Предрождествеский вечер

Шарль закончил устанавливать елку, попятился назад, чуть не споткнулся о коробки с украшениями.
В открытых дверях мелькнула Софи.
- Шарло начинай наряжать, уже скоро вечер, а вы ленитесь. Как всегда мальчики все оставляете на последний момент.
- Мы же не знали, что ты приедешь.
- Да я и сама не собиралась. У меня тоже все в последний момент.
Давно уже Шарль не праздновал Рождество.
Шумно выдохнул, раскрыл коробки с игрушками. Почему ему всегда казалось нудным наряжать елку. А, да! Как всегда забыл, что сначала надо гирлянду.
Рене уже разматывал провод с лампочками.
Брат приехал всего неделю назад. Софи свалилась, как снег на голову вчерашним утром.
Муж прилетает из Лондона только завтра и, кажется, успевает к семейному обеду с родственниками.
Сестре пришло в голову приехать в Сен-Мало отпраздновать с братом хотя бы сочельник и, забрав с собой Рене, вернуться в Париж. Бывшая жена брата уже сделала свой традиционный предрождественский звонок и пригласила проведать детей. Рене традиционно проведет Рождество и Новый год с сыновьями.
Шарлю предстояло провести прзадники в одиночестве, оставшисьв  Сен-Мало до возвращения кузена. Хотя, он так и планировал. Этот приезд сестры оказался сюрпризом. Довольно таки приятным.
По небольшой квартире уже бродили умопомрачительные ароматы. Софи хоть и светская дама, но готовит отлично.
Шарля и Рене гоняли непрерывно.
Забыли про орехи, не оказалось апельсинового конфитюра, перегорела гирлянда, в гостевой комнате, куда поместили Софи, оказались коробки с каким-то бумажным и тряпичным хламом.
Шарль ездил за елкой, потом по магазинам, покупал подарки за себя и за Рене.
Суматошный, хлопотный день. Мягко падающий вечерний снег. Всего лишь час, а как меняет настроение.
Еще неделя и он уедет из Сен-Мало навсегда. И из Франции…
- Шарль?
- М?
Софи стояла в дверях, в руках блюдо с рождественским гусем, меж тонкими бровями недовольная складка.
- А, да!
Шарль расстелил скатерть на столе, принял блюдо из рук сестры, поставил и уже вместе с гусем повез стол по полу, выдвигая поближе к центру.
Появился Рене. В одной руке блюдо с запеченным окороком, в другой с лососиной в белом соусе.
Накрыли быстро. Да и приготовили-то быстро. Разве что, грибы в сливках едва не испортили. Каждый счел долгом посолить. Так что солили три раза, потом пришлось добавлять грибов и сливок.
Вишневую наливку привез Рене. Настоящую, домашнюю. Выторговал у одной хозяйки в Провансе.
Наливку тоже сочли долгом попробовать все трое. И не раз.
Крюшон готовила Софи, братьев с пробами, разумеется, обломила.
Теперь все трое сидели за столом, Софи надела свои привычные кольца, поправила волосы, улыбнулась братьям:
- У меня такое ощущение, - сделала чуть неопределенный жест рукой, - как бы вам объяснить… Словно мы трое сбежали. От всего. Понимаете? Как в детстве. Сбежали и все такие самостоятельные, взрослые. Не могу объяснить, ну как дети, которые вот только-только взрослеющие, что мы такие юные и свободные, как когда-то.
- Лысеющие, - вставил Шарль, хмыкнув на поредевшие волосы Рене.
Тот демонстративно улыбнулся, не прекращая резать гуся:
- Морщинистые, - намекая на сеть едва обозначенных тонких морщин в углах глаз и на лбу Шарля.
Шарль по привычке прищурился, улыбнулся углом губ, но промолчал.
- Тьфу на вас, - Софи махнула рукой, - лучше давайте праздновать. Завтра побег заканчивается, так что давай гуся, Рене и плесни немного вишневой наливки. Завтра будут дети, мужья , жены, обычная семейная рождественская рутина, а  сегодня мы беглецы и тайно празднуем всем им на зависть.
Рене шмякнул на тарелку кусок гусятины, аппетитно брызнувший подливой, коньяк сверкнул янтарем, обжег горло.
Где-то глубоко внутри, под ребрами окончательно отпустило, разжалась пружина, расслабилось тело, тихим вздохом вышли остатки тревоги.
Шарль окончательно забыл о таинственном поместье, синих глазах хозяина, о дожде, заливающем лицо.
Ту давно пролитую кровь, мокрую, такую мягкую и холодную траву, когда глаза закрылись, а пальцы бессильно сжали  мокрую ткань рубашки, прилипшую к чужому горячему телу, содрогающемуся от входивших в него пуль.
Кажется, это было не с ним.
- Шарль?
- М?
- Положи мне грибов, пожалуйста.
Все прошло.

Отредактировано Шарль Морель (2010-08-11 18:21:51)

Пять минут слышался только дружный перестук столовых приборов и краткие: «Положи мне еще птичку!», «Отрежь кусочек окорока», «Передай соус», потом, когда утолили первый голод, Рене сходил за табаком. Курил он очень редко. И предпочитал трубку.
Долго, вдумчиво набивал, потом аппетитно раскуривал и вид всегда имел такой, что всем окружающим непременно приходила в голову мысль тоже начать курить трубку.
Шарль раскрыл окно.
Софи предалась воспоминаниям и скоро все трое вслух перебирали самые запомнившиеся рождественские вечера их жизни. Самый странный, самый скучный, самый буйный, самый экстравагантный. Кажется, все трое норовили приврать.
- Вот не надо! Не было такого. А  муху изображал не Рене, а Питер, когда вздумал карабкаться по стене с помощью четырех вантусов. Где он, кстати, их взял до сих пор не пойму?
Смеялись. Софи помахивала перед лицом рукой, не любила табачный дым, но всегда терпеливо переносила маленькие слабости и вообще была покладистой.
Шарль разглядывал подарок сестры и недоуменно чесал бровь. Бритвенная машинка вещь конечно хорошая, но он привык к станкам. Рене подарил перчатки. Ну, что ж, более практичный подарок. Сам он вручил сестре флакон ее любимых духов, а для кузена давно уже приготовил новую трубку и трубочный табак. Рене коллекционировал трубки.
Софи вдруг издала удивленный возглас:
- Вы кота завели?
Шарль поднял взгляд на сестру, проследил за тем, куда она смотрит.
На подоконнике распахнутого окна стоял черный, гладкий кот. Голубоглазый и задумчивый. Кончик хвоста нервно дергался из стороны в сторону, взгляд загадочный, завораживающий. Затем кот сел на подоконник, обернулся хвостом и тихо мяукнул.
Шарль очнулся.
- Это соседский. Подоконники широкие и сплошные. Он выбирается через свое окно и гуляет к нам. Потом звонит его хозяйка и кот на руках едет домой.
Раздался телефонный звонок.
- О! Уже звонит.
Софи расплылась улыбкой, засюсюкала: «Киса! Киииииса! Иди сюда! Какой хорооооший! Какой толстенький!»
Кот никак не реагировал, сидел на подоконнике и вдумчиво разглядывал стол.
Рене прогудел: «Надо ему гуся дать! Гостей на рождество положено кормить!»
Дали гуся, дали кусочек лососины. Кот вежливо понюхал предложенное и так же вежливо отказался.
Шарль великодушным и приветливым тоном уверял хозяйку, что никакого беспокойства, ну что Вы, что Вы. Сейчас вернем Вашего красавца.
В итоге он ухватил животное поперек живота подмышку и понес возвращать.
Кот мирно задрал хвост и свободно свесил все четыре лапы.
Шарль включил свет в коридоре, сбросил цепочку с двери, повернул ручку и распахнул дверь.
Едва не налетел на стоящего за ней человека, на взгляд ярко голубых глаз.
Когда мир вокруг него успел сделать кульбит и перевернуть все с ног на голову, а потом обратно?
Кот устремил на незнакомца такой же яркий взгляд, продолжая мирно висеть подмышкой. Шарль моргнул, надеясь что голубоглазое наваждение все-таки просто иллюзия, руки сами собой разжались, внизу послышался упругий «прыг» и кот черной меховой змеей выскользнул в коридор, чтобы затем, задрав хвост устремиться к вышедшей его встречать хозяйке.
Он не заметил ничего этого, не услышал благодарного голоса хозяйки и не ответил на поздравление с Рождеством. Иллюзия не исчезла, наваждение не прекратилось. Ошеломленно замерев, глядел на стоящего у дверей их квартиры человека в черной шляпе и пальто, застегнутом на все пуговицы.
Не мог оторваться от бледного лица, ярких синих глаз, не мог, да и не знал что сказать.
За спиной послышался голос Софи:
- Шаааарль! Ты что так долго? Шарль? Кто пришел?
Вскоре сестра выглянула в коридор, увидела незнакомца и подошла. На лице приветливая улыбка, в тонких ухоженных пальцах рюмка с вишневой наливкой.
- Шарль? У нас гость? – ласковый упрек в голосе. Смысл интонаций понятен. «Ну что же ты брат стоишь столбом? Это невежливо. Кто это? Откуда он? Объяснил бы и очнись уже»
Шарль очнулся.
- Это Герман, – проговорил занемевшими непослушными губами и будто бы услышал со стороны свой голос. Ровный, спокойный, негромкий, - это Софи, моя сестра. Да… я посылал ему открытку, приглашал.
Рождественская открытка, адрес, посланный факсом. Месяц назад. Каждый день он ждал какого-нибудь происшествия, был готов к тому, что в любой момент будет убит и сброшен в канаву где-нибудь за городом.
Каждый раз надеялся, что этого не произойдет. Каждую минуту противоречивые мысли роились в голове. Ничего не происходило. Шарль не понимал, задавался вопросами, не получал на них ответа, никак не мог разобраться с тем, что чувствует. Его оставили в покое и забыли. Ведь это должно радовать. Он не хотел видеть этого человека никогда в жизни и… хотел хоть раз увидеть. За ним долг, он обещал и выполнил свое обещание.
Прошло много времени, с тех пор как прозвучали выстрелы.
Совсем недавно успокоился и перестал ждать и вот. Стоит на пороге, а Шарль не сводит с него ошеломленного взгляда серых глаз.
- Очень рада, - певучий, грудной голос сестры, хорошо поставленный и выверенный. Специально для таких ситуаций, когда предстоит знакомство с новым человеком, о котором ровным счетом ничего не знаешь. – Входите же, присоединяйтесь к нашему ужину. Шарль не стой столбом.
Последние слова Софи бросила совсем тихо, немного раздраженно и вышла обратно в столовую. Впрочем, для незнакомца на ее лице была приготовлена улыбка, немного извиняющаяся.
В комнате послышался звук придвигаемого стула и звон прибора поставленного на стол для гостя.
- Приехал... - почти беззвучно прошептал, все еще стоя в дверях, посторонился, пропуская гостя в квартиру, и прикрыл глаза, неожиданно снова вернувшись в тот ночной ливень и взорвавшуюся в груди боль.

Отредактировано Шарль Морель (2010-08-12 18:53:50)

Гость шагнул навстречу, обнял и прошептал что-то насмешливое о том, что не мог отказать себе в удовольствии.
- Угу, море удовольствия. Просто оргазм, - буркнул в ответ, машинально придержал за плечи, вдохнул морозный запах одежды, опустил руки и проследил взглядом за тем, как «гость» непринужденно скинув пальто, перчатки и шляпу прошел в комнату.
А где же славные гвардейцы кардинала? Шарль выглянул в коридор, на пролет вверх никого, вниз тоже, закрыл дверь, щелкнул замком, накинул цепочку.
Шумно выдохнул. Пара секунд чтобы собрать разъезжающиеся мысли. Провел пальцами по волосам, вошел в столовую.
Софи, умница была с гостем обходительна, ненавязчива и крайне приветлива.
Только очень близкий человек мог уловить на ее лице маленькие изменения, задумчиво прикушенные губы – когда «гость» рассказал историю их знакомства, устремленный на брата взгляд.
- Да, Софи у него весьма… налаженный бизнес. Наверняка, приехал не просто так в гости, а по делам. Найти что-нибудь этакое. Книгу какую-нибудь редкую…
Софи улыбнулась, но по улыбке было понятно, что у нее возникли очередные вопросы. Особенно про знакомство в сентябре, когда она обнаружила его в Сен-Мало с простреленной грудью.
В серых глазах сестры мелькнула тревога.
- В прошлом сентябре, дорогая, - Шарль улыбнулся, положил сестре на плечи ладони и наклонился, чтобы поцеловать бархатистую припудренную щеку.
- Ну, Шарль! – Софи успокоилась,  засмеялась. – Совершенный еж. Уколол. Не будешь пользоваться бритвой, обижусь. Садись.
Рене сквозь стекла очков разглядывал гостя, благодушно улыбался, не подавал никаких признаков тревоги или волнения. Двоюродный брат умел скрывать эмоции. Никогда нельзя понять, о чем он думает.
Шарль сел за стол, хотя так и подмывало немедленно подойти к окну и под предлогом покурить, глянуть наружу. Наверняка во дворе какой-нибудь катафалк и кладбищенские псы по его душу.
Но пришлось сесть, придвинуть тарелку, подхватить едва не свалившийся со стола бокал и водворить его на место перед прибором гостя.
Не удержался, метнул взгляд на лицо, натолкнулся на льдистый холод голубых глаз. Шутки, раскованность, улыбки -  все внешнее. Что у этого человека в голове? Да конечно, он так голоден, что съел бы кого-нибудь из нас.

...Изгиб улыбающихся губ вдруг окрасился кровяным потеком. Плевок и маленький кусочек плоти - откушенный язык невольника летит на ковер.
Где-то в углу сознания угрожающе и глухо снова застучал давний метроном, песочным шорохом потекло время. Снова ожидание, сведенные от напряжения лопатки...

«Актер хренов. Переигрываешь»
Насмешливый прищур глаз, оттянутый в полуулыбке угол рта.
- Съешь лучше гуся, - кусок птицы с подливой сочно упал на тарелку и Шарль с удовольствием заметил пятна соуса, оставшиеся на синем жилете, затем перевел взгляд на руки, снова на лицо и вдруг понял, что волнение Германа неподдельное.
Это что? Снова перепад настроения?
Софи понятия не имеет о том, что за их столом сидит абсолютный безумец.
Умница Софи не знает, с какой легкостью очарование мягкой улыбки может смениться звериным оскалом.
Чуткая Софи не подозревает, что гость в буквальном смысле может сожрать их всех живьем. И… что Шарль отправит ее в Париж на самом позднем сегодняшнем экспрессе. И вместе с ней уедет Рене.
Хрустальный звон бокалов.
За знакомство, с наступающим Рождеством. Удачи, всех благ и прочее.
Коньяк обжигает горло, рука сама тянется к пачке сигарет.
У окна на широком подоконнике пепельница, Софи как раз вспомнила о своей любимой теме – последних театральных и кинопремьерах, опере, мюзиклах. Засыпала Германа вопросами. Что он предпочитает? Давно ли бывал в Париже на премьерах? Тема беспроигрышная. Любой ответ от «я обожаю «Набукко» Верди» до «терпеть не могу эту тоскливую оперную фигню» дает почву для продолжения беседы в ином русле.
А вот футбол, безусловно, зрелищно. Мы ездили на чемпионат. Тогда еще, помнится, завернули в Японию. Понять не могу, как японцы могут пить это свое саке. Это же такая дрянь! И далее по накатанной – политика, спорт, развлечения. Обычный светский треп. Софи мастерица светских механизмов общения. Так что, другим остается только вставлять ленивые значительные реплики, оспаривать или соглашаться.
Шарль уже стоял у окна с сигаретой в руках.
Катафалка во дворе не было. Могильщиков тоже. Хм…
Софи заявила, что все светские развлечения хороши только при условии, что на них не будет детей. Тогда можно получить настоящее удовольствие.
А с детьми лучше куда-нибудь на море, на лыжные трассы, на карнавалы. Да и там глаз да глаз нужен. Реми в прошлом году умудрился растянуть связки на ноге, катаясь в Альпах и пришлось срочно сворачиваться и остаток тура провести в местной клинике.
Кстати о детях.
Шарль вышел из комнаты, прикрыл за собой дверь, зашел в гостиную и набрал номер племянника.
- Привет, Реми. У меня к тебе дело.
Объяснив в двух словах что нужно, выслушал смех, затем ответ, почесал затылок. М-да. Растут запросы. Доску ему для серфинга. В прошлый раз отделался скейтбордом. Ну, ладно. Лишь бы сплавить домашних в Париж, да побыстрей.
Хорошо иметь такого сообразительного племянника. Парню 16 лет, фантазия совершенно нереальная, актерский талант не то, что у Германа, изображающего сейчас радость встречи давних приятелей.  Осталось подождать минут сорок.
Шарль завернул в кухню за бисквитным поленом* и имбирным печеньем.
Вернулся в столовую.
Просто картина маслом. Посиделки за столом и он с выпечкой. С трудом удержался от усмешки, поставил выпечку на освобожденное на столе место, выпрямился, встал за спиной Германа.
Софи так и не съехала с «детской» темы.
Глядя в темноволосый затылок, спросил:
- Да кстати. А где же твои домочадцы?
Софи с интересом подняла брови и улыбнулась. Неужели еще не успела расспросить? Надо же.
"Все-таки дурацкий у него жилет…"

_________________________

* Полено - традиционный французский праздничный торт, украшенный кремом и напоминающий полено с сучками. Готовят, как правило, к рождественским праздникам

Отредактировано Шарль Морель (2010-08-13 18:16:00)

На мгновение ошарашенный Шарль забыл обо всем и ни слова не мог вымолвить, лишь проводил взглядом Германа, направившегося на поиски туалета. Потом  глянул на своих.
Развел руками, рассмеялся.
- Да, электродрель и ремень.
Нервно провел по волосам, на ходу придумывая объяснение.
- Оу??! - глаза Софи, такие же серые как у Шарля  распахнулись, губы сложились в букву «О», наманикюренные пальцы деликатно прикрыли рот, но не скрыли изумления.
- На коленях и с дрелью? – после некоторого молчания уточнил Рене.
Шарль подошел к бару, распахнул дверцу и достал бутылку мятного ликера, шейкер.
- Не совсем забавная история на самом-то деле. Вот уж не думал, что Герман захочет, чтобы о ней знал кто-то еще. Но ладно. В общем, было так…
Оставил в покое бар, закрыл его, повернулся и поставил ликер на край стола.
- Главным элементом в той сцене был портрет матери Германа. Ее отношения с Лаурой практически такие же, как у Софи с матерью мужа. И вот представьте,  эта пожилая леди в день рождения Лауры присылает Герману свой портрет, сделанный на заказ и сопровождает это телефонным звонком. Любимому сыну, бла-бла, от любящей мамы. Портрет специально для вас с Лаурой. Я так рада. Бла-бла. Вечером приеду на ужин, поздравлю мою любимую невестку. Хочу видеть свой портрет на стене библиотечного зала. Он там будет хорошо смотреться. И Лаура порадуется.
Наш бедняга Герман между этими женщинами как Пьер между Софи и матерью. Практически всегда приходится либо держать круговую оборону, либо предотвращать смертоубийство.
Софи фыркнула.
- Ты же знаешь мою свекровь.
- Знаю. Потому и думаю, что ты поймешь смысл этой трагедии как никто, - Шарль снова полез в бар, вынул шейкер и банку с коктейльными вишнями изумрудно-зеленого цвета.
Рене заинтересованно глянул на шейкер, но перестал отвлекаться и вернулся к истории:
- Я все еще не слышу про дрель и ремень, - лицо у него было очень настороженное и недоверчивое, хотя он сейчас, наверное, полагал, что невозмутимое.
- Будет тебе и дрель, - Шарль развернул стул и уселся на него верхом. – Я тогда гостил у Германа. Лаура любезно пригласила меня остаться на ее день рождения. Все было здорово, замечательно, весело, к празднику готовились. И вот приходит посылка. Сидим мы в библиотеке, Герман с лицом убитого придурка слушает матушку, которая в рубку говорит, что всегда знала какой у нее любящий сын и прочее бла-бла, я разглядываю распакованный портрет матушки. Заказала она себя не просто там как-то скромно, а в меховой накидке и при полном ювелирном параде. Причем на пальце руки во всех подробностях изображен перстень, который по традиции семьи Германа переходит от матери сына его жене. Но она нарушила эту традицию и сказала еще до женитьбы, что не считает руку  Лауры достойной для этого перстня. Пока что. Может быть, когда-нибудь потом. В смысле перстень надо заслужить. Ну, вы понимаете.
Глаза Софи сверкнули, рука, сжатая в кулак стукнула по столу:
- Вот стерва какая!
Рене придержал подпрыгнувший бокал.
У Шарля внутри немного отлегло.
- Ну, почти! - сделикатничал. - И что делать? Если мамочкин портрет не повесить, то она исполнит свою угрозу и начнет умирать прямо на дне рождения Лауры, испоганит праздник и прочее. Далее действовали быстро. Некоторые неловкие даже слишком быстро. Герман мчит за дрелью, я ищу шурупы, дюпеля и отвертку.
Шарль повернулся к Рене:
-  И представь себе, Герман умудрился влезть на стремянку и уронить дрель в плиточный пол. И расколол корпус. Сами видели какой он неловкий и рассеяный.
Шарль вынул салфетку из соусницы, которую туда зачем-то  запихнул Герман, бросил на свою тарелку из-под ужина, отставил в сторону. Рене издал сочувствующий и чуть ироничный хмык.
- Сначала едва не переругались, потом проверили инструмент. Сверлить-то сверлит, но из-за «контузии» какой-то контакт замыкает и сверлит с перебоями. Изоленты чтобы замотать корпус не нашлось, поэтому решили перетянуть ремнем, а потом уже, как повесим портрет, починить, как следует. Я стаскиваю ремень, Герман все еще сосредоточенно стоит на коленях, держит дрель, прилаживает расколотые части друг к другу и проверяет функционирует ли контакт. И в этот момент заходит Лаура. Видит портрет, освобожденную для него часть стены и нас с Германом. Если честно, она даже не заметила ремня и прочей фигни. Просто потому что едва не задохнулась при виде парадной свекрови, перстня и того, что ее муж, который должен защищать ее от, как она выразилась, "этой волчицы в овечьей шкуре", собственноручно собирается приколотить портрет на стену любимой его комнаты именно в день рождения Лауры, а я, его друг, помогаю ему в этом.
Шарль докурил сигарету и смял ее в пепельнице.
- Надо было просто спрятать этот портрет, а приехавшей мамочке сказать, что посылка еще не пришла. Что дальше было лучше не буду рассказывать. - Шарль вздохнул. - С тех пор Лаура запретила мне бывать в ее доме, а Герман оказавшийся между двух огней позорно сбегает при любом удобном случае.
- М-да, - посочувствовал Рене.
- Бедняжка, - вздохнула Софи. – Все-таки я стараюсь быть терпимее к своей свекрови, чтобы не растаивать Пьера.
- Ты у нас просто ангел, - Шарль улыбнулся, встал и взялся за шейкер.
Глаза Рене блеснули, взгляд упал на бутылку мятного ликера, глаза прищурились, два пальца прицельно указали на Шарля.
- Стингер?
Софи, увлеченная рассказом и переживаниями только сейчас заметила шейкер, вишенки и бутылку ликера. Захлопала в ладоши и просительно сложив их одна к одной, простонала:
- О-о-о, Шаааарль! Два стингера! И шоу!
Шарль подбросил бутылку в воздух, поймал ее за горло, снова в воздух, словил за плечом. Пожонглировав, налил ликер в шейкер, виртуозно накидал в него несколько кубиков льда из вазы на столе, повторил трюк с бутылкой коньяка, плеснул янтарную струйку, подняв руку с бутылкой над головой и держа шейкер у бедра в вывернутой за спину руке, закрыл. Шейкер застучал льдом, засверкал блестящими боками, переворачиваясь в воздухе подобно гимнасту. Когда звук льда изменился Шарль открыл сосуд, перелил напиток в два приготовленных коктейльных бокала, одним движением метнул в оба бокала вишенки и поставил выполненный заказ перед Рене и Софи.
Сорвал аплодисменты, раскланялся и сел за стол.
Софи и Рене наслаждались коктейлем, а Шарль машинально кивая и улыбаясь, думал о том куда девалось его напряжение. Какая-то дурацкая провокация, но злости не было.
«Хотел историю. Ну, вот тебе история», - Шарль опустил взгляд на бокал крюшона, так и не допитый Германом, улыбнулся.
У Софи зазвонил сотовый.
- Ну, Шарль! Накаркал... - Софи глянула на определившийся номер и ответила.
Рене и Шарль благоразумно и тактично молчали.
Сестра разговаривала недолго. В основном, бледнела, поджимала губы и вставляла краткие фразы. Затем отключилась, растерянно глянула.
- Все. Я самая плохая мать. Реми отравился чем-то и сейчас в больнице. Я сорвала все имеющиеся на свете комплименты о том, что вечно меня нет рядом с сыновьями, что я ужасный человек и прочее. Но самое главное, эта змея так и не сказала, что с Реми и бросила трубку. Надо же было, чтобы свекровь приехала в гости именно на Рождество. Ну, чего ей не сиделось в своем Лионе со своими болонками?
Софи потерянно глядела на брата.
- Плохо дело, но… сегодня еще ходят экспрессы на Париж. Ты можешь поехать прямо сейчас на вокзал. Будет лучше, если ты вернешься в Париж к детям и на месте разберешься со всеми неприятностями.
- Да, конечно, - Софи поднялась и вышла в комнату собирать вещи.
Шарль остался наедине с кузеном.
Тот молча допивал коктейль, потом поставил бокал на стол и устремил на брата внимательный взгляд.
- Я поеду в Париж с Софи сейчас, оставлю тебя здесь, вернусь после новогодних праздников и застану тебя живого и здорового. Все правильно?
- Да.
Рене поднялся, хлопнул Шарля по плечу и пошел собираться.
- Спасибо, Рене.
Шарль накрыл руку брата ладонью, сжал пальцы, отпустил и остался сидеть за столом.

Отредактировано Шарль Морель (2010-08-14 18:14:15)

Шарль прислушался к затихающим шагам на лестнице, встал и подошел к окну, где стоял Герман.
Выглянул наружу, увидел такси внизу, Рене, распахнувшего дверь для Софи, ее саму, одетую в теплое пальто. Как всегда бывает у близких людей – они оба подняли головы вверх, почувствовав взгляд, помахали ему на прощание.
Он в ответ поднял руку, кивнул, улыбнулся.
Все это время боковым зрением видел стоящего рядом Германа, чувствовал близость и, казалось, воздух  где-то слева более плотный. Стоит протянуть руку, шагнуть и почувствуешь… что?
- М… - голос Германа взорвал наступившую тишину и вернул в реальность. Шарль очнулся, но ощущение близкого чужого тела не ушло, стало еще более явственным. Где-то там прозрачная тонкая преграда, которую Шарль аккуратно старался не задеть. – Я рассказывал о том, какие у тебя сложные отношения с женщинами, в итоге которых ты оказался на коленях и с дрелью.
Мельком глянул на четко обрисованный профиль, забрал пепельницу с подоконника и вернулся к столу.
Затем придвинул сервировочную тележку и начал собирать остатки ужина.
- Дай мне еще немного времени. Хочу прибрать. Располагайся, будь как дома,- метнул взгляд, прищурил глаза, чуть приподнял губы в странной недоброй улыбке, снова вернулся к посуде.
Быстро собрал приборы, составил блюда, свернул скатерть, выволок тележку ближе к дверям, затем задвинул стол на его обычное место и отвез тележку на кухню.
Выиграл еще немного времени.
Так свободно и легко, когда нет этой будоражащей близости.
Легко дышать и… пусто.
Тарелки, столовые приборы отправились в посудомоечную машину, остатки еды выбросил, скатерть сунул в стиральную машину, окорок и птицу переложил в пластиковые лотки и отправил в холодильник, закрыл дверцу, некоторое время разглядывал ее, не видел сейчас ни дверцы, ни кухни, не слышал ничего, не поймал ни единой своей мысли.
Вакуум. Странный кокон, в который запечатано его тело и разум.
Уже давно. Тонкая оболочка невидимой капсулы.
Острое желание разбить, вырваться, ощутить себя заново.
Окружающий вакуум и черный ком тоски в груди. Все снова здесь.
А где-то там в квартире человек, рядом с которым воздух становится таким упругим,  движения замедляются и тело сковано и напряжено.
Нервное, нетерпеливое желание разбить невидимую преграду.
Он не знал что делать.
Панически поспешно прятал глубоко в себя шепот случайных мыслей, нервно отгонял все, сам заполнял себя пустотой и изнемогал от этой непрекращающейся битвы.
Душный, стеклянный тоскливый, горячий нетерпеливый… вакуум.
Снова вынырнул из своих мыслей внезапно. На рукаве и манжете рубашки пятна от соуса.
Бездумно, машинально направился в свою комнату, на ходу расстегивая пуговицу.
Остановился, глянул на мягко играющий кожей диван в свете вечерней лампы, в темный прямоугольник окна, на комод, увидел в зеркале свое лицо, напряженный и пустой взгляд.
«Что я делаю?»

Отредактировано Шарль Морель (2010-08-15 20:42:02)

Не услышал шагов, увидел только тень в зеркале, вздрогнул, почувствовав спиной тепло тела и обвившие руки. В ту же секунду вакуум лопнул, рассыпался тысячью прозрачных стеклянных осколков, изранил кожу, плеснул  потоком долгожданного кислорода. Так начинаешь заново дышать. И никак не надышаться.
Руки опустились, коснулись горячих запястий, светло-синий взгляд прозрачных глаз исчез, прикрытый опустившимися веками, голос смолк.
Какая разница, что там когда-то произошло. Стало неважно, кто они и зачем их столкнула судьба. Ворвались в жизнь друг друга, смели и перевернули все привычное, оставили за спинами прошлую жизнь, шли навстречу долго, вслепую, вспоминая лишь холодные хлесткие струи ливня.
Шарль повернулся в кольце рук, охватил лицо ладонями, поднял, заглянул в глаза.
Он забыл о своих в тот же момент, когда в ночной тьме растворились огоньки габаритов такси и стих звук двигателя.
Никакого укора, сожаления, стыда, что мысли заняты совершенно другим, а не тем, о чем нужно думать нормальному человеку, переживающему о себе самом, о своих близких.
Каялся, до боли и хруста сжимал кулаки, но не чувствовал своей вины на протяжении всех четырех месяцев.
В тот момент, когда на пороге появился человек, обнимая теперь которого казалось, что умирает снова, произошло то, чего он хотел – все прошлое обернулось тонкой туманной дымкой и окончательно ушло.
Он не задавался вопросами, почему так поглощен мыслью о встрече с тем, кто был для многих дьяволом. Он просто знал, что на этот вопрос нет ответа.
Не осознавал своих желаний и не трогал тугой комок противоречий. Просто жил с ними и ждал.
Ждал, просыпаясь утром и боясь пошевелиться, когда воспоминания снова погружали в осеннюю ночь.
Слышал свой глухой хриплый стон, когда, замерев с бритвой в руке, смотрел на свое отражение, но видел что-то другое и далекое.
Прогонял сомнения, опасения и все, что должно занимать человека, оказавшегося в его положении.
Как он мог сказать все это сейчас. Как сложить это в поток правильных слов, когда не привык говорить о таком, не хотел говорить, не считал нужным разменивать на слова драгоценные мгновения.
Долгими, медленными, словно во сне шагами приближаясь к финишной черте, не готовил фразы, не представлял встречу, не надеялся на нее. О, нет! Надеялся и чувствовал, что истончается и гибнет от желания увидеть.
Неотвратимым слепым движением потянулся навстречу, краем сознания понимая – то, что сейчас сделает, хотел сделать давно.
Успел усмехнуться, тихо проговорить:
- Обычный взгляд человека, который дождался того, чего хотел целую вечность… - скривил губы в слабой улыбке, - не спрашивай.
Губы коснулись губ, пальцы крепко сжались на шее и затылке, все исчезло, осталось только теплое прикосновение, раздвигаемые в поцелуе чужие губы, свой язык, скользнувший в рот, вспыхнувший в нем, ласкающий, становящийся нетерпеливым, жадным. Осталось близкое  горячее тело, глухой стук сердца в груди, мягкая тонкая ткань рубашки, пальцы, скользящие по спине, твердые напрягшиеся мускулы под ними, узкий изгиб талии и, остановивший движение на пояснице, жесткий ремень.
Шарль попросту забыл, что надо дышать, разомкнул губы, прислонившись лбом ко лбу, судорожно глотнул воздуха, не открывая глаз, не убирая рук, не позволяя отстраниться, исчезнуть тому, что до сих пор считал миражом.
Глухой далеким метроном исчез, звук песочных часов стих, свое и чужое дыхание, стук сердца показались самой замечательной музыкой.
«Я стремился к тебе с того момента, когда сказал, что пришлю открытку, с того мгновения, когда ливень и тьма поглотили нас и смерть забрала, с того яркого солнечного утра, когда понял, что жив. Весь мир спешил и жил, дышал, наслаждался, смеялся, плакал, а я ждал».

Оценка его поцелуя иронична ровно настолько, насколько он хотел скрыть… неловкость?
«Болтун! Герман, какой же ты болтун!»Улыбка затаилась в уголках губ.
Он целовал его тогда? Значит, это не было предсмертным бредом и губы, в самом деле, нашли губы, а в пальцах сжалась мокрая тонкая ткань.
Сейчас лишь  мягкое прикосновение хлопка, послушно сминающегося, готового слететь с плеч и обнажить кожу.
По телу разлился тонкий жар при мысли, как он будет целовать ее, вдыхать запах, сжимать зубами бусины сосков. Сердце стучало быстрее и дыхание сбивалось, пресекая безнадежные попытки успокоиться
Качнул головой, погладившись о пальцы подбородком, высвобождая его, чтобы наклониться и коснуться пальцев.
Не успел. Губы ответили на новый поцелуй, язык толкнулся во влажную глубину, сталкиваясь с упругим комком плоти, обласкавшим нёбо, провел под верхней губой изнутри, собирая теплый свежий вкус слюны.
За жадностью прорывалось нетерпенье, упругое тело в обнимающих руках прижалось, выгнулось, рука успела провести от поясницы вверх по изгибу позвоночника, ладонь соскользнула с шеи вниз по груди, лопатки дрогнули, спрятались на прогнувшейся навстречу спине. Нетерпеливая рука Германа потянула рубашку из-под ремня брюк, но оставила в покое, исчезла.
Губы снова отпустили, чужие горячие пальцы неожиданно сжали запястья. Ему хотелось окунуться в каждое прикосновение, услышать малейший шорох одежды об одежду, уловить самое незначительное прикосновение. Их так много дразнящих, беглых, чуть неловких. Усилием воли  оставлять себя без движения сейчас, когда новый выдох сжал горло при взгляде на беззащитно вжавшееся в ладони лицо. Снова прикрыл глаза, отдаваясь ощущениям – тонкие изгибы скул, чуть заметная шероховатость суточной небритости, шелковистый трепет ресниц и губы осторожные, горячие, безумно нежные, исцеловавшие сухожилия и вены на запястьях.
Лицо вынырнуло из ладоней, руки прижали их к вороту рубашки. Шарль высвободил их, обнял за пояс, скользнул ниже, крепко охватывая узкие бедра.
Он не хотел торопиться и хотел получить все сразу, забыв о существовании  постели. Сейчас сошло бы все. Мягкий ворс ковра, прохладная гладкая опора стены, кожаная поверхность дивана там, где они сейчас стояли.
Софи непременно поселила бы гостя в лучшую комнату, в которой останавливались прибывшие погостить родственники – благовоспитанные семейные пары или менее благовоспитанные холостяки, наслаждающиеся простором ложа и мягкостью свежих простыней.
Уголки губ снова приподнялись в усмешке.
«Сибарит!»
Шарль толкнул Германа спиной вперед, не убирая рук с бедер, придерживая и не давая потерять направление, не спуская взгляда с лица, заставил отступить из комнаты, не упуская ни одной мелочи боковым зрением и не потеряв бдительности, избавил широкое плечо Германа от соприкосновения с дверным косяком. Несколько шагов по коридору, и новая дверь. Убрал руку с бедра, толкнул ее,  провел по плечам,  направляя в ночной сумрак, ступая по глубокому мягкому ворсу ковра к краю широкой постели.
Но все же не заметил, наступил на выключатель и комната осветилась мягким светом вечерней лампы, окрасила лицо Германа в золотистый цвет, подсветила белизну кожи, сделала еще притягательней.
Пуговица за пуговицей, раздвигающиеся полы рубашки, послушно выскользнувшие из-под ремня. Пальцы от пряжки по животу вверх, минуя маленькие сжимающиеся соски на рельефе грудных мышц.
Тонкая ткань послушно слетает с плеч, обнажая четкий рисунок рук и повисая на предплечьях.
Постепенно обнажающееся зрелое мужское тело, которым  Шарль до немого крика в горле хотел обладать.
Взгляд расширившихся серых глаз остановился на узком небольшом шраме слева под грудью. Небольшой, еще темный рубец, маленькая родинка рядом с ним – картинка, фотографически впечатавшаяся в мозг. Он замер, подобрались лопатки, поднялись плечи, мышцы превратились в натянутые струны. Секундное замешательство в глубине взгляда. Где-то в мозгу вдруг случился маленький, бездонный провал. Резкий выбросил руку, охватил затылок, притянул к себе. Губы, впились в изогнутый луком рот, пальцы свободной руки смяли обвисшую на спине ткань рубашки, сорвали ниже, не позволяя высвободиться из плена манжет, жесткая ладонь распласталась по коже и притянула так, словно он  хотел вплавить в себя. Словно в лихорадке ранил свои и чужие губы, прикусив нижнюю, всосав язык, забирая вкус слюны. Отрывался, чтобы снова припасть и заострившимся языком  погладить кромку зубов, нырнуть в рот сильно, до боли надавливая на губы добраться до всех уголков и снова оторваться, чтобы на секунду сменить лаской легкого прикосновения. Тронуть верхнюю, слегка сжать и  глотнуть чужого горячего дыхания, заскользить по подбородку и горлу, обнимая плечи и еще сильнее прижимая к себе. Выцеловать изгиб плеча и снова вернуться к измученным до саднящей боли губам, выдохнуть в них, вышептать: «Я хочу тебя… сейчас… всего»
И не приходя в себя, в горячке сумеречного бреда оторваться, чуть толкнуть за плечи вниз на нежно-кремовое покрывало, упасть сверху, едва успев подставить руки, нависая и напряженным потемневшим взглядом поймать взгляд блестящих глаз.
- Ты сводишь меня с ума, прости… - хрипло негромко проговорил, переместив вес тела на одну руку, другой, прося прощения, огладил абрис лица, подушечкой большого пальца приласкал скулу.

Отредактировано Шарль Морель (2010-08-17 19:00:07)

Тело окуталось тонкой горячей дымкой, подобно эфиру проникшей сквозь поры кожи и наполнившей грудь легкостью, которая затем  превратилась в будоражащую волну,  сладко и медленно потекла, упругой змеей возбуждения свернулась в животе. Герман мягким движением скользнул ниже, Шарль сдавленно простонал, почувствовав упершееся в пах колено. Успел лишь провести мокрым от слюны пальцем по щеке и запутаться рукой в коротких волосах на затылке. Ему и так было слишком горячо,  а губы уже целовали горло, ключицы, впадину между ними, кадык,  дернувшись, метнулся прочь от теплого прикосновения, такого, что захотелось нагнуться ближе, отдавая обнаженные участки кожи во власть новых прикосновений,  уверенные руки расстегнули последние пуговицы на рубашке и вытянули ее  из-под ремня.
Ему оставалось лишь принимать новые ласки не в силах заставить себя хоть что-нибудь сделать сейчас.  Но тело само диктует и двигается, спина прогибается под ласкающими руками, мускулы, подобно туго свитым канатам проступают рельефным рисунком под кожей, он вздрагивает от новых прикосновений пальцев к груди, уверенно обходящим соски и ладоней прижимающимся к животу, твердо скрытому мускулами пресса. Бедра подаются вперед. Он трется  подобно разнеженному сытому зверю, вминает свой пах в колено,  охватив  его сведнными бедрами. Напрягшемуся члену тесно  от прилива крови,  мошонке жарко и влажно под покровами белья и брюк.  Выскользнуть из одежды, стянуть ее с Германа, почувствовать всем телом гладкость кожи, тронуть пальцами влажный выгнувшийся хребет, поймать и продолжить любое малейшее движение своим собственным движением навстречу.
Плечи отведены назад в попытке выскользнуть из мешающей ткани, комната  вздрагивает, оживает. Нет, это он подался под рывком севшего на кровати Германа.
Воздух между ними превращается в магнит и  сопротивляется тому, чтобы тела разомкнулись, но Шарль садится, следуя рывку и, оседлав бедра, стягивает с себя  рубашку, отбрасывает.
Наклоняется, снова обнимая за пояс, соскальзывая ладонями на спину, прижимается губами к впадинке на шее за ухом, прикусывает кожу, отпускает и обводит губами мочку и край ушной раковины, находит губы, коротко прижимается к ним, не раскрывая, лишь целуя обе по очереди и касаясь языком складки между ними.
Где-то далеко из другой реальности слышен знакомый звук.
Губы скользят по лицу, перецеловывают веки, переносицу, наслаждаются теплым атласом бровей. Он готов купаться в своих ощущениях. Напряжение спало, уступив неге желаний, разбуженный  зверь желания  готов тихо заурчать и  мягкими сильными лапами схватить добычу, выкусывать самые сладкие моменты наслаждения, направлять ладони Шарля, показывая, как упруго вот здесь – это плечи, а здесь шелковисто – это покатые бока, такие узкие там, где под ладонями чувствуются кости таза. А на спине наливаются и проступают длинные мышцы вдоль позвоночника, который выгибает тело навстречу, почти зеркально этому движению выгибается и Шарль чтобы коснуться грудью груди, вздрогнуть от прикосновении к ней твердых комочков давно напрягшихся сосков, сопроводить поцелуем шею и приподняться, вставая на коленях, взять затылок в ладонь, прижать голову к изгибу плеча и шеи, целуя темные спутанные волосы.
Надоедливый звук все же проникает в сознание и превращается в знакомую мелодию сотового.
Шарль отрывается, отодвигает за плечи Германа, находит маленький аппарат,  машинально смотрит на номер. Разуму долго требуется включиться и понять, что звонит Рене.
- Да? Да… Да… Хм-м…
Шарль прикрывает глаза, брови ползут на переносицу, рука между тем рассеянно берет запястье Германа и подносит к губам, чтобы целовать кончики пальцев, затем прикрыв глаза, провести ими по своему горлу, груди, вниз по животу и прижать к паху, откинуть голову и сдержать выдох.
В трубке все еще что-то говорят. Брови Шарл изламываются, а губы складываются в несчастную улыбку , адресованную невидимому собеседнику «Да отстань ты, честное слово», но вслух он снова произносит:
- Да. Хорошо… Хорошо... Передай, конечно. Спокойной ночи…
Кнопка отключения, сотовый вспыхивает, гаснет и летит куда-то в угол. Последняя связь с ненужной реальностью исчезает и Шарль мимолетно сверкает белизной зубов:
- Мы на краю света, скрытые метелью и больше никто не потревожит. Только не говори ничего по этому поводу, ладно. Мы слишком запутаемся в словах.
Кончик языка высовывается, обводит пересохшие губы, Шарль чувствует солоноватый привкус, оставшийся на них после поцелуев, наклоняется, сдвигаясь вбок, избавляясь от тянущего прикосновения руки к паху  и сдвигается вбок, оперевшись локтем на постель. Опустив голову, приникает губами к соску, пленяя, забирая в рот, обводя кончиком языка, чуть сжимая и отпуская. На собственной груди сохнут влажные следы поцелуев, теплые прикосновения языка следуют  вниз и левее, губы смыкаются на твердой келоидной ткани рубца под соском, трогают бережно, руки охватывают бока, ласкают, скользят вниз, небритая щека трется о кожу живота, натыкается на расстегнутую пряжку ремня. Шарль приподнимается и устремляет короткий взгляд снизу вверх, чтобы снова опустить его и потянуть пальцами за язычок молнии на брюках, Ноздри втягивают острый мускусно-свежий запах, губы целуют начало тонкой полоски жестких волосков, устремляющихся вниз, язык обводит впадину пупка, ныряет в него, вылизывает и отпускает. Вновь устремленный снизу вверх короткий взгляд серых глаз, мимолетный прищур и лицо вжимается в твердеющую плоть, скрытую тканью брюк.

Отредактировано Шарль Морель (2010-08-18 21:35:24)

Отредактировано Шарль Морель (2010-08-19 14:31:38)