Архив игры "Вертеп"

Объявление

Форум закрыт.

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Архив игры "Вертеп" » Сны персонажей » Переспелая хурма и фруктовый нож


Переспелая хурма и фруктовый нож

Сообщений 1 страница 20 из 24

1

http://s53.radikal.ru/i142/0906/50/0469e2d0cda8.jpg

2

Черноволосый молодой художник отложил в сторону тонкую палочку. На рисовой бумаге остался дымчатый отпечаток дыхания ветра. Рожденный дыханием самого художника через трубочку травинки, что он оборвал этим вечером у реки. Тугая кисть упрямо выводила печальные заводи на бумаге, переносила на рисунок шелест камыша и тепло лунного света, но мысли молодого мужчины бродили по другим берегам. Художник потушил лампу, но темнота не пришла в его комнату, в окно заглядывала круглая летняя луна.
Скрип или шум дерева в ночном саду. Усталый, просто оглушенный усталостью, как пыльным мучным мешком, молодой мужчина поднялся с ложа, пересек расчерченный в квадраты лунный круг фен-шуйного окна и вышел за порог. Босые ноги уловили странную дрожь деревянных половиц. Только что здесь пробежал кто-то. Художник невольно втянул воздух носом, будто бы смог уловить какой-нибудь запах, кроме табачного или аромата духов. Конечно же, не уловил. Это пяткам мерещилось, что пол обращенной в сад открытой террасы слишком теплый, будто бы кто-то секунду назад сидел перед дверью. Ну кто, спрашивается, мог тут сидеть? Кого мог заинтересовать бедный художник, кроме того еще и с оскудевшей фантазией? Так бывает, если нить за нитью разматывать клубок, от него не останется ничего, кроме свернутой бумажки-начинки или деревянного валика в сердцевине.
Вот и мое сердце одеревенело.
Сухой стук эхом продолжил его мысль. Трещетка ночного сторожа? Иностранец поднял голову, пытаясь разглядеть среди серебристых деревьев парка сгорбленного старика-сторожа, мучимого бессоницей. Экзотика азиатской стараны подкупала его, иначе чего ради он бы стал портить глаза, рисуя по ночам. Десяток набросков за несколько дней пребывания в краю журавлей и цапель — это малая плата. Но цепкие глаза художника никого не разглядели, да и стук доносился не из-за изгороди, а откуда из глубины дома.
Он развернулся, прихватывая полы длинного халата, чтобы не обступиться. Через открытую дверь ему почудилось движение внутри комнаты. Как? Окна он не открывал, других дверей, кроме той, к которой стоял спиной — не было. Кто же это шустрый такой?
В душе шевельнулся червячок надежды...
Художник вошел обратно и затворил за собой дверь. Дерево хлопнуло о дерево, щеколда опустилась, пружина натянулась. Мужчина стряхнул с плеч халат и вместе с ним опустился на пол, с закрытыми глазами нащупывая тонкое покрывало.

3

Дяо Гуй*

Новый жилец в моём доме, пустовавшем столько лет. Наверняка не из наших мест, более того, не уроженец Поднебесной, раз жители не поведали о печальной истории дома – или же он поселился здесь чтобы сойти с тропы, предначертанной в Книге Жизни, и испытать  свою судьбу?
Я вздыхаю, протягивая руки в сторону чёткого в свете молочной луны силуэта в проёме двери, ветви тяжело качнулись, и натужный скрип разнёсся по сонному саду.
Да, это полузасохшее дерево, одиноко стоящее в отдалении от тревожно перешёптывающихся зелёными языками листьев сородичей, дерево, чья кора изъедена жучками, иссушена солнцем и изломана стихией – это моё пристанище.
Я рассматриваю тебя и радуюсь окончанию своего одиночества, пожалуй, я не буду торопиться обрекать тебя на вечные муки, хотя и порядком устал от неприкаянности и тоски.
Ты молод – чуть старше, чем я в момент принятия рокового решения, но всё же так восхитительно молод! Твоя кожа ещё не изрезана морщинами пройденных дорог, не покрыта коричневыми хлопьями пепла сожженой жизни, твои волосы ещё густы и своей чернотой бросают вызов самой преисподней... Кто ты? И что ты ищешь?
Я тихо смеюсь, и мой смех сухим треском всполошил тишину сада, и крючья усохших ветвей тянутся когтистыми лапами демона к мужчине, склонившемуся над рисунком.
Художник? Приехал в поисках вдохновения? А может, ищешь забвения от несчастливой любви? Какие бы мотивы не привели тебя сюда, найдёшь лишь смерть...
Лампа потухла, погружая дом в темноту, разбавляемую светом луны, как крепкий чай молоком. Я сердито фыркаю, покидая свой уродливый приют и, влекомый любопытством, присаживаюсь на крыльцо:
- ты пребываешь пока в счастливом неведении – чу! – я вижу, что беспокойство легкокрылой бабочкой начинает трепетать в твоей душе, а предчуствие необратимого затягивает твой взгляд невесомым туманом...
Я встаю, немного грустно улыбаясь, и проникаю в дом -  мимо тебя, стоящего в проёме двери  - летним ветерком, не удержавшись от соблазна и коснувшись твоей щеки – живое тепло на мгновение обожгло мои мёртвые пальцы. И, странно, мне кажется – или частичка его поселилась в моих ладонях, затеплилась лукавыми искорками, освещая их изнутри янтарным мерцанием? Нет, нет, это всего лишь игры лунного света. Я погружаюсь в вязкую плоть густой тени у стены, мы давно сроднились с ней, став частью друг друга, и терпеливо  жду нашей встречи в мире снов, у меня есть вечность, и я готов щедро поделиться ею с тобой.
Сны... Порождения разума, отражение событий, запечатлённых в усталом мозгу – или – мир, созданный демоном. Мне хочется неспешной беседы, ведь даже демоны устают от одиночества, к тому же, нелишне сначала узнать о тбе: предпочтения, страхи, тайные желания – всё, что удерживает тебя в мире живых – и что способно  сподвигнуть на переселение в мир мёртвых...
Я создаю пустынный морской берег, с удовольствием вдыхая полной грудью солоноватый воздух. Присаживаюсь возле кромки воды, рассеянно вертя в руках яркую обитательницу  синих глубин, волею моей прихоти выдернутую из домашней прохлады и мягкого песчаного ложа – я знаю, ты скоро пояаишься и присоединишься ко мне – интересно, как оценит придирчивый взгляд художника моё творение?

*Дяо Гуй - "призрак посившегося"
Древние китайцы верили, что душа человека, умершего не свой смертью (убийство, самоубийство, несчастный случай, алкоголизм) попадает в рабство к Верховному Демону. По китайским поверьям, светлая часть души (шэнь) умершего уходит на Небо, а темная часть (по или гуй) спускается на Землю и возвращается на то самое место, где человек погиб. Превратившись в демона, душа не успокаивается до тех пор, пока не заставит умереть другого человека. Таким образом, найдя себе замену призрак избавляется от рабства. Аналогично ведут себя и призраки-демоны самоубийц - они непрерывно ищут себе замену. Вот почему в доме, где один человек покончил с собой, рано или поздно случается новое самоубийство. Основная цель демонов самоубийства – с помощью внушения и искусного обмана довести человека до суицида и забрать его душу:
- Повешение – наиболее распространенный способ самоубийства.
- Демонов самоубийства часто видят с веревкой в руках.
- Демоны самоубийства умеют убеждать свои жертвы в тупиковости и безысходности их положения. Обещают лучшую жизнь после смерти.
- Демоны самоубийства – души умерших людей, которые не могут покинуть мир живых и настойчиво ищут себе замену.
- Демоны самоубийства могут принимать образ неодушевленных предметов, например – дерева.

(Я. Де Гроот. Демонология древнего Китая. – СПб., 2000).

**Сон №1. Примерная внешность
    Одежда: белые лёгкие брюки

Отредактировано Шичи Шимура (2010-05-16 12:05:51)

4

Это так неестественно, закрывать глаза ночью, когда и так темно... - блуждая по кромке сна, он прислушивался к чужим дыханию или перемещениям. Или комната была пустой и ему только чудилось... повернувшись на спину, мужчина невольно приоткрыл глаза. Свет и тень складывались в арабесковый орнамент, в котором терялось изножье низкого ложа, тумбочка в темном углу. Хорошее место для чудовища... совсем как сон.
Решив, что боятся неизвестности больше свойственно ребенку, Хадзи сел, подтянул колени к груди и внимательно рассмотрел все ночные закутки — четыре темных угла, до которых не мог добраться белесый лунный свет.
Он посмотрел на принадлежности для рисования, которые оставил на столешнице. Стопка бумаги и бутылочка с черной тушью, которой он с утра собирался вывести иероглифы, будто бы поменялись местами. Хадзилев усмехнулся - с азиатской равносторонней мебелью он скоро потеряет способности различать, где лево и право, верх и низ. Что-то заставило его поднять взгляд к потолку. Лакированный крашеный потолок пересекали тени от балок, поддерживающих свод. Так много крестов он не видел и в Европе. Хадзи завороженно уставился в потолок, отсчитывая их. Протянул руку, чтобы они не разбежались, придавил растопыренными в воздухе пальцами и откинулся на спину. Обездвиженный переплетенным между ног одеялом, он напомнил себе куколку-бабочку. Еще одна восточная сказка о духах мертвых пришла ему на память. А тени ускользали из-под гибких пальцев, прячась по углам, и вскоре потолок был освобожден от нагромождений перепутавшихся крестов. Чист, как лист бумаги серо-кофейного цвета. Рисуй, что хочешь, если дотянешься...
Хадзи представил, как эта кофейная плоскость светлеет, по становящейся песочной поверхности пробегают волны, гоня за собою светло-желтый песок, искрящийся шлифованными гранями. Давно я дома не был, подумал он и поморщился. Никогда не считал песчаные барханы своим домом,  говорил всем, что родился в предгорьях, а на чужбине первым делом вспомнил пустыню. Увязая в песке и поправляя сползающий с плеч длинный шелковый халат, который вроде бы снимал, он поднялся на гребень бархана и из-под ладони посмотрел вниз.  Под ослепительным солнцем рябила морская гладь.

5

Сон №1

Я улыбнулся – мне не надо было даже оборачиваться, чтобы увидеть тебя, стоящего на вершине песчаной дюны.
Ты удивлён? Растерян? Какие чувства ты испытываешь – умиротворение, ностальгию, щенячью радость или тоскливую грусть, утягивающую коварным водоворотом на дно депрессивного отчаяния?
Не сгоняя столь редко появляющейся на моём лице улыбки, я прикладываю раковину к уху, вслушиваясь в ритм твоего дыхания; слышу, как песчинки, подгоняемые редким ветерком, обволакивают твои ступни невесомым покрывалом – берегись, песок может быть коварным, он затянет зазевавшуюся жертву в свои глубины, мягко и ненавязчиво, и когда ты будешь полностью в его власти – сдавит железными тисками, забьёт заботливым кляпом рот и нос – тише, тише, не стоит нарушать мертвенное спокойствие песчаной глубины истошными криками – залепит глаза, чтобы ты не смог разглядеть его тайн, и навечно сомкнёт над твоей головой свои своды... И вот снова под ослепляющим солнцем с лёгким шорохом перекатываются песчинки, подгоняемые ветром, они старательно и кропотливо сооружают памятник бархана над твоим вечным пристанищем. Я слышу трепет ткани, стоит тебе вскинуть руку и поднести ладонь к глазам, мне хочется поторопить тебя, здесь, у кромки моря, гораздо приятнее вести беседу, чем на раскалённой сковороде бархана. Я поднимаюсь, поворачиваясь лицом в твою сторону и машу тебе рукой – видишь? Юношу, чьи мягкие светлые волосы ласково перебирает морской бриз, чьи голубые глаза со спокойным любопытством взирают на твою фигуру, подпирающую небо, а уголки пухлых губ приподняты в дружелюбной улыбке? Видишь? Так иди же скорее, утоли мою жажду общения, раздели со мной одиночество... и, может быть, песок моей беспощадности не затянет тебя так быстро.
Я подношу раковину к губам, и шепчу:
- Ну же, смелее... – и мой голос воздушной лентой вплетается в твои волосы, стекает каплями солёных морских брызг по вискам, влажным языком любовника обводит ушную раковину, - Иди ко мне...
Я жду тебя, склоняя голову на бок и расслабляя тело, позволив рукам бессильно повиснуть вдоль покрытых испариной боков – всё-таки я немного переборщил с солнцем.

6

Как я сразу не заметил, что на берегу кто-то есть, удивился собственной невнимательности художник. В сознании раздался звонок беспокойства, но Хадзилев уже спускался по отвесному склону бархана. Словно серфер, он скользил по горячему покрову песка вниз к светловолосому юноше, который махнул ему рукой. Хадзи настолько привык к черноволосому окружению, что один вид блондина на слепящем берегу вызвал у него оторопь. За что ему нравились азиатские страны, так это за то, что здесь его внешность не вызывала ни у кого интереса. Хадзи даже перестал шарахался,  замечая в витрине магазина отражение своего раскосого лица. Здесь он был одним из толпы. Соленый ветер ударил по лицу, преграждая путь.
Почему соленый?! - впору было остановится, но песок продолжал нести его вниз, не давая опомниться. Это ж не Казахстан... не Каспий... где же это я?
На самом берегу, где дюна переходила в ровный морской берег, Хадзи оказался стряхнут с воображаемой серферной доски, будто доставленный на место назначения. Упав на колени перед незнакомцем, сидящим у самой кромки моря, он поднял на него взгляд, нетерпеливо отряхнул волосы, забирая длинные черные пряди за уши, чтобы не мешали, и выпалил:
- Это я где? И почему вода соленая?.. - успел зачерпнуть вязкой морской воды, моментально испарившейся на солнце, оставляющей на ладони белый след соли, трескающейся и повторящей, словно через кальку, узор линий жизни, сердца, ума... Хадзи с недоумением посмотрел на это чудо и снова поднял глаза на светловолосого юношу, который почему-то гостеприимно ему улыбался.
Подвернув под себя полы халата, Хадзи уселся рядом с ним, скрестив ноги. Незнакомый юноша внимательно прислушивался к завитку морской раковины, будто сказочный тритон.
- Говорят, в раковине можно услышать шум моря, - выпалил он, - но ты и так на берегу...
С обычным любопытством Ереханов вгляделся в светлое лицо, оно, наверное, под солнцем быстро обгорает.
Хотя чувство самосохранения уже вопило, мол, чеши отсюда, тебе в жизни солнечных снов не снилось, он, напротив, подтянулся ближе, сжав ладони в кулак, растер белый солевой налет в пыль и путил по ветру, как свои предчувствия.
Какие у него светлые волосы, а глаза... Хадзи всмотрелся в голубые глаза, напоминающие ему  другого человека. У него сдавило горло, пришлось прокашляться, будто из-за песка. Даже в этом безмятежном сне его не оставляет это воспоминание.

7

Ты растерян. С беспокойством оглядываешься, словно в поиске знакомых предметов, которые помогли бы тебе вновь обрести чувство безопасности – не старайся, твои поиски напрасны, ведь это мой мир.
Я по-прежнему улыбаюсь, наслаждаясь звуком твоего голоса – сначала напористым, быстрым, как дробный стук сандалий ребёнка, бегущего по дощатому настилу крыльца, затем постепенно утихающим, как эхо в горах. Я наблюдаю за тобой, не скрывая исследовательского интереса – коллекционер, заполучивший после долгих поисков редкую бабочку, и любующийся ею – как она ещё в полном неведении, но уже смутно предчуствуя свою судьбу, перебирает лапками, скользя по гладкому стеклу закупоренной колбы, как взмахивает яркими крыльями в тщетной попытке взлететь – прежде чем пронзить её тельце острой булавкой, прикалывая навечно к грубому сукну.
Твоя растерянность быстро сменилась любопытством, а затем... какие чувства ты скрываешь за искусственным кашлем? Меня заинтересовала твоя реакция – я напомнил тебе дорогого человека? Или же наоборот – злостного врага?
Я откладываю раковину в сторону:
- Жарко? – участие в моём голосе абсолютно искренне, да и сам я почти расплавился.
Подняв голову к небу, я жмурюсь от лёгких поцелуев дождевых капель – мелкий весёлый дождик не будет нам помехой. Я вновь перевожу взгляд на тебя, твои волосы усеяны ртутными жемчужинами небесной воды, отражая в солнечном свете всю гамму радуги – я протягиваю руку и касаюсь твоих волос, собирая с них жемчуг дождевой росы, и с тихим смехом облизываю влажные пальцы.
- Ты спишь, - наконец я соизволил ответить на вопросы, - и находишься в сотворённом мной мире, - я обвожу широким жестом окружающий нас пейзаж, - море, солнце и песок.
Тень задумчивости коснулась моего лица, прочертив маленькую морщинку между нахмурившимися бровями, пожалуй, слишком много песка и солнца... Хлопок в ладоши, и вот мы сидим на узкой песчаной косе, со всех сторон окружённой морем, небо затянули хмурые облака, постепенно меняющие цвет с мыльно-серого на чёрный, вдалеке  ярким блеском ножниц распорола их плотную ткань молния, взорвав воздух огушительными раскатами грома.
- Кто ты? Художник? – любопытствую я, словно не замечая происходящих изменений, - Почему ты выбрал именно этот дом? И что ты надеешься забыть?
Усилившиеся порывы ветра швыряют морскую пену тебе в лицо, срывая её с беснующихся волн, в неистовой злобе пытающихся пробиться сквозь окружающий нас невидимый барьер и, захлестнув петлями своих мокрых тел утащить на дно, где расплющить своей тяжестью, выдавить глаза и внутренности, растереть в порошок кости, надёжно придавить к грунту и отдать на растерзание обитателям мрачной морской глубины.
- Или же ты хочешь что-то найти? – задаю я следующий вопрос, усаживаясь к тебе вплотную, лицом к лицу, коленями к коленям, - я помогу тебе, расскажи, что тебя тревожит, чего ты боишься, - я доверительным жестом беру тебя за руки, вглядываясь в твои глаза.
Вокруг нас бушует стихия, ветер неумелым парикмахером терзает волосы, путая пряди, и с неба обрушивается  сплошной стеной ливень. Как садист в состоянии психоза, он беспорядочно колет своими струями наши тела, хлёстко бьёт по плечам и рукам, норовя разделить нас, отбросить друг от друга, скрыть за свинцово-серой мглой. Но я крепко держу тебя за локти, мне нужно услышать ответы, прежде чем решить, достойный ли ты соперник – или сломаешься сейчас, забившись в истеричном припадке и умоляя прекратить.

Отредактировано Шичи Шимура (2010-05-17 14:05:18)

8

- Какой дом?.. - Хадзи растерялся, когда с безмятежно солнечного неба вдруг полился дождь, сначала легкий, бисерный, приятно остужающий разгоряченные тела, на которых было уже впору жарить яичницу, потом все более усиливающийся. Он легко стряхнул эти капли с длинных волос, вновь перебрасывая их за спину, оставив на желтом песке влажную темную дорожку брязг.
- Я в мире, придуманном другим? В чужом сне, что ли? Я ни с кем не делил свою подушку... - воспоминание об эпизоде из забавной оранжевой книжки тут же сменилось естественной разгадкой, - Мне снится, что я чужом сне, так?
Засмеявшись над этим объяснением, Хадзи не сразу сообразил, что ему вторит гром. Только что было невыносимо жарко, так, что темно-красный шелк прилипал к вспотевшим бокам, а теперь холодный ветер опоясал промокшую под робким дождем одежду. Ощущения было столь настоящими, что Хадзи заподозрил, что не закрыл форточку в доме и ветер теперь загоняет струи ночного дождя прямо на его кровать. Он поежился от нового взгляда на светловолосого незнакомца, от его по-хозяйски уверенного прикосновения к щеке, увлажненной дождем. Погода переменилась, будто бы по его воле. Хадзи отпрянул назад, беседа уже завязалась, словно тугой узел на шелком шнуре, хотя они не представились друг другу, как он привык. Но Хадзи честно признался себе, называть свое имя ему не хотелось. Говорят, что, если враг узнает твое имя... Но с чего я взял, что это враг? - обратился он к собственному сознанию, всегда отличавшемуся буйным воображением.
- Да, я художник... Я приехал рисовать, да... Я хотел увидеть волшебную лисицу, - ответил Хадзи, сглотнув, дождевые капли попавшие в рот, отдавали горечью, как и воспоминание. За мимолетную задумчивость он оказался наказан сменой декораций. Вышедшее из берегов море вдруг затопило все барханы, казавшиеся ему родными, оставив только узкую полосу песка вокруг них.
Подавив первоначальное желание вскочить, Хадзи не двинулся с места, даже не пошевелился. Его собеседник задал вопрос.
- Почему ты выбрал именно этот дом? И что ты надеешься забыть?
- Мне нечего забывать. Я уже ничего не помню, - будто эти слова волшебная мантра, Хадзи повторял их снова и снова. - Я начинаю жизнь сначала. А этот дом пустовал и место живописное. Я уже сделал много набросков. Еще напишу стихи и издам книгу...
В ответ волна плеснула пощечиной по лицу. Хадзи моргнул и неспешно утерся. От морской лазури не осталось и следа, вокруг них бесновался шторм, каким-то чудом не касающися только их. При таком масштабе то, что прилетело в него — пара пустяковых брызг. Не больше внимания на разыграющуюся бурю, Хадзи смотрел только в голубые глаза парня. Отраженного в них буйства стихии ему хватало. Косые удары воды проходили сквозь их тела, оставляя след на одежде, на воспаленной солеными бичами коже.
- Или же ты хочешь что-то найти?
Хадзи едва сдержался, что бы честно ответить на вопрос, заданный напрямую, обычно такие ответы шокировали его знакомых, не сейчас. Хотя светлый парень настойчиво взял его руки в свои, будто шторм мог разъединить их. Хадзи не отдернул рук, осознавая, что разделить их сейчас не по силам даже стихии.

9

Я удовлетворённо киваю головой – да, ты достойная жертва, способная оказать честь любому алтарю. Ветер крепчает, налетает на нас шквальными порывами, стремясь сбросить прямо в развёрстые пасти волн, онемевшая кожа уже не ощущает ударов ливня. Через мои пальцы, крепко обхватившие твои руки, проникает человеческое тепло, оно обжигает яростным огнём мою мёртвую плоть – я могу представить, как уродливые пузыри ожогов надуваются на коже и с сухим треском лопаются, повисая рваными ошмётками, как шипит развратно обнажённое мясо, распространяя зловоние. Но я так давно не касался живых...
- Ты не понял, - я мечтательно улыбаюсь, наверное, это странно наблюдать посреди бушующей стихии, - сон твой,  - нет, нет - я прикусываю губу - в мои планы не входит объяснять правила игры, я хочу, чтобы ты постепенно понял их сам, поэтому перевожу тему разговора, - Тебя не удивило и не насторожило запустение? Тебе не поведали истории дома?
Мне правда интересно, ты просто обрадовался уединённости места, или дом привлёк тебя своей таинственностью и печалью, поселившейся в каждом уголке, а может, ты легкомысленно отмахнулся от пытающихся предупредить местных жителей, считая всё детскими сказками? А может, ты поселился в моём доме вполне сознательно, уже будучи готовым к трагической развязке? Ну же, расскажи мне, приоткрой завесу скрытности, обнажи краешек трепещущей души...
Моё дыхание учащается и пальцы ещё крепче сжимают твои локти – я сейчас похож на подростка, подглядывающего из-за кустов за купающимися прелестницами, замирающего при виде мелькнувших в воде розовых ягодиц и соблазнительно скачущих грудей.
Стена дождя мешает мне рассмотреть выражение твоего лица, и я наклоняюсь, касаясь холодным лбом твоего лба и настойчиво шепчу прямо в губы:
- Говорят, лишь избранные могут попасть в лес, где растёт дерево желаний. Но никому ещё не повезло найти его, все смельчаки погибали от голода и жажды, блуждая в лесу, где время остановило свой бег и пространство замкнулось в кольцо.
Мне интересны твои эмоции, я ловлю их отражение в твоих глазах, как азартный рыбак ловит форель в горном ручье, высматривая юркое рыбье тельце среди пенных порогов.
- Дерево желаний, - мои слова подобны яркому платью в витрине магазина перед носом модницы, пиале освежающего напитка перед страдающим от жажды пленником барханов, мягкому ложу перед уставшим путником, - исполнит всё, о чём ты его попросишь – и ты не ограничен в своих просьбах. Оно даст денег и власти, воскресит умершего, вернёт возлюбленного... что бы ты попросил у него?, - любопытство всегда было моим бичом, -  Таланта? Умения видеть скрытую от глаз обычных людей красоту природы? – я понижаю голос до едва слышного шёпота, заставляя тебя напрячь слух, - Хочешь знать, почему никто до сих пор не нашёл дерево желаний?

-- Сон №2

Отредактировано Шичи Шимура (2010-05-17 21:09:43)

10

Ледяные прикосновения дождя, наконец, подействовали на тело, реагирующее сонно и с запозданием. Дрожь поднялась по позвоночнику вверх. Только крепкие полуобъятья незнакомца спасли его от немужественного озноба. Тепло солнца, напитавшее его тело, упорхнуло. Холодные пальцы, сжимающие его локти, остались.
- Да, я искал уединения, - ответил Хадзилев, предпочтя отвести взгляд в сторону от слишком болезненной для него голубой радужки глаз светловолосого юноши. - Мне было тяжело находиться среди людей, тяжело подчиняться обязанности жить и... - осекся, поняв, что сболтнул лишнее. - Я искал сад, где бы росло засохшее персиковое дерево. Слышал, что в корнях их обитает духи несчастной любви. Мне хотелось быть рядом с тем, кто поймет меня и не осудит... - все ответы сводились к одному. Но о смерти упоминать рядом с этим непонятным существом не хотелось. Особенно во сне. Белым днем Хадзи не позволял своим мыслям обращаться к скорбной теме, которая прельщала его тем больше, чем дальше уходил в прошлое день, когда он последний раз видел те небесные глаза, улыбку, как обычно, не смелую... волосы, как всегда, янтарные. Боль от нарисованной картины его цепкой к образам памятью художника пронзила сердце насквозь. Чудом он сумел подавить стон, тряхнул головой, отгоняя видение, и смело взглянул в лицо того, кто напялил на себя приятный человеческий облик. Хадзи, наконец, понял, что сон ему снится неспроста.
- А что в истории дома меня должно заинтересовать? - спросил он. - В его фундамент закопан труп человека, или здесь прежде было языческое капище? - вспомнив, что обосновался в Китае, поправился. - Христианское? Кто ты? Может быть, сам расскажешь то, что мне необходимо знать? Чья-то грешная душа уже покинула тело в этом доме? Здесь произошло... самоубийство?...
Проговорив прежде ужасавшее слово, Хадзи вдруг понял, что в его выгоревшей душе не осталось места для страха. Он был согласен на то, чтобы его соблазнили, завлекли, опутали и... убили. Он устал бороться с самим собой. Но за душевную лень всегда приходится расплачиваться кровью. Своей — не жалко...
С бесстрашием камикадзе он позволил неизвестному прикоснуться к нему интимным жестом, позволил выпить свой выдох с полуоткрытых губ и кивнул на рассказ о волшебном дереве:
- Я хочу увидеть его. Это дерево. Пускай, еще никто не добирался до него... Я буду первым. Или не буду, - слова, как жемчуг, прыгали по воздушному шелку. Но броситься в догонку за этими драгоценностями Хадзи даже не пришло в голову. Он никогда не отступал от своих решений, только разве что изменял их в корне.
- Дерево желаний...
Как соблазнительно звучали эти слова. Прикрыв глаза, художник упивался ими, воображение между тем рисовало перед ним чарующие картины.
- ...исполнит всё, о чём ты его попросишь – и ты не ограничен в своих просьбах. Оно даст денег и власти, воскресит умершего, вернёт возлюбленного...
Словно волшебная музыка в этих обещаниях.
- Мне ничего не нужно, кроме любимого... - эхом откликнулся Хадзи, перейдя на шепот, который, он надеялся, будет неразличим за неутихающим ревом морской бури.
Но и странный юноша понизил голос:
- Хочешь знать, почему никто до сих пор не нашёл дерево желаний?
Излишне быстро Хадзи кивнул.

Отредактировано Хадзилев Ереханов (2010-05-18 17:36:05)

11

Сон №2 -->>

Я услышал то, что хотел. Горечь твоих слов почти физически ощутима на моём языке – любовь... один из китов, на спинах которых расположен мир людей, чьим жителем был и я много лет назад. Да, Она рождает самых талантливых творцов и самых жестоких разрушителей, во имя Любви созидаются бесценные произведения искусства и совершаются ужасные преступления. Великий творец не может существовать без Музы, равно как и великий убийца – любовь... прекрасная, чистая и величественная, как горное озеро с его кристально-прозрачными водами, Она блистает где-то там, в недосягаемости, лишь изредка благосклонно ослепляя нас своей непорочностью. Равнодушная и холодная, Она существует и будет существовать вечно, даже не замечая растущей горы трупов принесённых в жертву у своих ног. Но если ты обойдёшь Её с тыла, то тебе откроется другая сторона любви – грязная, уродливая и порочная, затягивающая, заманивающая обещанием удовольствия и наслаждения. И стоит лишь неосторожному человечку поддасться на соблазны, подойти поближе, Она тут же сомкнёт объятия и утянет в глубины своего расплывшегося, безобразно жирного тела, и уже не вырваться, как бы ни старался, ты лишь глубже увязнешь в склизских от пролежней разврата складках Её тела, задохнёшься  в колышащейся плоти.
И враз стихает вой ветра, мгновенно перкратился ливень, словно кто-то обрезал острым ножом его длинные серебристые нити, тянущиеся к нам из чёрных мрачных туч, и мы оказываемся в уютном тепле моего – а ныне твоего – дома. Сквозь распахнутые двери, прокладывает в благоухающий летними травами сад светлую ковровую дорожку полная луна, силуэты деревьев и беседок смазаны мягкой растушёвкой ночи, и абсолютная тишина... Ни трещотки сверчков, ни скрипа цикад, ни шелеста листьев – весь пейзаж больше напоминает пыльные картонные декорации заброшенного театра. В спальне царит полумрак, и тени тянутся к нам чернильными нитями паутины из своих углов, они тоже хотят прикоснуться к живому теплу, но я ревностно охраняю тебя от их посягательств – ещё не время, я не наигрался.
- Любовь, - я поглаживаю пальцами свёрнутую в тугое кольцо пеньковую верёвку в моих руках, - это такая игра, где выигравшему достаётся смерть, - улыбка не покидает моих губ, но в глазах застыла тоска, - духи несчастной любви – выдумки неудачников, не сумевших удержать ускользающего подола Её платья. Любовь всегда счастлива, потому что равнодушна, - я помолчал, всматриваясь в твоё лицо.
О чём ты сейчас думаешь? Какие чувства испытываешь, когда твой взгляд натыкается на тугое тельце пеньковой змеи в моих руках? Достаточно ли глубоко ты погружён в разлом безысходности, или всё ещё летишь ко дну, ломая ногти и стирая пальцы в кровь, в отчаянных попытках цепляясь за каменные стены?
- Ты хотел знать про дерево желаний, - мой голос обретает бархатные нотки, накрывая тебя плотным удушающим покрывалом, - но есть более быстрый и лёгкий способ достичь желаемого,- я протягиваю верёвку, и во мне борются два желания: одно, прыгая от нетерпения, вопит – «ну же, ну же, бери! Посмотри, сколько красивых мест для изящного завершения жизненного пути – надёжные балки, благоухающие дёгтем, величественно-строго рассекающие пространство под крышей на прекрасные в своей простоте геометрические фигуры. Или деревья – их ветви достаточно крепки, а опадающие лепестки цветов будут великолепным саваном!»; второе же, протягивая руки в умоляющем жесте, шепчет – «Постой... не торопись, мне хочется узнать тебя поближе. Хочется вспомнить забытые ощущения... гладкость молодой кожи, ритм бьющейся на шее жилки, вкус поцелуя, запах желания...»
Я не знаю, какой выбор сделаешь ты. Я не знаю, какого выбора хотел бы я. Моё тело давно мертво, плоть удобрила землю, пройдя извилистый путь через желудки птиц и лесных животных, моя кровь смешалась с водой мелкой речушки, что течёт невдалеке от дома, а мои кости растащены по норам хищников в качестве игрушек молодняку. Но душа – душа ещё жива, и мается, и тоскует по забытым чувствам.

Отредактировано Шичи Шимура (2010-05-19 13:11:28)

12

Конечно, я так и знал. Это за окном лил дождь. Хадзи с облегчением посмотрел в распахнутое окно на омытый свежим светом полной луны сад. Почему выбрал этот дом? Да потому что здесь тихо и очень красиво, а главное — недалеко речная старица, старое русло, почти сплошь затянутое камышом. Художнику доставляло удовольствие наблюдать, как колышатся стебли и широкие листья под неспешным ветром. Да и сама река рядом.
Оказавшись в знакомой комнате, Хадзи почти пожалел, что проснулся. Сон этот, конечно, слишком походил на кошмар, но был каким-то лирическим. Он разбудил в сердце тоску. В сердце, которое, как Хадзи опрометчиво решил, уже никогда не сможет испытывать никаких чувств. Вот тумбочка, вот кровать, вот черные тени в углах, которые, казалось, нашептывали ему неделю подряд о подспудной опасности. Все было на своих местах. Солнечно-штормовой сон оборвался на самом интересном месте. Непонятное существо так и не разъяснило ему, что же это за дерево желаний такое и как до него добраться.
Может быть, в следующий раз? - Хадзи пожал плечами, понимая, что не желает больше встречаться с тем голубоглазым незнакомцем. Он поднял глаза вверх, на потолок, чье созерцание привело его в пустыню. Хадзилев вернулся к мыслям о том, что бы он изобразил на потолке. Извивающегося дракона, чье тело как раз бы протянулось на освобожденном месте. Лапы с загнутыми когтями в четыре угла, оскалившаяся морда ближе к окну, чтобы ее было видно входящему.
А может, сделать сразу три головы? - распластавшись на шелковой подушке, он представил, какое будет лицо у владельца дома, если временный постоялец совершит это безумство. Хадзилев уже мысленно подбирал краски, которыми бы раскрасил чешуйчатое тело мифического ящера, как вдруг почувствовал, что не один в доме.
Он подскочил, кляня свою невнимательность. Рядом с ним сидел тот самый парень, а в руках у него была пеньковая веревка. Как ни в чем не бывало незнакомец заговорил о Любви. О той самой любви с большой буквы, которую Хадзи так бесславно упустил, погрязнув в житейских дрязгах, в неконтролируемых душевных порывах. Любовь, которую незнакомец нарисовал совсем иной...
- Ты хотел знать про дерево желаний, - Хадзи показалось, что тот сейчас расскажет, в каких лесах растет то дерево, и выльется этот рассказ в волшебную сказку. Но обволакивающий сознание и привыкший повелевать чужою волей голос продолжил иначе. -  но есть более быстрый и лёгкий способ достичь желаемого.
Хадзи вздрогнул и отстранился от протянутого ему дара.
- Я, конечно, неудачник, - он повел плечами, - Но лучше я буду говорить с духами, чем присоединюсь к ним... Дурак, а чем ты сейчас-то занимаешься? Разве не видишь, кто перед тобой? Ну, вспомни, идиот казахский китайскую культуру. Только не говори, что прогулял лекции...
- Но я не ищу легких путей... Браво, достойных ответ! - Хадзи рассмеялся. - Мы пойдем другим путем! Хотя спасибо за предложение, - он вежливо поклонился, будто отказался только что от чашки зеленого чая. Третьей или пятой по счету.
В абсолютной тишине даже его обычно звонкий смех прозвучал зловеще глухо, будто кто-то надел на дом и сад звуконепроницаемый колпак. Действительно, соловей, скрашивающий все ночи, сегодня молчал. Хадзи поднялся со своего ложа и запахнулся в халат цвета красного вина. Этот сон, а в том, что он так и не проснулся, Ереханов больше не сомневался, обещал быть не просто интересным.

13

Понимающе киваю – заглушить душевные терзания работой ума и активной деятельностью –  я сам поступал так же, бросался в омут новых увлечений, занятий, знакомств... Ты будешь вертеться в этой заколдованной карусели, пока не поймёшь, что всё это лишь новые круги твоего персонального ада, а душа  по прежнему разрывается от боли. Оглянувшись назад, ты увидишь, насколько был жалок в своих бесплодных попытках забыть и доказать самому себе, что сможешь жить дальше.
Нет, не можешь.
Тело тоскует по родным объятьям, язык жаждет чувственного танца по дрожащей от страсти коже, губы мечтают вновь ловить дыхание любимого поцелуем... А этого нет, и в лучшем случае равнодушный взгляд при случайной встрече, и вопрос, бьющийся угодившей в силки птицей в мозгу – почему?  И когда ты, изрезав душу в кровь острыми лезвиями вопросов, иссушив своё сердце жаром страданий, найдёшь ответ, вот тогда смерть станет привлекательной в твоих глазах.
Мой внутренний монолог крутится в голове заезженной пластинкой, сколько раз я повторял одни и те же слова, убеждая себя в правильности принятого целую вечность назад решения? И сейчас, глядя на истлевающую верёвку в своих руках, возрождающуюся тонкой паутиной в стыках балок, мне хочется кричать тебе: «Остановись! Жизнь – редкий цветок, единожды сорвав, не возродить обратно!»
- Не каждому дано сплести из нитей судьбы своё полотно, - слова срываются с моих губ, опадая на пол лепестками цветов, и тут же превращаясь в мохеровые нити зелёного мха, деловито опутывающие комнату, - Этот шанс даётся всем, - я приподнимаюсь с места, с удовольствием оглядывая деформирующееся пространство, -единожды в жизни, но лишь немногие решаются воспользоваться им.
Один вздох, стук сердца, взмах ресниц – и вот вокруг вздымаются в небо могучие, узловатые стволы деревьев, уверенно переплетаясь между собой канатами корней, похожих на изуродованные артритом старушечьи пальцы. Белёсый туман подслеповато стелется под ногами, и неуверенно протягивает к нам свои слабые нити, путаясь в зелёном мхе. Меж стволов, похожих на статуи давно забытых древнейших богов, чьи имена и образы канули в небытиё, оставшись лишь смутными тенями первобытного страха в душах некогда поклоняющихся им людей, играют в прятки солнечные блики – так играет беззаботная детвора среди поросших бурьяном развалинах древнего капища.
- Это Зеркальный Лес, - я возникаю перд тобой в своём новом образе лукавого лесного духа, небольшой паузой давая тебе возможность рассмотреть и привыкнуть ко мне.
Мои волосы как тончайшая паутина, вспыхивающая серебром, стоит ласковым ладоням солнца коснуться светлых прядей; тело как молодое деревце, ещё тонкое, но уже достаточно крепкое, чтобы ветрам не удалось сломить его; длинные ветви рук и ног, слегка узловатые в локтях и коленях, гибкие прутики пальцев – так мне комфортнее, ведь всё-таки я уже давно не человек...
- Лес отображает все достоинства и недостатки, пороки, тайные страсти, - я начинаю беспечный путь вперёд, взмахом руки предлагая тебе следовать за мной, - ты хотел знать, почему никто так и не нашёл дерево желаний? Потому что никто не принял своего отражения.
Я весело скачу по выступающим из земли корням деревьев, подпрыгиваю, пытаясь поймать шаловливый солнечный зайчик:
- Расскажи о своём возлюбленном, - прошу тебя, в общем-то, даже не надеясь на ответ, - какой он? Весёлый или грустный? Спокойный и рассудительный, или эмоциональный и импульсивный? Брюнет или блондин? я засыпаю тебя вопросами, просто чтобы не идти в мрачной тишине, а ты что подумал?
Внезапно из-за деревьев появляются два человека – старик, тяжело опирающийся на клюку, сурово поджавший губы и глядящий из-под редких клочков седых бровей – и девушка, едва вступившая в пору зрелости, съёжившаяся под этим взглядом. Старик суров, как гранитный утёс, вздымающийся посреди северного моря, да и сам он похож на окружающие нас деревья, мощный и непоколебимый. Девушка же, на вид тринадцати-четырнадцати лет, похожа на кролика, попавшего в капкан и выбившегося из сил в попытках освободиться, лишь смотрит на него покорным, равнодушным взглядом, смирившегося со своей участью жаркОго животного. Она не красавица, и даже молодость не в силах облагородить её лицо, похожее на серый размокший лист бумаги, покрытый потёками акварельной краски, смазавшей черты в гротескную маску. Костлявое тело, кое-как прикрытое рваной одеждой, не способно возбудить желание даже в оголодавшем по женской ласке, во время длительного тюремного заключения, циничном преступнике, скорее набросившегося бы на извалявшуюся в грязи свинью, чем на обтянутые серой пористой кожей кости. Покрытая коростой голова напоминает рассохшуюся от старости и потрескавшуюся кору дерева, и в этих трещинах видна белеющая кость черепа. Не глядя на нас, старик перехватывает клюку за основание, и обрушивает её с неожиданной силой на вскинутые в попытке защититься тонике девичьи руки. Крик боли вонзается сотнями игл в уши, вспарывая беззаботную тишину леса, треск ломающихся костей вторит ему барабанной дробью, и алая кровь порванными бусами оседает на изумрудном бархате мха.

Отредактировано Шичи Шимура (2010-05-24 22:18:48)

14

Слова и мысли сцепились настолько плотно, что Хадзи спустя мгновение уже не смог бы вспомнить, что произнес вслух, а какие слова остались навеки в его воспаленном от застарелой боли сознании. Наверное, именно озабоченность этим и помешала ему уловить начало преображения. Шаг за шагом, он чувствовал, как проваливается куда-то глубоко, его будто бы засасывает песчаная топь. Но его восприятие на шаг с лишним отставало от действительности сна, которая уже переместилась в изумрудно-карий лес, уставившийся тысячами невидимых глаз на чересчур пышно наряженного человека. Хадзи невольно закрыл глаза руками, тряхнул головой. Черные пряди тяжелыми змеями ударили по спине и плечам. Столбы, удерживающие крышу-пагоду китайского дома, потолочные балки, опутанные паутиной, превратились  в  деревья, древние как сам мир. Бахрома тысячелетней паутины опускалась с них, кралась по зеленому мху, превращаясь в туман. Хадзи не хотел бы встретить мифических ткачих, создавших это смертельное кружево еще до наступления времен. У художника перехватило дыхание. Создать пестрое полотно жизни с вечною нитью любви по утоку, чтобы оно не вытягивалось и не рвалось. Кто из людей не мечтал бы об этом?
Обуреваемый странными мыслями, к которым его подтолкнул собеседник по-прежнему не представившийся, но поднявшийся с пола и тоже вдруг изменивший облик под стать новому миру, куда он привел за собой Хадзи.
Художник, наконец, осознал, что падает в бездну. И хотя минуту назад всею душой рвался туда, ему захотелось вцепиться в истлевающую реальность, в раму круглого шэн-фуйского окна, в лунный свет, льющийся через нее, в эту самую веревку висельника  так испугавшую его. В душе колыхнулось сомнение: "А если… что если…" - но время было упущено. Не успевшая остановить замах рука врезалась в омерзительно липкую на ощупь паутину, вспугнула паучка-труженика, создавшего белый саван для бестолковых мух.
А хозяин сна уже манил его за собой в чащу, легко сыпал вопросами, будто перепрелыми листьями, умножающими смерть на земле. Задыхаясь от боли, Хадзи постарался пропустить их мимо ушей, закусил губу, чтобы непослушный рот не выдал его тайну. Брюнет или блондин… Какая глупость. Красота в глазах того, кто смотрит,  и нет для влюбленного прекраснее его возлюбленного… Да откуда тебе, бессердечному мороку знать об этом. У тебя нет горячего сердца, чтобы чувствовать, как любовь, переполняя его, растекается по всему телу, с каждым толчком сердца, омывая кровью память о том, без кого бьется впустую…
Добровольно шел следом за подобным эльфу из страшной европейской сказки провожатым, ловко перешагивая через  разветвленные корни деревьев, взрывшие истерзанную землю. Сколько же сил высосали деревья-великаны из нее, чтобы возвысится над нею и заслонить небо. Хадзи на секунду остановился, чтобы проследить путь, по которому спустился солнечный зайчик, игриво щелкнувший ему по носу, а опустив взгляд, вздрогнул.
Навстречу им из лесу вышли два отвратительных создания. Похожий на дервиша старик и какое-то существо вроде девушки. Художник не смог сдержать брезгливой мины. Именно таким и было, на его взгляд, все человечество, разлагающееся заживо. Он равнодушно наблюдал за ними, ломая голову лишь над тем, кто из этих двух видений Зеркального леса – он, а кто - его странный спутник. Лишь крик из глотки этой мертвой плоти, звук ломающихся костей, пробудили Хадзи от мимолетного безразличия. Перепрыгивая через корни, будто нарочно подставляющиеся ему под ноги, он перехватил клюку, выдернул ее из скрюченных пальцев старика и отбросил подальше.
- Эй, малышка! – затолкав свою брезгливость куда подальше, он коснулся неподвижного тела, четко понимая, что опоздал. Испачкал свои изящные пальцы в алой крови, разогнулся и, опираясь на подвернувшийся ствол, оглянулся в поисках лесного духа.
- К чему эта жестокость… Им же обоим немного осталось. Эй, это же мой сон – так? Так пусть она оживет… - он заметил, как окровавленные пальцы оставили на сером стволе дерева путаный иероглиф "жизнь", - Надеюсь, мне не придется после этого на ней жениться, - криво усмехнулся он.

Отредактировано Хадзилев Ереханов (2010-05-25 17:18:07)

15

Я наблюдаю за тобой с любопытством ребёнка, вижу, как исказилось твоё лицо при виде странной пары, как изломала совершенную линию губ гримасса брезгливости.
Ты так красив, а они так уродливы. Своим несовершенством они вносят диссонанс в этот тщательно созданный мир, где каждая травинка, каждое насекомое является произведением искусства, завораживающим своими идеальными пропорциями и цветовой гаммой. Но кто определяет критерии красоты? Разве гротеск по-своему не прекрасен? Разве уродство не притягивает взгляд? Попробуйте поставить рядом самую прекрасную девушку и самого распоследнего урода – кто из них соберёт больше зрителей?
И всё же – всё же я любуюсь тобой, а не парочкой, одна из которых мертва, а второй почти готов последовать следом. Твои тонкие пальцы, чистая кожа - ты прорисован идеальными, точными штрихами, ты совершенство, созданное вдохновением талантливого мастера! Мне хочется прикоснуться к тебе, и я не сдерживаю своего желания, накрывая твою руку сухой прохладой собственной ладони. Тонкие, бледные пальцы колдовским узором вплетаются в тонкие прутья, приминают простыни изумрудного мха. Мне хочется попробовать вкус твоей кожи, разгладить невесомым поцелуем едва заметную морщинку между бровей, испить дыхание из твоих губ...
Но время ещё не пришло, и я тихо смеюсь: ты так прекрасен в своём благородном порыве, и я не желаю сгонять нежный румянец с этих чётко очерченных скул жестоким признанием – у тебя был выбор, и ты его сделал. Пусть сам того не ведая, а я всего лишь не сказал всей правды. Но ты её обязательно узнаешь! В конце нашего путешествия. Ах, как я жажду увидеть твои глаза в момент откровения! Выпить твои эмоции! Но это потом...
- Твой сон, - я лишь слегка выделяю интонацией первое слово и не понять, издёвка это или согласие.
- Как ты пожелаешь, - моя улыбка соревнуется своим сиянием с редкими солнечными лучами, ухитрившимися прорваться сквозь преграду густых крон исполинских деревьев, - Но тебе придётся сделать выбор, - я борюсь с желанием подсказать тебе, и слова уже почти срываются с моих губ опавшей листвой, но я вовремя прикусываю их – ещё слишком рано, - Её жизнь в обмен на жизнь одного из нас.
Игра захватывает меня, что же ты выберешь? Будешь жесток, обрекая на смерть старика или меня? Будешь благороден, отдавая свою? Будешь рационален и оставишь всё как есть, ведь событие уже свершилось?
Тело звенит от напряжения, ведь ты ещё не знаешь, что каждое высказанное тобой желание уменьшает твои шансы на выполнение того, Единственного и Самого Главного...

Отредактировано Шичи Шимура (2010-07-17 14:03:47)

16

- Ее жизнь в обмен на жизнь одного из нас, - голос страшного спутника доносился одновременно откуда-то издалека и в тоже время звучал прямо на ухо, словно тот стоял за спиной, прижимаясь вплотную, но Хадзи не слышал его дыхания и движений. Должно быть, это был еще один морок. Дух снова говорил сухо, мыслил по своему рационально, но чудовищно. Хадзи вздрогнул. Закон равновесия, значит? Глаз за глаз, а жизнь за жизнь? Чтобы не раскачалась чаша вселенского милосердия?
Хадзилев опустился на колени и погладил несчастную жертву по еще теплому плечу, не боясь испачкаться в крови.
- Кто она тебе? Что она тебе сделала? - он не мог сдержать гнева, обращаясь к старику. - Если это из-за уродства и болезни, да? Тогда посмотрел бы на себя! Жизнь и так ее достаточно наказала... - Хадзи нашарил взглядом ту самую суковатую палку и внимательно посмотрел на уродливое лицо старика. - Или ты хотел этим спасти ее?..
Как все просто, если послушаться этого многоликого демона, что уводил его все дальше в глубину сновидений, делая те все причудливее. Только пожелай, сновидец, и твое желание сбудется. Но я не хочу, чтобы маска страдания вернулась на оживающее личико.
Художник не отрывал глаз от от мертвой девушки, раскинувшей на зеленом ложе из мха, пытаясь угадать, какою она была, о чем думала и о чем мечтала, нужна ли ей была эта жизнь, от которой он сам был готов с легкостью отказаться...
- Это ведь мой сон, - озорно улыбнувшись сопровождающему, он своевольно принялся искажать выстроенную тем нереальность. Легкие прикосновения тонких пальцев стирали с кожи язвы и коросты, будто мягкий ластик освобождает альбомный лист от в запале нанесенной штриховки. Хадзи поправил исковерканное уродством тело, выравнивая позвоночник, ноги и руки на изумрудном мху. Он наклонился к очищенному лицу и подышал на него, чтобы вернуть естественную окраску щекам и губам, но очистить - не значит вернуть жизнь. Художник огладил тонкие брови, неподвижные ресницы, сложил ее холодные руки на груди.
- Старик, ты готов исправить содеянное? - строго спросил Хадзи, хотя в его сознании с самого начала маячила единственная мысль — подарить искру своей никчемной жизни этому юному несчастному существу. - Только будет ли толк от твоей душонки?
- Пусть дерево желаний подождет другого, мне не суждено, видимо, дойти до него. Пусть эта девушка живет, пусть она станет такою, какою я увидел ее сейчас... - взгляд художника скользнул по обновленному тощему тельцу, превращенному им в холст для собственной картины.
Запятнанной в крови ладонью он стер иероглиф, что недавно начертил на дереве, обессиленно прислонился спиной к его стволу и закрыл глаза, ожидая, когда его начнут покидать силы. Рухнуть как подрубленный ясень или бамбук на изрытую корнями землю как-то не хотелось.

17

Я вновь усаживаюсь на одном из корней лесного богатыря, похожим на мифического дракона – словно древнее чудовище хлестнуло когда-то могучим хвостом в злобной ярости, вбив его наполовину в землю, да так и окаменело, не сумев освободить - а потом и вовсе было поглощено проросшим сквозь путсые глазницы ростком, став единым целым с уже заматеревшим деревом.
Ты не перестаёшь удивлять меня – своим упорством, своей непоколебимой уверенностью в высшем благе – не задаваясь вопросом о его необходимости для этих людей, ты насаждаешь добро, напоминая мне хлебосольную хозяйку, пихающую страннику в котомку свои чудесные кушанья, отказываясь замечать ни желтоватого белка глаз и сосудистых «звёздочек» на лице, ни отёчности тела. Ты человек искусства, из тех, кто живёт в собственном мире насыщенных красок, благородных людей, милосердия и справедливости и давно потерял связь с реальностью.
Но, вынужден признать, твоё творение поистине прекрасно, я с удовольствием рассматриваю пропорциональные черты нового лица девушки, её белоснежную бархатную кожу, изящное тело, ты явно вложил в её преображение часть своей души.
- Мне хотелось бы узнать, о чём ты думал, превращая отвратительное существо в вовсхитительную красавицу? – я прижимаю палец к губам, не позволяя лукавой усмешке проявить себя, - И какую цель преследуешь, настаивая на её воскрешении? Задумывался ли ты о её дальнейшей судьбе? О том, что, возможно, её новое обличье приведёт в гарем местного царька её родной деревни, где она будет влачить существование одной из сотни наложниц? О том, что ей не суждено будет увидеть своих детей – потому что их будут отнимать от матери при рождении? О том, что ей придётся жить, зная судьбу дочерей – в лучшем случае, наложницами у своего же отца, а в худшем – ублажая приезжих моряков в борделе?  Посмотри на неё... она нашла своё счастье в посмертном покое, ей не надо больше думать о завтрашнем дне, голодать и надрываться на тяжёлой работе за горсть риса. Знай - умершие в Зеркальном лесу прорастают в нём ещё одним деревом и живут вечно, купаясь кронами в солнечном свете, и корнями укутываясь в нежное покрывало тумана. Какой судьбы ты хочешь для этой девушки?
Я оказываюсь рядом со стариком, забирая у него из рук посох, ставший орудием убийства и протягиваю его тебе:
- Решай, - мой голос вкрадчив и тих, как журчание лесного ручейка, неспешно пробирающегося между поросших мхом берегов, такого приветливого на первый взгляд – но на самом деле скрывающего в себе опасную глубину, - Желаешь для неё первый вариант – забей этим посохом одного из нас. Желаешь дать ей вечное спокойствие в этом лесу – сломай его.
Ты думал, что достаточно только пожелать, и кто-то сделает работу за тебя? Нет, решение твоё – и осуществление тоже твоё.
Я стою перед тобой, держа посох на вытянутых руках, и в моих глазах вспыхивают искры демонического веселья – что бы ты ни выбрал, ты обречён...

Отредактировано Шичи Шимура (2010-07-19 21:12:19)

18

Хадзи оторвался от древесного ствола и с изумлением взглянул на лесного духа, усевшегося в корнях:
- Ты... Я...я не подумал об этом...
Плюхнувшись на мягкий мох и распластав багровые полы халата по изумрудному покрову, художник закрыл на мгновение лицо руками. Я снова и снова допускаю одну ошибку, слушаю только свое бестолковое сердце и поддаюсь его порывам, не беря в рассчет советов рассудка... Глупый казах...
Он послушно взял предложенный посох.
- А почему я должен быть уверен, что все так и будет? Что возрожденная к жизни красавица окажется в гареме какого-то князька? Ты — демон сомнения... Может быть, она проживет другую жизнь, наполненную приключениями и разделенной любовью? Конечно, ей не избежать горя и слез, но сколько же страданий она уже испытала в прежнем облике... Пусть она ощутит на себе восхищенные взгляды. Если в ее сердце была заключена мудрость, красота не станет помехой. Иначе... - он задумчиво накрутил на палец длинный черный локон, вспоминая о чем-то своем, - Чем плоха жизнь в роли чужой игрушки? Она будет сыта и ухожена... Многие лишь мечтают о подобной участи...
Изящные пальцы художника крепко обхватили древко. Он устремил горящий взгляд на спутника-искусителя:
- Ты хочешь, чтобы я поменял решение?Чтобы я умилился тишине и прохладе Зеркального леса? Чтобы я нашел в нем умиротворение? Я — согласен. Пусть я умру здесь и превращусь в одно из этих деревьев... Но скажи мне, какое счастье может быть в смерти? Разве ты, мертвец, счастлив?
Хадзи поднялся, опираясь на посох, словно древний старик, сгорбившийся под ношей взятого на себя нелегкого решения.
Прекрасная мертвая девушка, старик-калека, демон, с легкостью жонглирующий своим обликом и человеческими словами, и он — наивный человек, посчитавший однажды, что может решить своим добровольным уходом из жизни все проблемы. Теперь-то Хадзи понимал, что его намерения были порывом слабости, трусости... самым страшным грехом и преступлением.
- Я хочу, чтобы она жила, чувствовала и боролась... - прошептал он, глядя в лицо, созданное им, но когда-то принадлежавшее другому человеку. - Я хочу, чтобы эти глаза открылись, чтобы она сама распорядилась своею жизнью... - художник смерил негодующим взглядом старика, чей поступок лесной дух будто бы оправдывал.
Хадзи задумчиво повертел в руках посох, не зная, каким способом эта деревяшка поможет ему лишить себя жизни. В вопросе самоубийства он оказался консервативен. В растерянности художник обратился к демону-подстрекателю:
- Может быть, веревку, а?

19

Разочарование, тягучее, как горячая смола, наполняло меня с каждым сказанным тобой словом. Но разве не этого я хотел? Чтобы ты сдался, смиренно отдавая мне свою душу? Тогда почему же мне так горько? Почему я не рад, достигнув своей цели и даже не затратив на это много времени? Почему мне хочется, чтобы ты всё же боролся... и остался жить?
Но скажи мне, какое счастье может быть в смерти? Разве ты, мертвец, счастлив?
Внутренне вздрагиваю, ведь ты озвучил вопрос, который вот уже много лет я мысленно задаю сам себе, не решаясь произнести вслух.
Да, раньше я думал, что смерть это избавление от страданий, свобода от привязанностей – но нет, я лишь поменял одни кандалы на другие. И всё же, я уверен, для кого-то смерть  это благо, лучшая доля, для кого-то и посмертные муки могут быть слаще прижизненных страданий...
Я слушаю тебя и удивляюсь - одна и та же картина была перед нашими глазами, но видели мы разные вещи.
- Почему ты думаешь, что смерть в Зеркальном лесу не была её решением? Почему ты не допускаешь мысли, что она уже сделала свой выбор - распорядилась своей жизнью, как ты сказал, придя сюда? Почему ты так уверен, что твоё решение относительно чужой судьбы будет воспринято ею с благодарностью и восторгом, и будет ей во благо, а не проклятием?
Мне не хочется смотреть на тебя, на твои руки, сжимающие сучковатое твёрдое дерево посоха, на трепет твоих ресниц, рисующих изломанными тенями на щеках узоры душевных метаний, на твои губы, произносящие столь страстно ожидаемые мною слова – но не те слова, о которых стонет моя затянутая паутиной времени душа...

- Верёвка...я знаю, что буду наказан, но не могу иначе, - Вечной жизни в Зеркальном лесу удостаиваются лишь те, - тело скручивает внезапной болью, словно я попал в натруженные руки прачки, старающейся выжать меня досуха, всего, каплю за каплей, - кто погиб насильственной смертью, - мой голос становится всё глуше, в него вплетаются сухие, надтреснутые нотки, - Самоубийцам уготована иная участь...
Я слаб и не могу продолжать, я не в силах сказать тебе всё до конца, внутри меня пылает огонь боли, иссушая некогда полное жизненных соков тело, ставшее ломким и пустым, как изъеденный жуками старый пень. Я замолкаю, обессиленно опустившись на мягкое покрывало мха, согнувшись от слабости, верной спутницы жестокой боли, но всё же я не жалею о сделанном.
Теперь нет недомолвок и загадок – твоё решение будет действительно лишь твоим.

20

Происходящее напомнило Хадзи уравнение с несколькими неизвестными, а математику он ненавидел с детства. Сколько бы Хадзилев не бился над многоступенчатой шифровкой из чисел и латинских букв, каждый раз в ее решении возникал новый неизвестный.
- Она добровольно пришла в лес? - повторил Хадзи. - Чтобы умереть здесь? - в его голове не укладывалась такая вероятность. Хотя, что может быть естественнее для измученной людьми и болезнью слабой девушки. Ребенок, который не смог осознать уготованную ему природой роль. Он с тоской посмотрел на воссозданное им прекрасное тело...
- Насильственная смерть, — он взглянул снова на убитую, перевел отчаянный взнгляд на старика. - Так что же ты молчал... - злость за собственную совершенную в поспешности ошибку захлестнула Хадзи. Он до крови закусил губу, понимая, что приносит напрасную жертву, да еще и во вред другому человеку. Хадзи уже ощутил наполненный ядом негодования плевок очнувшейся девушки на своем лице, а веревку, от которой он с такой гордостью только что отказался, на своей шее...
- Почему  меня всегда стремяться держать за идиота? - дрожь гнева прорезалась в голосе. - Да, я умею держать слово... Но я... не хочу, чтобы и в смерти меня выставляли дураком!
Хадзи почувствовал, как его накрывает истерика.
- Ты... - он ткнул указательным пальцем в лесного духа, который почему-то скрючился, будто высохнув, и изменился в лице. Если то место, где располагались подобия глаз, носа и рта, действительно являлось лицом.
- Ты меня обманул! Ты не смог ульстить, расписать красоты смерти, но... ты... - Хадзи сделал к нему шаг и немедленно запнулся за пошевелившися корень дерева. Выставив вперед руки, в одной из которой по-прежнему сжимал чертову палку, он упал. Подвернувшийся под хрупкое тело художника посох, такой крепкий на вид, вдруг хрустнул, соприкоснушись к его коленом. Вскрикнувший от боли Хадзи не заметил, как крохотная трещинка, ветвясь и растя, побежала по старому дереву, и вот уже навершие посоха накренилось и обломилось под собственной тяжестью, совершив выбор за метавшегося в сомнениях художника.
Еще не до конца осознав, что сотворила его обычная невнимательность, стоя на коленях, Хадзи уткнулся носом в зеленый мох, вдыхая прелый запах леса. Подняв голову и отбросив с лица перепутавшиеся волосы, он понял, что с его спутником происходит по-настоящему страшная вещь. Потянувшись к лесному духу и бесстрашно сжав горячими пальцами его руку-веточку, растерянно прошептал:
- Эй, что с тобой?.. - до него медленно доходило, что то, как должен умереть человек, чтобы возродиться в Зеркальном лесу, демон мог и не рассказывать, ведь он почти добился своего... Хадзи сам запросил веревку, согласившись наложить на себя руки.


Вы здесь » Архив игры "Вертеп" » Сны персонажей » Переспелая хурма и фруктовый нож