-Возмужал…
С какой-то тянущей ностальгией мелькнула мысль. Термин «постарел» был не уместен по отношению к цветущему тридцати восьми летнему мужчине. Четыре года прошло с тех пор, как он видел его в последний раз. Здесь, во Франции, в «Гранд-Опере».
Три часа музыки австрийского пересмешника и отзвуков «Илиады». « Идоменей, царь Критский». Бессмертный Моцарт. Божественный Гомер. И суетная жизнь двадцать первого века, гоняющая людей по миру, как шары по зеленому сукну бильярда, загоняющая их порой в одну лунку, когда меньше всего ожидаешь этого. Бархатный уют кресел ВИП- ложи символа музыкального Парижа, гаснущий свет в зале, мгновение тишины в оркестровой яме, сменившие какофонию звуков настройки инструментов, первые чарующие ноты увертюры. И..
-Простите, сэр. Э-э-э.. я тут… бочком. Простите…. Упс..
С грацией гималайского медведя, краснея и сопя, придерживая под руку нарядно одетую даму, отдавливая ноги шипящим меломанам, опоздавший американец лез к двум свободным креслам в третьем ряду партера.
Три часа тенора царя Критского, сопрано Электры и Илии, баса оракула Нептуна и … магнит точеного профиля мужчины в третьем ряду партера. Четыре года назад.
Сцепив пальцы рук, оперев на них подбородок, Маэстро не отрываясь смотрел на широкие плечи, едва прикрытые красным воротником, затянутую кушаком талию, обнаженные, мускулистые руки в широких наручах, серебро серых глаз в червленой оправе ресниц и кокетливую искорку бриллиантовой клипсы, вспыхнувшей в мочке, когда в ее недра упал отсвет свечи. Забыв, что на нем маска, Ванцетти прикрыл ладонью глаза, пряча в зрачках яркую вспышку смеха, смешанную с тянущим чувством застарелой, притупленной годами тоски, радостью нежданной встречи, предписанной на небесах безнадежностью будущего. Американский «гомосексуалист» был чудо, как хорош в этом наряде.
- Ваш заказ, мсье
Голос дворецкого выдернул из пыльного бархата зрительного зала прошлого, из застывшего безвременья настоящего, возвращая стрелкам часов способность двигаться.
-Спасибо месье, Вы свободны.
Одной фразой отпустил расторопного работника Вертепа. Быстро выудив из кармана купюру, Кинг привычным жестом сунул ее в руку дворецкого. Чаевые - дело святое. Понятно, что ВИП клиентами заранее оплачено все прихоти, которые придут в их безумные головы, все радости жизни, начиная от самых невинных, кончая извращенными фантазиями садистов. Понятно, что вышколенная хозяином замка прислуга работает, как единый, слаженный механизм, созданный для удовлетворения желаний клиентов. Но.. как бы не был совершенен механизм- «небольшая смазка деталей» никогда не помешает. А в мире нет лучшей «смазки», чем резаная, попахивающая краской бумага с водными знаками и степенями защиты.
Когда дворецкий отошел, Ванцетти протянул руку, притягивая розовую за тоненькое запястье «куклу Барби» поближе
-Подойди ко мне, детка. Не бойся.
Мальчонка был еще совсем «молочный», но, не смотря на это, чувствовалось, что руку к его обучению уже приложили. Скорее всего, не только руку, но обучающий мастер дело свое знал- в малолетнем невольнике не было агрессивной строптивости, что значительно снижает качество и цену «игрушки». Вместе с тем, «дрессировщик» умудрился сохранить этакий флёр невинности, непосредственности ребенка. Мужчина тронул волну розовых волос, словно проверяя их на подлинность, коснулся шелковой гладкости щеки, помял тонкое, как годовалая березка, бедро, задирая короткий подол платья, едва прикрывавшего попку.
-Конфетка. Жаль, некогда им заняться.
- У меня есть к тебе поручение, малыш. Возьми вот это, и ...
Тут, притянув голову мальчика, мужчина заговорил совсем тихо, касаясь тканью «безголовой» маски тонкого, почти прозрачного хрящика изящного ушка. Объяснив задание Ванцетти облокотился спиной на спинку дивана.
-Ступай. И помни - ты не должен говорить, от кого «подарок». Сделай это, и, может быть, я немного помогу твоему другу, оплатив услуги врача.
…если он останется жив, после этих игрищ.
В чем у Маэстро были весьма серьезные сомнения. Но говорить это ребенку он не стал. Тот и так был напуган.
