Запись №1: Калейдоскоп из мечт и ядов.
О крайностях

Моя жизнь - импровизация на запретные темы. Бесконечный этюд, соединяющий несоединимое. Мой горячий бред льется радужным потоком, искривляя обветренные губы, задумчиво и противоречиво, по-мальчишески упрямо.
Я давно разучился играть полутонами. Мой музыкальный концерт всегда заканчивается шквалом и разбитыми гитарами с выдранными струнами. Я всегда любил, как в последний раз, и каждый раз сгорал заживо. Эти плечи нужно было топить в поцелуях, а потом впиваться ногтями, погружая в плоть на такие важные миллиметры, срывая кожу с костей податливыми лоскутами. Насилие, смешанное со слезами. "Я так люблю тебя". Нет пасторальным картинам, пастельным тонам, нежной гамме, мягким шелкам, это все несправедливо, этого слишком мало для меня. Нет. Это слово - звук плети, удар лезвием по лицу. Колючая проволока стягивает горло не хуже удавки...
Одни мечтают полететь к далеким звездам, другие постоянно пиздят о карьере и славе. А у меня две мечты - Темная и Светлая. Моя Темная мечта разливается в горле глотком серной кислоты, застывает болезненной каплей смазки на перетянутом члене, холодит тонкие ноздри дорожкой кокаина. Она - тонкая японочка в кимоно на голое тело и алым надрезом на седьмом позвонке. Светлая мечта нежна и уязвима и похожа на хрупкую бабочку, которую я держу в руке. Темная мечта пронырлива, коварна и жестока, с запахом, кофе, сигарет и мужского пота. Я словно зверь, который больше не умеет сдерживаться, а лезвие нужно куда-то вонзить, иначе и незачем было брать в руки, верно?

Отредактировано Гектор (2010-04-29 22:38:25)

Запись №3: Мертвая королева
О точках зрения

Королева на плахе, выставленная на показ, словно уличная девка. Фарфоровое личико кривится в слезливой гримаске, стараясь не размазать утонченный макияж о непристойно голое дерево эшафота. Тонкие пальцы выпускают хищные лезвия когтей, отчаянно скребя по дереву и оставляя на поверхности символы страдания и страха. Гильотина серебрится сверкающей косой жнеца, готовая перерубить напряженные бусины позвоночника. Ее губы беззвучно шепчут о небе, украшенном догорающей свастикой закатного солнца, но неслышный камертон ее августейшего предсмертного воя огибает соскученные лица слепых мясных чучел, зыркающих мутными бельмами равнодушия. Коллапсирующее пространство кишит личинками тутового шелкопряда, хищно окрашивающего яму Вселенной густой обреченностью. Визжащее гудение ножа, и голова, сплющенная тяжелой короной, отлетает в сторону, обнажая багровый срез, увенчанный рубиновым потом. Она теперь тоже кусок мяса, брошенный на пир алчущего воронья, уже заточившего капкан челюстей. Небо чернильно-жидкое, внедряется в вену, открывая врата в студеные трущобы Ада. Толпа скалит щербатый рот, вываливает гнилые языки, унылые даже в бешенстве, и медленно уходит в воронку небытия, спрятанного в недрах черной звезды. Их немой пастырь - Мария-Антуанетта, играющая своей отрубленной головой. Ее непристойные черные перчатки, которыми она держит себя за волосы, и яркие сексуальные алые губы живут отдельной жизнью, манипулируя окружающей ее мертвечиной. Она направляет указующий перст на меня и манит, дергая за поводок, прикрепленный к удавке у меня на шее. Я чувствую, как синеет мой рот, и глаза вот-вот вылезут из орбит перезрелыми черничинами. Мои мысли твердеют абстрактным монументом, направленным на нее набухшим фаллосом. Мои мысли уже ставят королеву раком у алтаря, сложенного из костей, рывком закидывая на бедра алое платье, жутковато развевающееся агонизирующими волнами. В лицо ухмыляется тишина, и, словно в дешевом триллере, пространство взрывается музыкой сумасшедшей виолончели, разорванной пополам. Она стоит униженная моей медлительностью, а я вижу ее клавиши, черные и белые, ее груди, стыдливо спрятанные за тонкой вуалью хрустящих сегментов бесконечной сороконожки. Ее глаза откусывают от меня огромные куски, оставляя мерцающую плоть и бесконечную боль. Она вгоняет в меня шипы, превращая в дешевую сучку из готического порно, а немые истлевшие зрители с засиженными мухами мозгами, машут накрахмаленными манжетами и ждут продолжения водевиля.

На гребне волны алкогольного опьянения каждый из нас видит великолепие этого мира, но однажды у меня закончились наличные, и я попал в противофазу. Один медленный бокал, наполненный жидким дурманом, хорошее лекарство от мыслей, главное, точно рассчитать дозировку.

Запись №5: Это никогда не кончится...
О Фрейде

Голодная тьма пялится мне в окна широкими зрачками наркомана. Мои белые колени светятся в темноте, когда я лежу на умятых бессонницей простынях. Под лопатками копится едкая взвесь пота. Жар тела неумолимо приближает меня к точке накала, я чувствую, как я расту изнутри. Я смотрю в потолок и вижу в трещинах раззявленную пасть допельгангера, кричащего мне в лицо о моей скорой кончине. Я странно возбужден, так, словно моя мошонка завязана в тугой узел, над которой гордо возвышается приапическим стержнем древнего ухмыляющегося божка, восставший член. Я смотрю на свое болезненное возбуждение и утопаю в потоке боли. Мои руки, покоятся на бедрах, как изломанные сухие ветви мертвого дерева. В темноте они похожи на белесые клешни чудовища, обкусанные мраком. Хотя, быть может, это вовсе не мои. В одной руке тускло мерцает соцветие клинка, легко остужающее горячую плоть. Я боюсь боли, но еще больше я боюсь безысходности.
В ладони я ласково сжимаю свой член, другой пытался малодушно отсрочить момент, расписывая тонкой вязью внутреннюю сторону бедер, скольжу лезвием по лобку, оставляя тонкие рубиновые полосы. Я совсем скоро буду стерилен, как ангел. Возбуждение превращает боль в наслаждение кристальной чистоты, момент истины, которой достигали древние майя окуренные ароматом сальвии, ломающие себе кости в экстатическом припадке.
Я вскрываю себе нутро и кричу. Мой вопль похож на сухой крик стервятника, живущего на диете без падали. Острое жало входит глубже, миллиметр за миллиметром вырывая из меня причину боли и мучений, вырезая, словно опухоль, весь низ живота. Лезвие идет через силу, путая в тонких жилках, застревая в сопротивляющихся мышцах, я захлебываюсь в своей крови, последнее движение ножа, и отсеченные ошметки моей плоти остаются в моей ладони, кровавые и теплые. Я сворачиваюсь в позу эмбриона и увядаю, как бугенвиллея.

Просыпаюсь в холодном плоту, остро ощущая, как них живота немилосердно сводит, и вою в подушку с чувством, что меня сейчас стошнит. Скулы становятся влажными, кажется, это первые слезы за много лет. Боль, она лечит, я реву и вскоре засыпаю сном младенца. Но что за хуйня, во имя Фрейда, мне снится?

Запись №7: Через это проходят все
О любви

Любовь - это то, что смотрит тебе в глаза из дула пистолета, и ты понимаешь, что в запасе у тебя только один вдох. Потом все, что было дорого тебе, исчезнет, и ты никогда-никогда уже не будешь прежним. Щекотные мурашки, бегающие по спине при звуке взводимого курка, и короткое "бах", размазывающее твои мозги по стене сзади. Все произошло слишком быстро, чтобы ты успел осознать масштаб катастрофы в полной мере, не так ли?

Любовь - это сладкий яд, медленно разливающийся по венам ароматами миндаля. Ты надеешься на быстрый конец, но нет никакого света в конце тоннеля, только бешенный пожар агонии, оставляющий после себя черное пепелище, на котором больше никогда ничего не построить, а если и построить, то всего лишь жалкое подобие былого.

Любовь - это холодная река, с виду спокойная и манящая погрузиться в студеную воду во время знойного полудня, а на деле бурный поток, в котором нет покоя. Нет и никогда не было. Но когда ты поймешь это, вода уже начнет заливать тебе нос, рот и уши, мышцы сведет судорогой, и мучительный кашель надрывающегося горла будет звучать обратным отсчетом.

Любовь - это канат над пропастью. Смертельно опасно, но завораживает, заставляя балансировать на грани и не думать о последствиях. И не сожалеть ни о чем. Ведь только над бездной время останавливается, и наступает миг абсолютного счастья. Бездна дарует нам крылья.

Любовь - это распятие. Крест, к которому ты прибит ржавыми гвоздями, но в тебе нет ненависти. Больно и страшно, тяжело, так что трещат ребра и губы покрываются запекшейся коркой, но ты понимаешь, что эта неизбежность только твоя и ничья больше. Усталость уступает место новым силам, ведь только под этой тяжестью и пыткой ты можешь чувствовать себя по настоящему живым.

Любовь - это электрический стул, в который ты садишься добровольно, осознавая, что вместо мягкой щекотки тебе, скорее всего, снесет крышу и расплавит мозг окончательно. Невинный поцелуй может довести до дрожи, а легкое прикосновение пальцев к коже до лихорадки. Одни и те же электрические импульсы и химические реакции, но как прекрасно обманывать себя и упиваться этим обманом...

Любовь - это рычащий зверь, подло выпрыгивающий из-за угла. Он не будет предупреждать тебя о своем появлении и не станет предлагать вариантов спасения. Он просто набросится из темноты, сминая и растаптывая все прошлое, оставляя немую детскую растерянность "Как же так? Это может случиться с кем угодно, но не со мной! как же так?" Но ты не услышишь ответа, потому что либо будешь сожран, либо сойдешь с ума.

Отредактировано Гектор (2010-05-13 19:13:45)

Запись №9: Я сплю и вижу сон
О личных праздниках

Этот подоконник достаточно широк, чтобы живописно расположившись в анфиладе окон, томно курить, вдыхая едва доносящиеся с легким зефиром запахи весны. Весны ли? Сколько себя помню, в этот день всегда шел снег. Белая россыпь быстро тающих хлопьев на зеленой траве смотрелась очень символично и как-то печально. Ты, сука, тепла ждал? А вот хуй тебе, ты был плохим мальчиком весь этот год, таким, как ты, не положено...
Я надеваю свое лучшее платье, свободное и даже чуть кокетливое, так что тонкая бретелька норовит шаловливо спасть с бледного плеча. Крашусь особо тщательно, выделяя свои неземной красоты глаза, матерясь про себя от того, что нихуя не умею накладывать макияж. Тональник, светлая пудра шисейдо, черная подводка для глаз, воздушные шанелевские тени, тушь для создания объема, длины и еще черт знает чего. И зачем мне криворукому столько косметики? Смотрю в зеркало на свои труды. И кто учил меня краситься как блядь? Вздыхаю, понимая, что такова, наверное, судьба, наливаю себе виски и выпиваю залпом. Неразбавленный идет хорошо, придает взгляду живость и вдохновляет на подвиги.
Я в очередной раз прощаюсь со своим ребячеством. Можно завалиться в клуб и снять себе шикарную телку. Или двух. Или трех. Нервное хихиканье говорит о том, что не стоит нарезаться до поросячьего визга на голодный желудок. Можно оторваться на танцполе под Джоан Джетт в обнимку с бутылкой. Можно укуриться до невменяемого состояния и отдаться на милость смазливого любителя случайного секса. Можно погонять на тачке превышая все немыслимые скорости и потом долго улепетывать от разозлившихся копов. Можно много всего.. Но я не могу подобрать туфли к вечернему платью и поэтому остаюсь в своем пропахшем сандалом будуаре, отражаясь в большом сумеречном зеркале полупрозрачной фантомной фигурой. Настроение меняется, как погода в Бостоне. Сегодня отвратительно и то и то, вот только на второе влияют глобальные причины, такие как атлантический океан, а на первое всего лишь мое день рождения, которое я всегда органически ненавидел.

Чтобы себе пожелать такого? Мой дорогой Гектор, будь, наконец, счастлив. Все остальное у тебя уже есть.

**** after party

music non stop

Мне темно, так что я не вижу, где заканчивается потолок. Кружусь, как сумасшедший, путаясь в пышных юбках, нежно ласкающих мои колени и бедра. Я сегодня кокаиновая фея, нашедшая дао в очередной раз, и в очередной раз бездарно его проебавшая. Музыка бьет под дых, заставляя извиваться в четком ритме бескостным змеиным телом, вертеть бедрами, исполняя самый приватный танец для себя. Пальцы безжалостно сминают подол юбки, обнажая коленки и демонстрируя подвязки чулок бескровной темноте. Я сошла с умаааа.... мне нельзя пииить... Верчусь по комнате и не могу остановиться. Какие вальсы, помилуйте, когда тут такой душевный стриптиз. Устал... Падаю на колени, как будто подрезали сухожилия, и прогибаюсь в спине назад, почти касаясь лопатками пола. Потолок кажется высоким-высоким, а я лежу напряженный и надломленный, как струна гитары, остервенело натянутая перед тем, как лопнуть. Это очень долгая ночь...

**** before sleep

Острая нехватка кого-то еще. Так ожидание бьет по солнечному сплетению. Спи. На твоем празднике жизни нет гостей, кроме ускользающий теней, которым на тебя откровенно похуй. И это неплохо.

Отредактировано Гектор (2010-05-18 04:03:10)

Запись №11: De ja vu
О цикличности событий

Эту женщину я так и не смог постичь до конца.
Сандра - это Богиня с гитарой, изящные пальцы которой, изысканно ублажают гриф, когда она рубит жесткий гаражный рок. Она носит кеды и не умеет красить глаза.
Сандра всегда весела, все у нее fine и сама она very nice. Чем больше у нее проблем, тем беззаботнее она смеется. Можно только догадываться обо всем об этом, ведь она никогда не плачет.
Сандра ценит свое уединение и самодостаточность, полагаясь только на себя. 
Сандра умна, и от этого все ее проблемы. Она рано осознала несовершенство этого мира и перестала давать ему шанс.
Сандра не спит с теми, кого любит и не любит тех, с кем спит.
Таких, как она, нужно учить нежности насильно, так, чтобы до надрывного вопля, раздирающего сознание, насколько это нужно. Дозированно прививать поцелуи и объятия, переплетения пальцев рук и тихий шепот так, как сажают на тяжелый наркотик, чтобы потом без этого никуда. Специальный курс подготовки для понимания того, что лекарство - не яд.
Я вот не смог этого объяснить и отпустил, чтобы это сделал какой-то другой камикадзе. Но Господи, какого черта я пытаюсь делать это снова уже с другим?

Отредактировано Гектор (2010-05-22 20:54:23)

Запись №13: Мертвые глаза в паутине ресниц
О бесполезных размышлениях

Иногда мне кажется, что я мертв. Уже много лет я разговариваю, мои руки пишут, губы убедительно шевелятся, а тело упруго прогибается под другими телами. Но внутри остались только темно-серые хлопья, которыми обычно наполняют пепельницы. Иногда убедительные аргументы о том, что я существую, заканчиваются, и тогда я делаю странные вещи.
Эта дрянь ощущается в венах, как битое стекло. Я дурею от того, как тысячи булавок впиваются в мои нервные окончания, благо под слоем косметики не видно, как они топорщатся. С другой стороны, что ждать от человека, который выглядит так, как будто всегда под кайфом. Просто сейчас мертвая манерность и глухой голос. Губы высасывают душу через длинную мерную трубку мундштука, и кажется, сейчас будет слышно, как остатки ее ссыпаются в урну для праха. Все, к чему мне хочется прикоснуться, становится ледяным.
Мои эмоции - это всего лишь скомканная бумага, испачканная бурыми потеками засохшей крови. Картон, один картон.
Сейчас я мертвее, чем был до. Интересно, есть ли предел у смерти? Как у интегральной функции. Можно ли описать ее одним математическим уравнением, вереницей четких иксов и игреков? Один мой знакомый с физико-математического факультета говорил, что знал формулу любви, а я не верил и спорил до хрипоты... Боялся поверить, что все в этой жизни просчитало и взвешено, как в азартной игре, где не ты шаришь под юбкой у ветреной Фортуны, а всего лишь побираешься объедками с барского стола.
Интересно, если бы спросили, что я был за человек? Nobody knows.
Он был бесподобный и безнравственный. Его высветленные волосы не сочетались ни с одним нарядом, а пальцы любили карты, оружие и сильные тела, ослепленные желанием. Он снился горящим юнцам и бесстыдно раздевался, но резал пальцы, чтобы не прикасаться к тому, кто действительно нужен. Он продавал свою душу за медяки, чтобы хватило на выпивку, но она всегда возвращалась к нему, как брошенная собака, которая лижет хозяину руки, забывая о палке. Многие пытались его приручить, но не понимали, что нельзя приручать миражи.
На самом деле я сам не знаю, что я за человек. Слова, написанные мной, ничтожны и субъективны, а я так и не потрудился найти достойного библиографа, а потому обо мне не будут помнить.
Впрочем даже это не важно. Я думаю, что каждый шрам, каждый рубец, каждый синяк или засос - это маленький вензель с витиеватой подписью "Думай обо мне. Вспоминай меня". И наверное, это действительно имеет значение.

Запись №15: Цепи и кольца
О татуировках

Мне нравилось называть его Майки, как парнишку из записей, умершего от передозировки героина. Только потом я узнал, что его звали Ричардом.
Когда я пришел к нему на квартиру, он спросил меня, какую татуировку я хочу сделать. Я скинул рубашку и сел к нему спиной, ощущая легкий сквозняк. Я видел мертвый город, усеянный трупами на пояснице и ядерный гриб, растущий по позвоночнику, на котором гордо восседал укуренный Иисус, раскинув руки для объятия. Еще была обязательная надпись: Jesus love you. Тогда Майки захотел подарить мне смирительную рубашку.
- Я знаю, что тебе выбить, - сказал он, усаживаясь мне на поясницу и делая первые уколы машинкой рядом с седьмым позвонком.
Он вытатуировал мне цепь, обхватывающую горло, конец которой спускался по позвоночнику.
- Тебе нужен кто-то, - сказал он, - тот, кто будет бить тебя по щекам, когда ты в очередной раз потеряешь голову, кто будет держать тебя в объятиях, когда у тебя начнется очередной припадок. Тебе нужен доктор, а не возлюбленный. Ты должен сидеть на цепи. Когда найдешь такого, приводи, я закончу свою работу у него на запястье.
Он закурил и отвернулся, чистя инструменты и выбрасывая окровавленные ватные тампоны в урну. А я… Я с трудом поднялся с дивана, подошел к зеркалу, поворачиваясь к нему спиной, и завыл.

Запись №17: Долгая прогулка
О городе

Я бегу. Вибрирующее ожидание в электровенах, в виртуальном табло отправлений с призывным "your gate №3". Мои крылья гудят в диалоге с ревущими турбинами. Здравствуй.
Этот город привечает плахи и пьедесталы. Полиэтилен отдельно, бумага отдельно, дьюти-фри отдельно, кафе-бутики отдельно. Самолеты и поезда несутся под землю. Ожидание в многоэтажном вагоне и, как доступное развлечение, любование пыльным лоскутным пейзажем, старой потрескавшейся акварелью. Светает. Вегетарианская велосипедная площадь, свежевыжатое утро галантно сопровождает в дороге до гостиничного номера с говорящим числом 69. Круглый липкий след от чашки чая на столе, сладкого со вкусом мыла. На завтрак пара сигарет и музыка в плеере. Колесо святого Петра. Солнечные очки стрекозы упираются в обреченные на канат город-рынок, город-музей, город-офис, город-город. В крестах соборных витражей отражаются подсвеченные неоном бренды. Августейшие резиденции в прохладных парках и душные башни из стекла и бетона. Иррациональная картина Дали. Город-молекула, город-атом: мальчики-штопоры, рыбные рестораны, оперный театр из улиток и мидий под холодным снегом. Утонченное кружево шоколада. Я молчу и изображаю королеву рыб. Поезда опаздывают, рельсы со звоном рвутся.
Ужин за веселым столиком, круассан для ухажера, и растаявшие леденцы для Девы Марии. Мутные отражения птиц среди крестов и секон-хэндов. Погрязшие в иле, затонувшие дома, жилые лодки под мостами. Полоска загорелой кожи скверного ангела, я улыбаюсь. Искушение Святого Антония, Искушение Святого Меня.
Темнеет рано, светлеет неоном и винилом.
Прилипший к окну любознательный нос уже не дружит со скособоченными очками-стрекозами. Поля, утопающие в фермерской пасторали, дым фабрик, перерабатывающий ржавые авто в жареный картофель и сладкую вату. Простите, мсье, этот город закрыт на ремонт.
Мои красивые. Мои хорошие, я не вернусь.
Вместо меня возвращается кто-то другой.
А я остаюсь на набережной, на холодных ступенях и кормлю птиц с ладони.

Отредактировано Гектор (2010-08-30 00:45:51)