Вот Конг пересек зал, отдал записку. Маэстро напряженно смотрел на " персидского принца", ловя мельчайшие движения, жесты. Весь остальной зал размазался туманным пятном, отпечатываясь где-то там, на задворках сознания, складываясь информацией, в «сундук» нейронов, который еще придет время разобрать. Время пока терпит. Лишь бы Бенджамин принял правильное решение. Все остальное решаемо, все остальное сейчас не существенно. Сдернутая красная куфья осталась в кулаке, открывая побледневшее, усталое, такое... родное (?)... да, надо сознаться - родное, лицо. Лицо, ставшее олицетворением тридцати трех дней маленького, незаметного человеческого счастья, и тысяч ночных видений тринадцати лет, где оно улыбалось, хмурилось, грустило, смеялось, жило. Лицо, столько лет остававшееся несбыточной мечтой. Тупиковая безысходность когда-то вспыхнувшего чувства долгое время болела, ныла, тянула неудовлетворенностью жизнью, одиночеством. С возрастом как-то заросла, притупилась, переродилась в иную ценность. Одно Маэстро знал точно - он хотел, чтобы этот человек жил. Пусть далеко, где-то там, в мире гамбургеров, голливудских улыбок, девушек в бикини на пляжах Лос-Анджелеса, но жив. И по возможности, счастлив.
- Я не участвую в этой игре. Извините меня.
Вздох облегчения. Словно гора с плеч свалилась. Проводив Бенджамина взглядом, мужчина откинулся спиной на спинку дивана. Устало закрыл глаза, чувствуя, как набухшая под маской от напряжения на виске капля пота сорвалась, скатилась по щеке на скулу. Слава Богу, ушел, цел и невредим, не попавшись в ловушку собственной порядочности.
-Сеньор.
Тихий голос Конга, вернувшегося из общего зала и склонившегося над Ванцетти, заставил последнего открыть глаза. Маска скрыла дернувшуюся вверх бровь, легкую усмешку на губах. Значит, мальчишка все- таки проболтался. Это было… забавно. Забавно, и не имело никакого значения для Маэстро. Хуго все равно через несколько часов, если не раньше, узнает, кто именно из Семьи пожаловал по его душу. Это не было тайной, это не было принципиально важно - кто приехал. Вернее говоря, важно оно было только для Хуго. Померанец мог поднести и «Мясо»- двухметровый, «двустворчатый шкаф» с интеллектом гориллы. Прозвище «чистильщика» говорило само за себя. То, что оставалось после встречи с ним, трудно было идентифицировать с первого взгляда, как человеческие останки. Мог появиться элегантный, моложавый денди «Второй». Киллер-снайпер, которому патологически изменяла жена, и любимой поговоркой которого было – «Третий лишний, когда второй контрольный». Будь сейчас в зале он, Хуго уже лежал бы с дырой в левой части грудной клетки. Второй считал для себя особым шиком послать пулю сразу вслед за померанцем, пробивая одновременно и фрукт, и человеческую плоть. Но малыш Типполи… Это тот редкий случай, когда Вито приехал сам.
Розовый мальчишка передал «подарочек», тут же сдал «нанимателя», разом потеряв «бонусы», которые пообещал Кардильери, и тут же получил весьма сомнительную «плату» от второго сицилийца, став заложником барской прихоти на шахматной доске. По сути - деревянным болванчиком на игровой доске в жизнь и смерть. Мужчина коротко хохотнул, смотря на этот жестокий театр жизни.
Впрочем, тут мальчика можно было понять - он в страхе метался между Сциллой и Харибдой, спасая свою шкуру от побоев.
Ванцетти интересовал не он. Куда как интересней было наблюдать за реакцией бывшего любовника, когда в его руке оказался померанец. Толстая, непроницаемая стеклянная стена, отгораживающая Маэстро от всего мира, в случае с Хуго, была всего на доли сантиметров, но тоньше. И не из-за ночей, проведенных вместе в одной постели. Таких «грелок» в жизни Вито было много, и сицилийский парнишка, превратившийся уже в мужчину, был всего лишь одним из них. Другое. Та ночь в спальне мертвого дона Аримьяни, собственное смятение, переломный, ключевой момент в жизни, и произнесенная фраза-Синьор... я слышал... в конце аллеи вас будут ждать... четыре ствола... не ходите туда.
Наверное по этому сейчас в медово-свечном зале не было ни Мяса, ни Второго.
Между тем, «шахматная партия» продолжалась. «Ботвинник» (так окрестил для себя Маэстро мужчину в маске Чумы), сделал один ход, второй, легко играя страхами, телами невольников. Скотская игра. Но… не Маэстро осуждать ее. Сам из того же теста.
Взгляд перескочил на нынешнего … кхм.. «друга» Хуго. В зрачках мелькнуло любопытство, словно сицилиец пытался прочитать, что стоит за безликой, вампирской маской. В другой партии, в карточной … в той, которая состоится через несколько часов, именно этому человеку отведена если не главная, то ключевая, решающая роль.
Передав записку федералу, Конг в коем-то веке смог спокойно посидеть, наслаждаясь благами жизни, перепадавшими со столов богатых сволочей. Шахматная партия мало интересовала охранника. Пользуясь задумчивостью, и какой-то отрешенностью Маэстро, Конг втихушку подтянул к себе едва початую бутылку коньяка, и с удовольствием «отдавал должное» дорогущему пойлу. Наконец-то, после беганий с музыкантом, потом с собакой, с непутевым рабом федерала, с запиской, он мог расслабиться и получить те нехитрые удовольствия, которые могла предоставить винная карта Вертепа.
Флегматичный Кинг, куря трубку, наоборот внимательно следил за игрой. Взгляд второго брата нет-нет, да проскальзывал по ладной, импозантной фигуре «Черной королевы». Парень был весьма не плох в своей сдерживаемой ненависти к хозяевам жизни, в своей таком понятном человеческом страхе, в своей жажде жизни. Кинг даже немного огорчился, когда Конг рассказал Маэстро о «наскальных рисунках» на платке розового невольника, и понял, что теперь босс свободен от данного мальчишке обещания. Будь его воля, он забрал сейчас с доски дрожащую от страха и ненависти «Черную королеву», и увел бы ее куда подальше, чтобы «побеседовать» с ней наедине. Пыхнув последний раз трубкой, мужчина придавил пальцем гаснущий огонек, потянулся к пепельнице, чтобы высыпать оставшуюся труху, но… рука так и не дотянулась до стола.
- И, как королева, я бы принял еще пару пешек, чтобы создать настоящий трон.
Звонко раздался в зале детский голосок. Мужчина резко обернулся и передернул плечами..
- Воистину, нет раба страшнее и омерзительней, чем раб, приподнятый на долю секунды на пол ступеньки выше своих товарищей по несчастью. Не зря Моисей сорок лет водил свой народ по пустыне, прежде чем привел в Землю Обетованную.
