Веревки были сняты, и Бриль первым же делом потянулся к смятому подолу своего платья, чтобы натянуть его на бедра, но ввиду положения, у него это не получилось. Пришлось бы немного приподнять таз, чтобы одернуть подол, но даже на это у Давида не было сил, не сколько физических, сколько моральных. Да и какого черта, Франк трогал его в таких местах, куда парень не подпускал ровным счетом никого, и испытывать по поводу свей наготы чувство стыда, было бы излишним. Бросив эту затею, Бриль замер, подтянув руки к груди. Он почувствовал, как позади него погнулась кровать под весом мужчины, но не пошевелил и ухом. Но прикосновения руки мастера к залившейся румянцем щеке, не остались для парня незамеченными. Франк касался его нежно, почти по отечески, даря своей игрушке частичку человеческого тепла, которого, по сути, Давид совсем е заслуживал. Как же хотелось, повернуться и прижаться к ладони мужчины щекой, крепко обняв пальцами его запястье и не отпускать. Демоны прошлого преследовали Бриля постоянно. Любое слово или прикосновение могли пробудить в нем самые необычные фантазии, отсылая далеко в детство, где иногда он был по-настоящему по-человечески счастлив. Ему понадобилась масса усилий, чтобы подавить в себе это странное желание.
В следующую же минуту, мужчина развеял созревшие в голове Давида опасения. Его не собирались тут держать силой, а более того, предлагали привести себя в порядок, прежде чем отправиться домой. В другую комнату. Услышав это Бриль совершенно потерялся в происходящем, но все вопросы он решил задать позже, так как в то же мгновение мужчина подхватил его на руки и понес в ванную комнату. Надо же, какая, буквально нечеловеческая забота. Бриль уже ничего не понимал. Чем была спровоцирована такая дикая перемена настроений? Может его внезапным послушанием? А может Легран и сам не знал, почему так поступает. В любом случае, от помощи в данном случае было отказываться более чем глупо.
Убедившись, что с голландцем все в порядке, и он может самостоятельно стоять на ногах, Мастер вышел из ванной, оставив Давида наедине с самим собой. Первым же делом парень снял с себя туфли на высокой шпильке, так как в отличие от Черри, он не умел ходить на высоких каблуках, да и стоять по большому счету тоже. Избавившись от неудобной обуви, парень прошлепал к душевой кабине и включил воду. Затем, с замиранием в сердце взглянул на себя в зеркало. Свое собственное отражение он даже не узнал. То, что он увидел в зеркале, заставило его ужаснуться, отпрянуть, зажмуриться.
Нет. Это не я, не я! – безостановочно повторял про себя Давид, пока слова не превратились в бессвязную кашу. Он выглядел как настоящая шлюха, и ничто в его внешности не заставило бы постороннего в этом усомниться. Он ненавидел проституток. Терпеть не мог их кричащие наряды и неестественный макияж. Было и еще что-то, что заставляло его буквально звереть, когда подобный экземпляр человеческих отбросов встречался ему на пути. Его раздражала противоестественная готовность шлюхи лечь под любое число мужчин, его раздражали лживые слова шлюхи и ее наигранная улыбка. Его раздражали плохо сымитированные оргазмы шлюхи и оттого хотелось сделать ей больно, трахать, пока та не заплачет и не взмолиться. Но и здесь ему было не ладно. Его раздражал сопливый вой шлюхи и поэтому, хотелось ей засадить еще глубже в глотку, чтобы она перестала верещать. И вот сейчас в зеркале Давид видел все то, что так ненавидел. В это было сложно поверить. Но для сна все было неправдоподобно реально. К горлу подступал ком, обида буквально душила парня, и он поспешил быстрее оказаться в душевой кабине, чтобы не позволить себе расплакаться.
Сняв с себя платье, парень медленно залез под струи теплой воды, тут же подставляя им свое лицо. Вода приятно ласкала тело, смывала с тела транса последствия произведенного над ним насилия. Давид обмыл каждый изгиб своего тела, каждую впадинку и ложбинку. На несколько раз прополоскал рот, но кажется, так и не избавился от этого солоноватого привкуса. Но здесь, наверное, уже имела место внезапно разболевшаяся психика.

Давид вышел из ванной комнаты спустя двадцать минут – чисто вымытый, без грамма косметики на лице и вульгарных нарядов. Перед Франком стоял совсем другой человек, совсем не тот, с которым мужчина познакомился и которого пригласил провести с собой пару незабываемых часов. От Черри не осталось и следа и все что могло напомнить о ней, это небрежно перекинутое платье через руку и черные туфли на невысоком каблуке в руках Давида. Он вышел к Франсису в одном полотенце на бедрах. Женское же тряпье он одевать снова совсем не хотел, а другой одежды у него здесь не было.
- Ты сказал у меня здесь комната! А где я нахожусь? Я ничего не помню. – Давид сейчас выглядел каким-то болезненно хрупким и беспомощным. Его можно было понять. Человек со здоровой то психикой не выдержит подобный трип, не говоря уже о Бриле, который незнамо откуда свалился в кровать к какому-то незнакомцу, при этом без малейшего понятия, где он находится, зачем и почему так вышло.

Отредактировано Черри (2010-09-10 16:21:51)

На приглашение сесть, Давид нерешительно ответил кивком. Он не был уверен, что хочет находится здесь еще хоть на минуту дольше и тем более разговаривать с Франком, но все же ему нужно было выяснить где он находится. У Давида просто не было других вариантов, хотя можно было еще позвонить отцу, но парень как-то не подумал об этом.
Он прошел к столику и сел на свободный стул, повесив порядком измятое платье на его спинку. Послушно взял бокал с вином, но пить из него не спешил. Задница достаточно сильно болела, поэтому он долго ерзал, пока не нашел более-менее удобное положение. Как это неудивительно, но для Бриля эти ощущения были не в новинку. Он частенько просыпался с этим диким саднящим чувством в заднем проходе и никак не мог найти этому объяснение. Даже сейчас, ведь он был уверен, что ранее ни под кого не ложился и потому с чего бы заднице болеть? Но размышления на эту тему он оставил на потом, ввиду новой информации, которая незамедлительно коснулась его ушей.
- Ебать-колотить! – мотнув головой, выругался Давид. Он во Франции. Этого парень никак предположить не мог, хотя то, что мужчина, сидящий напротив, говорил по-французски с самого начала, вполне могло натолкнуть его на эту мысль. Но вот почему Давид сразу перешел на неродной язык тоже было загадкой.
- Боже, как я устал. – Одной рукой парень коснулся своего виска, чуть наклонив голову вперед. Пальцы переместились ко лбу и стали его с силой тереть, будто у Давида разболелась голова. Он действительно устал от подобных сюрпризов. С момента первой амнезии прошло почти семь лет, а у Бриля складывалось ощущение, что не более трех. А что с другими тремя? Будто бы кто-то другой жил остальной его жизнью. А ведь так оно и было, только вот Давид до конца не понимал, что с ним происходит. Он знал какую-то Черри, но не мог понять кем она все таки ему приходится. Спроси его и он скажет, что встречался с ней и не раз, но при этом не сможет описать ни одной детали этих встреч. – Я вообще не знаю, как оказался здесь. И этот наряд… Это все Черри. Не мои это тряпки. – Парень тряхнул головой, так что мокрые пряди разметались по спине и плечам и вразброс налипли на влажное тело. Плюнув на осторожность, Давид поднес бокал ко рту и осушил его сразу почти на половину. Слегка терпкое вино приятно сластило, сменив горечь во рту совсем другими вкусовыми ощущениями.
- У меня так бывает. Я будто выпадаю из реальности на неопределенное время, а потом совсем ничего не помню. Кратковременная амнезия, вроде так это называется. - Парень едва заметно пожав плечами, допил оставшееся вино и поставил пустой бокал на столик. Все это время он смотрел куда угодно, только не на мужчину. Отчего-то просто не мог поднять взор и взглянуть ему в глаза, будто бы он тут же превратиться в камень. Такого стыда он еще ни разу не испытывал и это чувство было для него ново, как удивительное научное открытие. Он чувствовал на себе взгляд Леграна, и оттого ему становилось немного не по себе, так будто стоишь перед многолюдной толпой со спущенными штанами. Каламбур был как раз в том, что даже будучи наглухо запечатанным в одежду, Давид бы все равно чувствовал себя голым перед этим мужчиной.
- Не знаю я что за Вертеп, – Бриль отрицательно покачал головой, а затем добавил, вопросительно изогнув одну бровь, - театр что ли какой?

Отредактировано Черри (2010-09-10 20:28:07)

На заявление Давида о кратковременной амнезии, мужчина отчего-то рассмеялся. Вероятно, у него были на то свои соображения, но Брилю ситуация совсем не казалась смешной и подобное выражение эмоций, было для него оскорбительно. Чуть нахмурившись, Давид резко заметил:
- Я не вижу в этом ничего смешного! – В этот момент, он позволил себе поднять на мастера глаза и пристально посмотреть ему в лицо. Всего на долю секунды, чтобы выразить свое искреннее возмущение, затем вновь отвести взгляд и приковать к несуществующей точке где-то впереди себя. Разумеется, он знал о диагнозе, который, уже чуть больше шести лет, значится в его медицинской карте. Но разве сумасшедший признает когда-нибудь, что у него не все в порядке с головой? И Давид не признавал. Бесился всякий раз, когда его силком тащили в больницу для очередных тестов или заставляли пить какие-то лекарства, от которых нестерпимо тошнило, и зверски болела голова. Я нормальный, нормальный! – Давид старался убедить в этом своего отца, лечащего врача и специально нанятых нянечек и медсестер, но они, будто сговорившись, не слушали его, лишь улыбались и кивали на любое его заявление. На всякие доводы, у Давида было свое объяснение, в правдивости которых он смог убедить только себя и никого более.
- Нет. Это не правда, ты заблуждаешься. Я не шизофреник, у меня кратковременная амнезия! – сказал в ответ парень, с вызовом, капризно поджав чуть пухлые губы. Разговоры о его диагнозах всегда заводили его вполоборота, но сейчас  его хватало лишь на демонстрацию по-детски кратковременных обид. Мужчина будто бы не только отнял у него все силы, но и выпил все эмоции, которых Давида всегда было в переизбытке.
Конечно же, Франку не было стыдно за то, что он сделал с Давидом. Мастера не из тех людей, которые изводят себя жалостью к нерадивому рабу, которому пришлось вытерпеть на своей шкуре необузданную ярость доминанта, неугасаемое желание разделять и властвовать во всех существующих на свете формах. Бриль чувствовал нетерпение насильника, неуемную тягу вытянуть из него душу, вырвать стоны и сладострастные вскрики, насладиться стенаниями и утробным бульканьем поднимающейся из желудка рвоты. Давид ничего не сказал на это, лишь усмехнулся и качнув головой отвернул голову в другую сторону. От прикосновений пальцев к его запястью еле заметно вздрогнул, по коже побели мурашки. Парень чувствовал на себе тяжелый взгляд мастера, будто тот сейчас мысленно стягивал с него немудреную одежду (в данном случае полотенце) и задумчиво прикидывал, в какой позе она трахнет случайно залетевшего к нему птенчика еще раз. Его пальцы скользнули от запястья выше к локтю, затем к острому плечу, покрытому подсыхающими каплями влаги и чуть спутанными волосами. Давиду было немного не по себе, но учитывая то, с каким видимым упорством он насаживался на член Франка с четверть часа назад, сейчас разыгрывать из себя недотрогу было бы более чем глупо. Рука мужчины была теплой, а прикосновения настолько нежные и ласковые, что сбрасывать с себя это приятное тепло совершенно не хотелось. Давид поймал себя на мысли, что меньше всего хотел бы сейчас, чтобы мужчина остановился.
Еще кусок полезной информации, заставил парня немного отвлечься от собственных ощущений и немного покопаться в памяти. Про Вертеп он ничего не слышал, но вот имя Германа де Виля было ему знакомо. Он не раз слышал, как отец говорил с этим человеком по телефону, назначая встречи во время своих командировок во Францию. Кажется, Германа даже однажды приглашали в поместье Брилей прошлой зимой, но парень не смог его увидеть, так как…. А где он был тогда? Давид крепко задумался, вспоминая прошлую зиму. Кажется, именно тогда он уехал с друзьями в Лондон, ничего при этом не сказав отцу и не отвечая на непрекращающиеся телефонные звонки. Давид должен был признать, что порой бывал не самым лучшим сыном, доставляя своему старику массу хлопот…
- Минуту, я надеюсь вот это все не дело рук моего папаши? – совершенно дикая мысль, молниеносно прошила сознание Давида. Что если отец отдал его на перевоспитание в этот БДСМ клуб, что если он спихнул сынка со своей шеи на попечение де Виля, чтобы тот, наконец, понял, каким трудом зарабатываются деньги? Что если… парень соскочил со своего места, как ошпаренный, чуть не потеряв махровое полотенце, но успев вовремя подхватить его полы.
- Я надеюсь, я здесь не проститутка!  - уже одна эта мысль была полным бредом. Ни один здравомыслящий родитель не отдаст свое дитя, какое бы оно невыносимое не было, в бордель. Но все же, Давид был мнительным и без меры безумным, ему в голову могла придти какая угодна мысль. По нему было видно, что он испугался не на шутку. В его понимании, все, что произошло почти двумя часами ранее, вполне подтверждало его ужасную догадку. Он был так ошарашен, что вопрос о том, как же его все таки зовут, пропустил мимо ушей.

Отредактировано Черри (2010-09-13 13:39:25)

Чтобы ввести кого-то в заблуждение достаточно совсем немного: подготовить плодородную почву и толкнуть в нужном направлении. А уж остальное человек сам додумает. Так вышло и с Давидом. Леграну даже не пришлось что-то объяснять или доказывать, Бриль сделал выводы сам, всего лишь услышав:
- Здесь нет проституток. Здесь только рабы
Мастер даже не ответил прямо на вопрос Давида, но так же и не ответил отказом. Но парню даже и в голову не пришло уточнят, в его дурной голове ответ прозвучал более чем прямолинейно и мог означать только одно – Давид Бриль здесь просто раб.
Ганс очень любил свое дитя и все время баловал его, чтобы хоть как-то компенсировать утрату матери. Он спускал ему все с рук, считая, что причиной капризов и плохого поведения, является неполная семья. Отец Давида быстро потерял над ним контроль и чем старше сын становился, тем невыносимее было его поведение. Как же часто Ганс стращал Давида тем, что отдаст его сначала в интернат для трудных подростков, потом отправит в университет куда-нибудь в заснеженную Россию. А однажды придумал крайне изощренное наказание, решив определить Давида в мужской монастырь. Шутка это была или нет, но услышав как отец разговаривает по телефону с преподобным, парень не на шутку испугался. Он прекрасно понимал, что у его отца хватит связей и возможностей, чтобы упрятать его в любое из религиозных заведений, не поскупившись при этом на пожертвованиях. Тогда Давиду казалось, что подобное решение проблемы было бы для него настоящим адом. Ни секса, ни развлечений, да ровным счетом ничего кроме глупых молитв и воздаяний Господу. Теперь парень находил ту идею не такой уж и плохой на фоне того, что придется ему пережить в этом заведении. Тут тебе и секс и развлечения, только когда для тебя все это трудовые будни, это уже не выглядит так уж привлекательно, тем более, когда тебя принуждают делать поистине отвратительные вещи.
Давид не был дураком и прекрасно понимал, что уже много лет доставляет своему отцу одни только хлопоты, но изменить себя не мог. Потому что он привык так жить, привык, когда выполняют все его прихоти, привык приводит слуг в состояние ужаса, а отца в бешенство. Чувство собственной безнаказанности и вседозволенности пьянило. Он мог вытворять с людьми все, что вздумается, просо потому что у него было на это моральное право. Он мог привести в офис к отцу проститутку или заставить горничных убираться в его комнате нагишом, мог выпороть пасынка кухарки у нее на глазах только за то, что тот стащил из буфета булочку. И он ни разу не стыдился того, что сделал. Для него эти гадкие и низкие поступки были сродни подвигам. Но любому терпению приходит конец и, очевидно, Брилю старшему надоела эта бесконечная обуза в лице собственного сына. Если он не может воспитать в Давиде человека, пусть это сделает тот, кто знаете о методе кнута и пряника практически все. И в данном случае, это вовсе не является образным выражением.
Давид был так ошарашен собственной догадкой, что не мог вымолвить и слова. Выпучив свои карие с медовым оттенком глаза, Бриль заворожено качал головой, беззвучно повторяя «Нет, Нет, этого не может быть!». Он всегда знал, что его отец человек слова. Он обещал ему устроить веселую жизнь, если Давид не измениться и сдержал свое слово. Давид будто попал в зазеркалье, в страну, где все в точности до наоборот. Из богача в рабы, из невольников в наместники. Все это было похоже на сон. Но очень правдивый сон.
Вслед за Давидом мастер тоже поднялся со своего места. Решительно шагнув ему на встречу, мужчина схватил один край болтающегося на бедрах парня полотенца и резко потянул его на себя.
- Эй! - Давид даже не успел схватиться за махровую ткань, чтобы попробовать отвоевать ее у Франсиса. Полотенце полетело на опустевший стул, а мастер преградил Брилю, который упрямо тянулся за своей импровизированной одежкой, дорогу своей массивной фигурой. Мастер положил руки на поясницу парня и тесно прижал того к себе. Теперь Давид стоял вплотную к своему насильнику, и прятать взгляд от него теперь было непросто. Он выставил руки перед собой, уперев ладони в грудь мужчине, оказывая незначительное сопротивление сближению. Давид был растерян и не знал как вести себя и что теперь делать. Если бы мастер сообщил ему эту новость, двумя часами ранее, когда Давид только вернулся из небытия в реальность, парень бы расхохотался ему в лицо, возмутился и стал бы требовать де Виля к себе на ковер. Но все что с ним произошло за это время, в корень изменило его и его отношение к ситуации. Внезапно он почувствовал такое неизведанное для него чувство как стыд. Он стал стыдиться себя, своего поведения с мужчиной и того что сделал отцу. Его даже посетила мысль, что он вполне заслуживает такого обращения к себе.
В голове Давида роились сейчас с десяток мыслей, в конечном итоге превратившись в кашу. Парень был настолько расстроен и подавлен, что ему даже в голову не пришло попытаться разобраться в сложившейся ситуации. Позвонить отцу или поговорить с де Вилем. Вместо этого, он негромко поинтересовался
И в чем заключаются мои обязанности? – все так же, не поднимая взгляда. Ему было неловко находиться раздетым, перед полностью одетым мужчиной. Эта данность четко обозначила его нынешний статус. Она унижала его как самца, как равного по положению в обществе. Хотя конечно, если бы на нем все еще были чулки и кружевные белье, он бы вообще сгорел от стыда.  Однако, Давид не мог не признать, что ситуация возбуждала его, пусть и была достаточно невинна, по сравнению с диким сексом часом ранее.

Давид задал такой вопрос, почувствовав укол совести перед своим родителем. Спрашивая, он наделся, что сможет загладить вину перед Брилем старшим, играя по его правилам. Он не знал, что именно ответит ему мастер, но искренне надеялся на какую-то поблажку, ввиду положения в обществе и статуса. То, что ответил ему Франк, никак не вязалось с тем, что он себе представлял. «Делать все» - было очень широким понятием и могло предполагать поистине чудовищные вещи. Собственно, Легран подтвердил опасения Давида, предложив ему вычистить его обувь языком. Это было еще хуже, чем заглатывать огромный член мужчины до самых яиц. Чем? Мастер определял Давида теперь уже совсем на другую ступень к числу челяди, отбросов общества, добровольно подставляющихся под удары кнутом. Таким Давид быть не желал. Все же в нем еще осталось чувство собственного достоинства, и преподносить его Франсису в качестве подарка на Рождество молодой человек пока что не собирался.
Парень убрал назад подсыхающие пряди и потер переносицу двумя пальцами. Усмехнулся, качнув головой
Старик совсем с ума сбрендил
- Нет уж!   – Не обращая внимания на действия Франсиса, Бриль двинулся к стулу на который было брошено полотенце и красное помятое платье.
- Я понимаю, что был не самым хорошим сыном. Но, боже мой! Я не собираюсь подобным образом расплачиваться за ошибки своего отца. Я не приклоню колен и уеду завтра же домой. И не ты, ни мой отец, ни Герман де Виль не смогут меня остановить!   – Он говорил достаточно спокойно, но по голосу было отчетливо слышно, как подпрыгивают нотки в его голосе. Он весь раскраснелся от негодования. Он злился теперь не на Ленграна, а на отца. Бриль старший не имел права с ним так поступать и видит бог, отец еще пожалеет, что решился на такой рисковый шаг. Полотенце вновь оказалось обернутым вокруг бедер, красное платье перекинуто  через плечо. Он решительно направился к двери, потянул за ручку вниз, чтобы ее открыть, но дверь не поддалась. Заперто.
- Дверь открой! – с долей решимости в голосе попросил Давид, вполоборота взглянув на мужчину, но все так же пряча глаза под россыпью густых искусственных ресниц.

- Видео? – Давид обернулся, взглянув на мужчину переборов стыд. Разумеется, он ничего не знал о видео и даже не догадывался о том, что в комнате могут быть камеры. Как то времени задуматься на эту тему у него не было.
- Нет, ты этого не сделаешь! – мотнул головой Давид, чуть приподняв уголки губ в подобие улыбки, которая в ту же минуту померкла. Глядя на мастера, который играл блестящим отполированным ключом у себя в руках, дразня тем самым своего пленника, Бриль понимал, что он продаст пленки при любом удобном случае. И дело будет даже не в деньгах, которых у Франка наверняка предостаточно, а в принципе. Потому что он просто может. Потому что это доставит ему еще большее удовольствие от проделанной работы.  Больше, чем за собственную гордость, парень боялся, что его кто-нибудь увидит его в обличающим виде дешевой проститутки, на которую он, несомненно, смахивает. Хоть он и не видел себя со стороны, он склонен был согласиться с мастером – там, на жесткой, покрытой черным покрывалом кровати, извивалась и стонала самая настоящая шлюха. В тот момент он чувствовал себя шлюхой и, что самое унизительное и неприятное, ощущал себя ею и ему это нравилось. Да, да! Ему нравилось быть вещью, ему нравилось выгибаться кошкой и подставлять тугую задницу под ритмичную долбежку огромным членом. Ничего их этого просто невозможно было скрыть, невозможно было обмануть наметанный глаз мастера или объектив скрытой камеры. Давид слишком хорошо это понимал, чтобы позволить кому-нибудь из смертных хотя бы одним глазком взглянуть на эти кадры. Уже одна мысль о том, что какой-нибудь мужик будет дрочить себе, пожирая взглядом его скрюченное в оргазме тело, вызывало приступ тошноты и паники
- Не делай этого! – Не приказ, даже не просьба. Мольба. Давид вынужден оставить дверную ручку и попробовать выпросить ключ и пленки любой ценой. Хотя желание колотить кулаками в дверь и звать на помощь надрывая глотку, с каждой минутой возрастало.  Да, вот так просто. В отличие от глупых безмозглых мальчиков-рабов, у него был выбор и ощутимая надежда. Хотя опасность того, что это все слова и не стоят даже поломанного сребреника, была. Но ведь рискнуть стоило! Хотя бы потому, что большим выбором парень не располагал. Либо сделать это сейчас, либо потом, когда кишки будет невыносимо сводить от голода.
Немного помедлив, чтобы набраться решимости и в конец распрощаться с собственным достоинством, Давид направился к креслу, в котором оставил платье и скомканные чулки. Присев на краешек парень стал поочередно натягивать их на свои стройные ноги. Пришлось изрядно повозиться, ибо, в отличие от Черри, Давид не знал, как обращаться с атрибутами женского гардероба. Все это выглядело нелепо и смешно, парень заметно нервничал. На его щеках вновь заиграл яркий румянец, но на сей раз не от стыда, а от бессилия. Чудом не порвав тонкий капрон, молодой человек все же справился с задачей. Поднявшись на ноги, он освободил свои бедра от теплых объятий банного полотенца и бросил его на стул. И хоть в комнате было достаточно тепло, по его телу прошел легкий озноб. Юноша медленно подошел к мужчине практически вплотную. От мастера веяло теплом и горьковатым запахом табачного дыма. Кажется еще тонкий аромат дорогого одеколона. Раньше Давид этого даже не заметил.
Молчание затянулось, но Давиду нечего было сказать. А оттягивание выполнение приказа, не сделает его менее неизбежным. Поэтому парень не стал медлить и, будто преодолевая какое-то невидимое сопротивление, опустился перед Леграном на колени. Вот, а говорил, не приклонит. Было гадко и противно за себя. Бриль склонился над обувью мастера, низко опустив голову. Чтобы не упасть ему пришлось опереться на локти и шире расставить ноги, и оттого его аппетитная попка оказалась высоко приподнятой. Его влажный язычок робко коснулся поверхности сапога, всего на секунду, будто пробовал кожу на вкус. Во рту привкус обувного крема и кожи. Обувь была не слишком грязна, но уличная пыль отчетливо хрустела у него на зубах.
Боже мой, что я делаю, что делаю! Остановись, не делай этого. Он блефует, блефует!!!
Но Давид не остановился, продолжил начатое дело. Его язык теперь широко прошелся по поверхности сапога, от носка, по подъему вверх, почти до голени, пока влага с поверхности языка не исчезла. Затем он вновь вернулся к носку и проделал те же самые движения несколько раз. Черная кожа блестела от слюны и чистоты, которую Бриль выл вынужден навести. Его тело прогибалось и вытягивалось, мышцы на спине и руках напрягались, вычерчивая плавные изгибы и четкие контуры все же мужского тела. Он вылизал обувь мастера, как и было велено, но ограничился лишь одним сапогом, при этом не тронув подошвы своим изворотливым язычком. Мужчиной не было оговорено, как именно парень должен был вылизать его обувь и в каком количестве. Давиду казалось, что одного сапога вполне достаточно. Этого вполне достаточно чтобы втоптать его по шею в грязь и заставить еще больше себя ненавидеть. Ненавидеть за что, что ему на самом деле нравилось унижаться, быть ничтожным и мелким, обнаженным и беспомощным перед сильным и грубым мужчиной. Догадка не была для Давида очевидной. Она пряталась глубоко в его сознании, будто боясь показаться на свет. Мастер же ему очень сильно напоминал того мужчину из его прошлого, который оставил в его памяти глубокий отпечаток. Как же сильно Давид хотел встретить его снова, почувствовать на своей по-детски хрупкой спине прикосновение его теплых широких ладоней и крепкие объятия.