!
Дальнейшее рвануло фейерверком тарантеллы и заискрило пороховым колесом, как старая добрая закадровая музыка Нино Рота, все медные духовые и струнные, мать их, щипковые. Полный аллес, трое сбоку, наших нет.
Лувье прорывался вторым - все же с оружием. Отворачивался, вызверивался, берег патроны. Пряди тошно налипли на разбитое лицо, выбились из косо обрезанных джинсовых шорт концы разухабистой гавайки с наглыми красными цветами и пальмами. Кто говорит, что я не бегал от смерти резво, тот может поцеловать меня в задницу, бегать от безносой весело и легко, как целоваться против ветра.
К счастью моторка не отошла от пирса далеко - водила проморгал, и перепрыгнуть на гремящую жесть было делом секунды.
Качнуло гулко и глубоко, как на вираже русских горок. Лакомо и глухо плеснула ленивая волна в расщелине пирса, качнулась  темная борода водорослей вокруг сваи.
Оба - и "архангел" и Лувье всего на миг задержались рядом, столкнуло инерцией, как пасхальных кукол.  Что там топало по бетону, потея и бранясь - не видно. Да и хрен с ним.
Решать надо быстро, как девушка-католичка спасает целку от пьяного байкера при помощи сицилийских четок из оливковых косточек и черепов землеройки и ... такой то матери.
Чуть не юзом, на пузе, Лувье нырнул в кабину.
Водила, курчавый очкарик уставился на него. Мигала хрень на пульте. Взбыченно, тяжко пенили и бурунили черное виноградное море лопасти  винтов.
Убить? Палец на курке.  Уно моменто. Но нельзя. Там глаза.
Лувье ограничился грамотным ударом - скула - висок наотмашь.
Водила хрякнул и осел.
Уже на кулаках он вынес сомлевшего на лесенку и перевалил за борт. По короткой дроби шагов сверху было ясно - второй ловил ритм и был на ногах.
Лувье с полоборота повернул неразбитую часть круглой львиной  рожи к неожиданному подельнику - сунул в руку ему рукоять ствола - держи, не урони. Пленных не берем. Живы будем, не помрем.
И рванул к рулю. Заряжай, поехали. Не впервой от патрулей уходить под огнем. Голова не помнит, а руки делают на автомате и рискованный  выверт с подныром и лихой  вираж.
На вдох выдох взревело за кормой, как утроба Сциллы и Харибды, заварилась кипень - и как на подводных крыльях рванули по дуге, дробя серебряную лунную дорожку...
До креста, до сердца, до  конца.
В обшивку катера с пирса сочно чмокнула пуля. Лувье пригнулся и целясь в прищур вывернул руль полукругом - рявкнуло - нос катера вспахал на взлете волну - пошли влево и стал уменьшаться пирс. Луи засмеялся, чувствуя как расходится край рассеченной губы. На конце "языка" волнореза столпились оставшиеся, палили вразнобой в божий свет как в копеечку.
Держись, брат...Прикрой.
Катер вспорол носом новую волну и рвал, послушный крепким рукам, в открытое самое синее  море.
Три пятнадцать пополуночи.
Стыла во лбу голого черного неба прямо по курсу  белая бедовая звезда Люцифер. Звезда утренняя, покровительница воров и любовников.

Отредактировано Луи Лувье (2010-05-12 21:11:32)

- Да. - отозвался Лувье по французски, глядя на то, как уверенно взялся за управление незнакомец. - Минут через десять, вруби огни и забери на северо-запад, от центра. Не хватало увязнуть в курортных барках, как таракан в супе...
Он отступил, чтобы не мешать, и хлебнув пару глотков, выпростал чуть не полбутылки минералки прямо на башку. Звучно хрустнул пластиковый баллон. Луи приподнял края мокрой гавайки, - потрепали порядочно, на боках "расцветали" гематомы - через несколько часов слишком белая шкура украсится черными кляксами, вроде чернильных воображаемых материков на контурной карте, хотя в его случае - скорее уж на немаленьком глобусе. Лувье отфыркнулся - сравнение его сухо некстати повеселило. Он затряс башкой, как мокрая собака, отер ладонью загривок.
Отлегло. Отхлынуло. Отлив давления и драйва. Гулким купальным звуком бились в борта катера мелкие волны, мерно работали винты. Голова гудела, как тибетский бронзовый колокол-котел.
В кабине ровно затеплилась желтая ночная подсветка.  Лувье взглянул на рулевого. Уважительно кивнул. Конкретный зубр. И судя по тому, как вел себя на пирсе, и, не думая, стрелял - профи. Значит, француз. Так сказать, земляк. Allons enfants de la Patrie и все такое... Будем считать эту заварушку благородной местью, за то что на прошлом Чемпионате мира  макаронники уделали наших, как Бог черепаху. 
Фортуна все таки подгадила, поставила свое "тавро" мастера - лица обоих были украшены фингалами - у одного на левом глазу, у второго на правом. Симметрия, любо-дорого глядеть.
Лувье зажевал пару таблеток из блистера, скривился, мелкая крупка горечи противно облепила десна, еле сполоснул остатками воды. Охлопал себя по карманам обрезанных джинсов - все на месте - паспорта, кредитка, ненужные уже ключи от прокатного мотоцикла. Он глубоко вздохнул - тут же взвыла добела беглая боль, будто раскаленной колючей проволокой обернули - подвздошье и ребра. Луи понадеялся, что все-таки ушиб, а не трещина и не перелом.  В ближайшие дни лазаретные радости с грудастыми медсестрами "prego, сеньоре, ваша утка, сейчас мы позитивно пописаем, а после - завтрак в постель и легкий петтинг перед утренним обходом" или  болезненный релакс перед телевизором с помехами  в подсобке занюханной арабской бильярдной у самого синего моря ему не грозили. Слишком много дел. Даже на сон мало что останется. Ноябрь в Таормине по прогнозам секты Запрещенных Синоптиков обещал быть весьма жарким.
Рулевой выровнял курс. Продуманно разработанные, живые,  а не глянцевое мыло на анаболиках,  мускулы, трудным перекатом на спине. Скрут влажных светлых волос.
Над черным до горечи морем - старше самого Старого Света - настырно высыпали звезды, слишком много и ясно, как в бесплатном планетарии. Глазей, запрокинув голову,  считай одну за одной, как золотых рыбок или апрельских девочек на эспланаде,  а надоест - придумывай новые созвездия, дыши йодистым ветром, радуйся  тому, что жив на полную катушку, это очень интересное занятие, братцы-сестры, жить жизнью. Есть любители. Вроде затяжного прыжка с парашютом, только... без парашюта.
Лувье расстегнул рубашку полностью - широко принял на грудь ночной ветер, как сто грамм, лучше бы конечно выпить, но пока что к его услугам было только много-много соленой воды с варевом медуз и водорослей. Хотя кто сказал, что  в морской воде в такие ночи не бывает высокого градуса. Шибает по венам даже на расстоянии, как спирт с газировкой. Луи не стал экспериментировать с дегустацией. Теплого финикийского ветра в волосах хватало. Морю было все равно какие  барракуды, галеры, триремы, каравеллы, подлодки или краденые катера болтаются на его широкой древней спине.
....В заднем кармане обнаружилась расплющенная пачка "Кэмэла". Он выудил целую сигарету, закурил и  вернулся ко входу в рубку, остановился, прямо глядя в глаза человеку, с которым его столкнула судьба. Машинально больше размазал, чем промокнул  запястьем кровянку под носом.
- Спасибо, что выручил, камрад. Если что - я твой должник.  Без шуток. - Лувье затянулся, держа фильтр меж большим и указательным пальцем - прикуренная на ветру сигарета тлела с одной стороны. - Так. Давай думать - эти бобики толпились на пирсе, как дамочки на сезонной  распродаже в "Тати". Вряд ли они успели твою фотокарточку срисовать, конечно на местного ты похож примерно как я - стать, цвет кожи и волос, но в суматохе они могли прощелкать клювами. Скажи, где тебя высадить? Ближе к Наксосу? Или на Изоле, там  потише, где склады...
Лувье спокойно и даже с легкой, прямо таки кружевной грустью подозревал, что неизвестный герой, который явился на подмогу, как бог из машины,  не горит желанием продолжать бурное знакомство по корсарски в лучших традициях приключенческого китча. .
Его занимало иное. Судьба могла выкинуть капризный фортель. Вот сейчас пройдет первая эйфория и мужик почешет макушку, парой ударов отправит "виновника торжества" в нокаут, скрутит руки за спиной - а потом сдаст в полицию тепленького "это не ваше тут потерялось"? И высокий чин карабинеров, специально приглашенный  из Палермо вручит ему памятную  медаль за храбрость, вафельную трубочку с ореховым кремом, настоящую боцманскую дудку и золотое издание лучших хитов Тото Кутуньо. Как завещал комиссар Каттанья - эта награда достается на острове Сицилия доблестным бойцам с международным терроризмом и организованной преступностью во веки веков аминь.
Сил на новую драку у Лувье уже не было. К тому же потасовка на легком суденышке не лучший вид экстремального спорта. Мордобой изобрели неандертальцы, тупиковая ветвь. Хомо сапиенсы открыли дипломатию. С помощью которой извели неандертальцев, мамонтов, туров, тарпанов и подвернувшуюся под руку добрую нелетающую птицу додо. И с переменным успехом хомо здравствуют по сей день, что бы там ни каркали нервные футурологи.
Своих размышлений Лувье ничем не выдал, лицо осталось невозмутимым, он улыбнулся, закинул руки за голову, выпятив брюхо, и всласть потянулся, аж спина хрустнула. От таблеток боль не прошла, но притупилась, только саднило и чесалось по краям дочерна, как по наждаку, сбитое колено.
Не забегая вперед более, и не строя планов он вслушивался в ровную работу винтов, дыхание человека за штурвалом и отдаленный ночной звон колокольни Сан-Доменико.
Созвездия тихо и незаметно, как движение часовой стрелки,  плыли по великому кругу над морем, большая, как камбала, луна всплыла над Пелоританинскими горами,  окружавшими Таормину.
Свобода.

Отредактировано Луи Лувье (2010-05-13 02:09:07)

Господин судья, по праву последнего слова, со своей скамьи подсудимых (качество ИКЕА, здесь могла быть ваша реклама)  я хочу передать привет маме, одноклассникам и прошмандовке Жанетте, которая очень любит сосать мужской половой член ежегодно и круглосуточно, кроме Страстной Пятницы.  Вот вам моя исповедь, господа присяжные заседатели. С нежного возраста  я начал играть в фантики на деньги, пить, курить и волочиться за женщинами. И однажды я встретил одну такую, вы бы сами повелись, у нее трали-вали, как у малолетней китаянки Тианг Хиафен, а корма, как у непотопляемого  броненосца времен Первой Мировой. И норов, хуже, чем у течной козы с причудами за два часа до конца света. И с ней я забыл все:  номер паспорта, марку сигарет и пистолета, и пинкод банковской карты. Она крутила мне динамо, она пускала мои истребители в штопор, и мои тачки в кюветы и под откос кувырком, она выла у меня за спиной полицейскими сиренами и полыхала синими мигалками, она укладывала меня на цинковые столы под электрические утюги небритых реаниматоров, она подсовывала мне вместо кокса толченое стекло и  стиральный порошок, она спускала на меня гвардейцев кардинала, ФБР, Интерпол, кредиторов и желтую прессу. Она хохотала, когда я плакал, и плакала, когда я пил голубой кюрасо в три часа ночи в купе-люкс  Восточного Экспресса, она плясала на пяти моих могилах босиком без трусов по росе. Но главное не это - внимание, господа, сейчас вы обрыдаетесь скупыми слезами и скостите мне срок с пожизненного на условный.
Мою женщину зовут  Фортуна. И под юбкой она носит пять килограммов подлянки в тротиловом эквиваленте...
Вот и сейчас... Вы думаете, просто так у этой долбаной лоханки кончился долбаный керосин посреди долбаного Средиземного моря? Здравствуй, милая, узнаю твой почерк.
Лувье  втиснулся в рубку, уставился на топливный датчик, как атеист на мироточивую икону Богородицы и перевел взгляд на спутника.
- Вот лошары. Мама-Сицилия.  Вышли на.. рыбалку. И не заправились. Если бы не ты, я бы сейчас над ними от души поржал, поплевывая зубы в кулак. Ребята бы гребли ложками и ладошками прямо на утреннюю звезду. 
Успокоенное море плеснуло в борта. Звездам небесным тоже было хорошо, равно как и ветерку, дельфинам, медузам и прочим законопослушным пасторальным деталям обстоятельства места и времени.
Ослик... Ослик святого Иосифа. Улыбка на морде, и черное отверстие под хвостом. И в брюхе пять пробирок с "мандавошками", что вы предпочитаете в это время дня, сеньора Таормина?  Лихорадка Эбола? Антракс? Иерсиния пестис, правда красивое название, звучное, как имя южноитальянской красавицы из мыльного сериала.  Только для вас, эксклюзивное предложение  - десять казней египетских оптом и в розницу, доставка до двери. Чмок. Прежде чем заметить под мышкой кровавый бубон и разложиться заживо в гнойных волдырях,  вы успеете доесть мороженое и сфотографироваться с обезьянкой на фоне перил и веерных пальм морской эспланады. Привет из солнечной Таормины города-курорта на чумном карантине. Первым десяти заразившимся - скидка.
Сказать, что в этот момент Лувье стало худо - это ничего не сказать. Он прекрасно понимал, что катер совершенно чистый, и не полицейские разборки его волновали сейчас.
Но хренов груз не давал покоя. Далеко позади ночной давно пущенный на потребу богатеньким международным туристам горный приморский город лениво мигал золотистыми цепями огней. Еле различим, от берега отошли порядочно.
Лувье отер лоб тыльной стороной ладони.
- Ну что, крупно попали?
Вопрос не требовал ответа. И так все было ясно.
Под ногами хрустнуло, Лувье глянул, прищурился - упаковка презервативов из рассыпанной впопыхах аптечки. Просиял.
- Едрена-таормина, презики! Это ж то что доктор прописал!
Он поднял пару, раскурочил блистеры зубами, сунул один в один, и напихал туда деловито из заднего кармана банковские карточки, и еще какую-то необходимую мелочевку вроде сигарет, мелкой налички и зажигалки. Крепко завязал, не стесняясь случайного попутчика, плотно запихал в плавки.
Выбираясь из кабины, оглянулся, присел на лесенке, стащил к чертовой матери кроссовки, гавайку и шорты, плотней прищелкнул резинку тесных плавок в подбрюшье.
- Мужик. Ты извини. Но мне позарез надо на берег. Потому что кирдык иначе... И не мне. А половине города. Тут же юг, жарища... Поляжем, чохнуть не успеем, после полудня, чует мое сердце, не позвонит в полицию католический мальчик, сицилийские мальчики легавку еще в утробе толстой мамочки не жалуют. Папины гены, прикинь. Аллергия на погоны. Тут то все и накроется.  Если что - лоханка чистая, рыболовы на дело бы не взяли грязную. А у меня  в городе забита хатка непыльная, есть тут один фотограф, сволочь та еще,подноготная,  но не выдаст, жить любит. Если хочешь - плывем со мной, если нет - часам к пяти утра пришлю с берега рыбаков. Навигационный квадрат я запомнил, болтанку и относ учту. Или смотри сам, как тебе удобнее. Впутывать тебя не буду, не волнуйся. Кое что еще соображаю.
Сильно болтнуло. Лувье выбрался на нос катера, тепло и шатко  под босыми ногами. Темное золото Таормины маячило за спиной.
Лувье жалел, что не было времени подробнее объяснить этому здоровому мужику, которого судьба подкинула в попутчики суть замеса.  Волнение неслабое, это хреново, но под ребрами печет и адреналин голову кружит - как нибудь доберемся. В Персидском и на Бискайе еще и не так плавали. И вообще такое, как я- не тонет.  Или все таки тонет. Это же как кости лягут, не обманные, не залитые свинцом. Все в мире ерунда. Жаль бандану в драке потерял, нечем волосы подвязать, в глаза лезут.
Балансируя на краю Лувье в последний раз спросил:
- Ну, ты как? Здесь или со мной?
И тут предательски ненадежная носовая часть катера вильнула, он всплеснул руками, до пупа вдохнул и с размаху бухнул в воду крепким ко всему привычным обтекаемым телом, выдав фонтан брызг.
Вынырнул, отплевался, принял на грудь волну. Осколочное разрывное шампанское и бесшабашное счастье. Во рту - черная соленая горечь залпом. Звезды косым высверком бросило в лицо. Скулы свело.
Пара сильных гребков от плеча. Главное голову держать и помнить что человек на шестьдесят процентов состоит из воды.
Понеслось...

Отредактировано Луи Лувье (2010-05-26 18:45:45)