Только Иржи поставил кирпич на место и собирался так же тихо, как и пришел сюда, вернуться назад, как у него за спиной глухо щелкнул затвор и в ушах зазвенел четкий приказ оставаться на месте. Внутри у Иржи все оборвалось. Страх сковал конечности, а сердце бешено заколотилось в грудной клетке, будто намереваясь ее разбить. Даже не оборачиваясь и не смотря на говорящего, Мазович мог с уверенностью сказать, что за его спиной стоит  командир, кто-то на чьем кителе отличительных знаков гораздо больше, чем у рядового офицера. Это Иржи понял по голосу. Непререкаемому командному тембру, который оттачиваешь кодами командования войсками. Офицеры СС ничем не отличались от гиен или шакалов, разоряющие семьи и довольствующиеся падалью или обглоданными костями. Ими двигала слепая ярость, вкус власти и вседозволенность. По большому счету генералы ничем от них не отличались, разве что только тем, что отвечать за мертвое тело им не нужно было не перед кем.
«Господи, пожалуйста, помоги!». В затылке противно засвербело, в том самом месте, куда предположительно должна была попасть пуля или обрушиться рукоять пистолета. Парень невольно втянул голову в плечи и стал медленно поворачиваться, подняв руки вверх, на уровне головы. Повернув голову, он смог теперь разглядеть высокую широкоплечую фигуру немца. Он стоял на первых ступенях лестницы и оттого казался еще выше, чем был на самом деле. В голове Иржи ужасные картины стали сменяться одна за другой. Наци не станет стрелять в доме, он выведет его на улицу и выстрелить прямо в голову. И, увы, это был наиболее удачный вариант исхода событий. Его могли отослать в концлагерь и умертвить в газовых камерах. Уж лучше принять смерть здесь, в родных пенатах, а не где-нибудь в Освенциме. Однако, Иржи в голову пришла еще и другая мысль… Он вдруг сорвался с места и как сумасшедший побежал к двери, пригнувшись так низко, насколько это было возможно. Он  сметал все на своем пути и в один миг пронзительный шум бьющейся посуды и падающих стульев разбудил спящий дом пана Мазовича. Благо Иржи знал где находится выход, но оттого его ситуация не стала менее безвыходной. Дверь оказалась заперта, и Иржи в панике заметался по гостиной, не зная куда кинуться…

Иржи бежал, а над его головой свистели пули глубоко врезаясь в стены. Иржи все казалась что следующая из череды выпускаемых из ствола свинцовых пчел настигнет его пробив прочную черепную коробку их которой брызнет на стены кровь и ошметки мозгов. Не смотря на то, что выпущенных пуль было всего две, молодому поляку показалось, что не меньше пяти как минимум. Как же он сейчас был напуган. Внутри него все съежилось от страха, перед глазами плыло, а в голове лишь один, заставляющий стынуть кровь в жилах, звук спускаемой пружины затвора офицерского пистолета.
Когда последняя пуля пронеслась всего в миллиметре от его головы и впилась в дубовую стену, Иржи, наконец, остановился. Низкий командный, не терпящий возражений бас командира вновь коснулся ушей трансвестита. Он, чуть согнувшись, закрыл лицо и голову руками, будто это могло спасти его от пули, и на ломаном немецком залепетал
- Не стреляйте, пожалуйста, не стреляйте! – от страха он даже позабыл изменить голос, на более женственный, как делал это всегда. Более того, он даже не заметил этого, так как голова его была занята совсем другим. Его била мелкая дрожь, он боялся поднять голову не то, что взглянуть на обосновавшегося в его же доме эсесовца. Обычно парень переживал все невзгоды стойко и старался не показывать страха или смущения. Но когда у твоего оппонента в руках дымящийся заряженный ствол, разум не дает никакого другого варианта, кроме как трястись от страха как осиновый лист и взывать о помощи ко всем имеющимся богам. Что Иржи сейчас и делал. Он молился. Его губы неустанно двигались, повторяя на польском одну и ту же молитву без конца. Вскоре с беззвучия он перешел на еле различимый шепот, но и этого он сейчас не замечал.
На поставленный вопрос о том, что он тут делает, Иржи долго не мог найти ответа. Он не мог сказать наци правду, как не мог и озвучить любой другой вариант. Что бы он не сказал, любое его слово будет ему билетом на тот свет, но отвечать все равно нужно было и поляк ответил первое что пришло в его затуманенную страхом голову.
- Есть хотеть. Я искал еду… Больше ничего, только еду…

Пули перестали свистеть над головой, а низкий утробный бас Командира сошел на нет. Судя по всему, он нашел проступок Иржи не достаточно тяжким, чтобы тратить на него пули, хоть и говорил, что воровство очень мерзкое преступление. Сейчас Иржи очень хотелось плюнуть наци в лицо, ибо из них двоих вором и расхитителем был только один человек и им не был продрогший до костей поляк.
Парень медленно отнял руки от головы, глянул испуганным затравленным взглядом на немца через перекрестия рук, а затем и вовсе их опустил. Немец отпил из фляги, очевидно борясь с жаждой после бурной попойки со своими сослуживцами. От него разило перегаром и немецким одеколоном, запах которого сейчас был практически невыносим вкупе с запахом пороха. Он очистил край стола от посуды, приказав ночному гостю выворачивать карманы, и для острастки вновь повел у Иржи перед носом еще теплым от стрельбы пистолетом.
Вот теперь все. Конец. Иржи врал, в его карманах не было пирожков или жареной телятины. В кармане его потрепанного пальто лежал мешочек с драгоценностями, которые его матушка сберегла в старом камине. Будто превозмогая страшную боль, поляк медленно потянулся к своим карманам, запуская в них свои потрескавшиеся от холода руки. Пальцы нащупывают в одном из карманов бархат крошечного мешочка, перебирают шелковые ленты завязок, на миг сжимают драгоценность в ладони. Пальцы другой руки обжигает холодным металлом лезвия складного ножа. На минуту успокоившееся сердце в груди поляка заколотилось с новой силой. Страх заволок разум Иржи непроницаемой пеленой, горло сжала невидимая костлявая рука.
- Я не вор! Ты – ВОР! – последнее слово сорвалось на крик. Иржи метнулся к эсесовцу, воспользовавшись временным замешательством последнего. Очевидно, он не предполагал увидеть в своем доме женщину и на мгновение потерял бдительность. В воздухе сверкнуло лезвие, поймав неяркий блик, приглушенного комнатного света. Что сейчас нашло на Иржи он и сам вряд ли смог бы объяснить. Скорее всего, в нем взыграла гордость и обида, за себя, за свою семью и за свой народ. Его назвали вором, хотя он брал лишь то, что по праву ему принадлежало и его это кольнуло в самое сердце. Даже будучи захватчиками, наци здесь были чужими и это понимали все, кроме них самих.

Достаточно крупный наци оказался значительно проворней измученной голодом полячки. Он ловко увернулся от удара, отчего навостренное лезвие ножа Иржи, пронзило лишь рукав свисающего с плеча кителя. Не успев опомниться, Иржи тут же получил удар рукоятью пистолета в висок, отчего в глазах сразу потемнело, а ноги как-то сами собой подкосились. Наверное, Иржи бы тут же рухнул на пол, словно мешок набитый костями, если бы немец не подхватил его и вывернув руку в плече повалил на пол, придавливая несчастливца всем своим телом. Иржи издал глухой стон, а затем громкий вскрик, когда мужчина, вцепившись в его волосы, с силой ударил его головой об пол. На мгновение парень даже потерял сознание. Голова взорвалась болью, а из носа полилось что-то теплое и вязкое. Ран разбил ему нос, благо удар был не достаточно сильным, чтобы превратить хрупкие перегородки переносицы в костяное крошево.
Иржи не сопротивлялся. Потерпев полное фиаско, он будто лишился сил, и только врожденная мужественность помешала ему заплакать, хотя для правдоподобности, наверное, стоило бы это сделать.
Наци между тем обшарил пальто ночной гостьи, но мешочка с драгоценностями он не нашел, не потрудившись проверить карманы. Он снова требовал ответа, но на сей раз его пистолет не остался в стороне и дышал Иржи прямо в шею.
- Я жила здесь. Я ничего не украла! – еле уняв внутреннюю дрожь, прошелестела полячка, но так, чтобы наци ее услышал. – Пожалуйста. Отпустите меня!

Отредактировано Черри (2010-09-30 15:12:24)

Мужчина, кажется, не слушал Иржи и продолжал гнуть свое. Возможно, у поляка и был какой-то шанс уйти из дома живым, если бы он не бросился на наци с ножом. Никому бы это не понравилось, что уж говорить о людях, которые провозгласили себя богами. Что ж, распоряжаться чужими жизнями это большая ответственность. Думал ли Ран хоть раз о том, что за все, рано или поздно, придется платить, и он не будет исключением?
Сейчас за свою вспыльчивость и глупость расплачивался Иржи. Лишь почувствовав на губах вкус собственной крови, парень понял, какую же глупость совершил. Зачем нужно было это делать, зачем он вообще полез в драку, когда точно знал, что шансов на благоприятный исход вообще не было? Даже если бы стальное жало все же увязло в горячей плоти, на следующее же утро нацисты бы объявили облаву на все близлежащие деревни, и тогда жертв этой маленькой вспышки ярости приумножилось бы на сотни. Иржи ненавидел себя, ненавидел людскую ненависть и проклинал судьбу. Он вдруг понял, что очень устал, просто устал жить и бороться и если бы не его мать, оставшаяся вдовой и его маленькая сестра, он бы еще шесть месяцев назад вышиб себе мозги охотничьим ружьем. Так или нет, никто не узнает. А сейчас, нужно было исправлять положение и вернуться домой и если не с деньгами и едой, то хотя бы со своей собственной жизнью.
- Правый карман! – прохрипел юноша, вполоборота взглянув на мужчину. - Эти драгоценности моя мать спрятала в камине. Возьмите их, только не убивайте, не убивайте…

Отредактировано Черри (2010-10-01 11:59:53)

Движения резкие, рваные. Немец переложил пистолет в другую руку и полез в указанный карман. Кажется, он был так же напряжен, как и Иржи и оттого чуть было не порвал старенькое пальто, стараясь выудить из кармана бархатный мешочек, в котором схоронились несколько драгоценных камней. У Иржи сердце сжалось в комок, когда Ран достал его сокровище. Все. Теперь ничего не осталось. Никакой надежды. Хватка ослабла, и мужчина освободил поляка от веса собственного тела, поднявшись на ноги и отойдя к столу. Несколько мгновений Иржи лежал практически не шевелясь, только лишь руки подтянул к груди, стараясь расслабить одеревеневшие от напряжения мышцы заломленной руки. Потом медленно поднялся, сел, оперевшись одной рукой об пол, а второй зажимая свой кровоточащий нос. Кровь была теплая и вязкая, сильно отдавала железом и… полынью? А может быть этот горьковатый запах шел из подвала? На наци парень даже не смотрел, не до того было. Он старался усмирить дикое сердцебиение и не проходящую дрожь во всем теле. Ему больно и страшно, но ведь это не плохо. Он чувствует, а это значит, что все еще живет и это самое главное.
Ран, обнаружив в мешочке неслыханное для этих мест богатство, сменил гнев на милость. Кажется, он даже позабыл, что ночная гостья пару минут назад, чуть было не проткнула ему сердце перочинным ножиком. Он подошел к Иржи и протянул ему руку, чтобы помочь подняться. Ох, как же сильно транс не хотел принимать помощь от эсесовца, даже такую ничтожную, незаметную, но он пересилил себя. Подал немцу руку и оперевшись на нее поднялся. Просто чтобы потешить его самолюбие и не давать повода для гнева.
Уже через минуту мужчина разжег камин и в доме стало значительно теплее. Свет был выключен, а вместо него была зажжена свеча. Очевидно, командир решил отложить свидание бедной полячки с комендантом.
- Этот тайник единственный. Все остальное было продано или обменено на еду. – Иржи не лгал, так и было на самом деле. И если наци не дурак, он должен был понять, что ночная гостья не лжет, учитывая хотя бы то, в каких условиях приходилось жить людям в Польше -фактически на птичьих правах. Все что у них было, это имущество и драгоценности, которые с началом войны утратили здесь свою истинную ценность, и измученные голодом люди готовы были обменивать золото на кусок хлеба. Так поступала и чета Мазовичей. Правда, жилось им чуточку проще, чем многим другим. Пан Мазович сумел сохранить корову и два гектара пашни, все остальное было разворовано солдатами или отдано другим семьям. А теперь и этого нет… Поежившись, Иржи уставился в пол, продолжая прижимать свою ладонь к разбитому носу.

Слова Иржи не произвели на немца никакого эффекта. Он не поверил. В его глазах, пронизывающих полячку насквозь металлическим холодом явственно просматривалась безудержная жажда наживы. Как у него заблестели глаза, когда он высыпал на стол несколько крохотных слезинок драгоценных камней. Такого богатства ему в руках держать еще не приходилось. Что там говорить, будь сейчас мирное время, это Ран бы прислуживал чете Мазовичей, а не они ему. Конечно, он бы не стал да и вообще, находился бы в другом месте, но если только представить…
Иржи очень испугался. Хоть мужчина все еще старался быть вежливым с ним, искренне полагая, что перед ним стоит юная фрау, в его голосе отчетливо слышались приказные нотки и безжалостное равнодушие к ее персоне. Если бы Иржи отвернул голову, спасаясь от цепких пальцев, наци ударил бы. В этом он почти не сомневался.
- Но это правда все! Поверьте мне. Это все что нам удалось сохранить. Все остальное продано. Вы можете разобрать дом по камешку, и Вы ничего не найдете. Потому что нет. Неужели и этого мало? Вы все у нас забрали… - Иржи чуть не плакал, его голос дрожал. Ни сколько от страха, сколько от обиды. Как бы он хотел, чтобы захватчик услышал его. Прислушался. Но нет. Власть развращает людей, делает их глухими к чужим страданиям. Для эсесовца Иржи был всего лишь скотом, мусором или грязью под ногтями. Он чувствовал свое превосходство, и никакие слова не могли уничтожить в нем это пьянящее чувство власти.