Контраст темного и светлого, оттеняющая друг другу кожа, такие близкие друг к другу тела. Легкие поцелуи, ласки и наверняка возбуждение - Германа или юного невольника. И резкая смерть, неожиданная, некрасивая, настолько ненужная, что Филипп прижал руку к животу, выдыхая, словно это его проткнули, вспарывая кишки. Странное чувство, смесь эйфорического возбуждения и страха растеклась по груди тягучей патокой, словно кровь на поверхности стола. И понимание, озарение ударило в голову, скручивая нервные комки и заставляя дрожать.
Смерть. Он искал смерти, и начал поиски не сегодня, и не вчера, а два года назад. Только Филипп слишком любил жизнь, чтобы самому прервать ее течение. С самого рождения не было ни одной причины желать себе смерти, даже в вездесущий переходный период, когда ломается голос и появляются прыщи, и кажется весь мир против тебя, у него всегда была поддержка - друзья, семья, любимая... Но два года назад у него исчезла жизнь, исчез смысл жизни и вот... тоже бы покинуть эту бренную землю, возвыситься к небесам или скорее провалиться сквозь землю в геену огненную, где место грешникам и самоубийцам; куда угодно, лишь бы к ней. Но Филипп боялся смерти, боли или того, что исчезнет совсем и навсегда. Он пытался потупить страх, заглушая его дурманом алкоголя, тушил воспоминания о той единственной в его жизни, цепляясь за ниточки желания жить, что у него остались. Но где-то в глубине души он искал смерти. Только чтобы не сам, чтобы другой. Кто-то должен найтись среди этой толпы беспринципных ублюдков, кто поможет перейти грань.
Ему понадобилось время, понять, что смысл жизни не вернется, не будет нового начала с переменой места слагаемых. И теперь он искал, шаг за шагом, снова и снова те ситуации, где может найти желаемое; нарываясь на опасность. Карнавал - прекрасное оправдание для других, а тем более для самого себя. Карнавал - смесь радужных красок, крови и множество приглашенных. Все, что только желаешь, как желаешь...
Пока Филипп получил лишь боль, но... но теперь, когда он понял, чего хочет... Когда желания жить и умереть смешались, что ему делать?..
Размышления о внеземном прервал мужчина, лот.
- Я его убью. Торги окончены.
Филипп расширил глаза от испуга. Не то, чтобы ему было страшно за заложника, или тем более за себя. Он испугался за месье де Виля. Разъяренный мужчина, распаленный алкоголем, мог наплевать на оружие и вместо того, чтобы отступить, пойти в перед, провоцируя. В таком состоянии он было готов на все и камердинер вскочил со стула, уже готовый ринуться вперед и образумить месье. Но этого не потребовалось - Филипп, "как всегда", неправильно истолковал настроение де Виля. Его хозяин - или трезво оценил происходящее, а может просто выпустил пар, пронзая тело несчастного невольника - вел себя в своей обычной манере. Он был спокоен, холоден, жесток... но чертовски великолепен. Его слова были словно холодная вода, обрушенная за шиворот. Они не были обращены к нему, но действовали отлично, острой иглой пронзая мысли. Но вряд ли мужчина с оружием думал также, или?
Филипп коснулся к груди, сдавливая ткань костюма. Хорошо, он останется, пока, чтобы увидеть, что будет. Чтобы понять, как действовать и пока не вмешиваться.

Господа трепались. Они всегда это делали, когда не пили и не насиловали, иногда совмещали, но трепаться любили больше всего. Что-то умно-красивое, сложное для не обремененной знаниями головы Марка. Из всего разговора он услышал только – «убью всех». Этого было вполне достаточно для того, чтобы огромный красный фонарь тревоги – сердце – подпрыгнуло к горлу и заколотилось где-то небольшим, едва заметным под тонкой кожей кадыком. В светлой головушке юного раба закопошились мысли, примитивные, но правильные, о том, что если придется – перегрызет идиоту в шляпе ноги. Он не собирался умирать сегодня. И вообще никогда! Такой сложный возраст, когда даже после пребывания надрывающей прямую кишку разогретой от трения трости в заднице жить хочется по-прежнему сильно. Понаблюдав за маневрами лота и быстро смекнув, где тот хочет найти лазейку, невольник скользнул за спинами застывших охотничьими псами у лисьей норы охранников, с трудом справился с тяжелой дверью. Мокрые ладони скользили по позолоте, дрожь не желала униматься, перед глазами плыло, а накатывающий от затылка до пят холод парализовывал, сковывал и без того неуверенные движения. Оказавшись в подсобке, Марк рванул к противоположной двери, схватился за ручку с единственно верным желанием – убежать и спрятаться. Как можно быстрее избавиться от одежды, затаиться и тогда, может быть, забудут… Нет, убьют все равно, это ясно, нужно быть полным идиотом, чтобы поверить в то, что это зверье не учует страха и не побредет по следу.
- Хрена с два ты нас подставишь, мистер… - дрожащими губами пробубнил парнишка, несколько раз проворачивая оставленный кем-то из слуг ключ в замочной скважине, запирая себя в комнате, которую вот-вот посетит псих с пистолетом.
Раб обернулся, слушая голоса и бешеный отзвук мощных ударов сердца, не раздумывая, зашвырнул ключ за плотные ряды высоких пыльных полок и крепко сжал ладони, спрятав руки за спину. Вперил взгляд в кишащую тенями щелку света под дверью в каминную залу полный до онемения пугающей решимости поквитаться со съехавшим с катушек лотом за все сразу.

Беседа принимала светский оборот, и де Ламарк устало прикрыл глаза, потерев большим и указательным пальцами переносицу. Происходило нечто удивительное в его жизни, и это требовало объяснения. Тактичное «удивительное» было использовано в своих размышлениях вместо раздраженного «смешно». Анфилада чужих устремлений, игра  в пинг – понг амбициями и непорочное зачатие пустой траты времени на ожидание, когда же кто-то завершит это фиаско метким плевком в лицо. На худой конец, подойдет и нож. Мужчина перевел взгляд на маслянисто-жирное от подсыхающей, бурой жижи подслеповато отсвечивающее лезвие. Лежит там, куда его положил Герман. И мысль перерезать утомлению глотку уже не казалось такой бессмысленной. Генрих никогда не суетился и не любил оружие, хотя в Иностранном легионе их обучали убивать всеми возможными способами, но в Сомали ему по душе был обычный нож. Поклонником черно-алой цветовой гаммы он стал именно тогда. Но вспоминать об этом не планировал, не считал, что воспитанному человеку следует оправдывать свои поступки перенесенными испытаниями. Теперь же, глядя на этого человека, решившего поиграть в орлянку с себе подобными, волей неволей возвращался к тому, что царапало душу более десятка лет.   Саднило. Нарушало привычный взгляд на ход событий. Будило дремавшую лютость. Раздражение вскипало как навар приворотного зелья, знать бы какое оно на вид, но на вкус скорее всего подобное тому, что заставляло кровь впиваться в виски, губы сжиматься плотнее, а в нутро отдавало сладостным предчувствием возбуждения от игры на грани фола.
Хотя, ехал же сюда только чтобы повидать старого друга, не рассчитывал не теплоту встречи, на всплеск прежней эмоциональности, но повод был просто необходим. Теперь же де Ламарк с досадой признавался сам себе, что чувствует себя слишком старым, чтобы достойно развлекаться. Например, ковбоя он бы уже пристрелил, не задумываясь о мотивах, но в присутствии Германа Генрих всегда был скорее наблюдателем, нехотя принимая на себя роль непосредственного участника. Суд его всегда был короток, без прелюдий, резкий и без признания, что мог быть не прав. Теперь же время вновь все вернуло на свои места, кроме одного – мужчина только из вежливости ждал развязки и не вмешивался, не тревожась за жизни людей, не собираясь мысленно звонить в полицию, и вести переговоры. В его мире редко травили зверя, чаще просто убивали.
Руки на виду, чтобы ковбой не дернулся раньше срока, успокаивающая гримаса любезной полуулыбки, поднялся с кресла медленно и, совершенно спокойно подошел к  Герман, подал ему брюки, уместные и весьма:
- Я думаю, что ты не нарушишь условия аукциона, если наденешь их, - взгляд отыскал ниши у запертой дверцы, - торги окончены.
В глуховатом после обильного возлияния виски едва уловимая ирония. Взгляд непроницаемый и внимательный, полуоборот вновь к нише, ладони скользнули в карманы щегольски приспущенных собственных брюк:
-У Вас ведь нет запасной обоймы, господин Симон?

Отредактировано Генрих (2010-07-05 17:47:24)

Мелкого султаненка, юркнувшего в дверь Шарль заметил боковым зрением и самым краем сознания. Мелькнуло что-то невеликое, интуитивно напрягло, но нет возможности  обратить на эту мелочь внимание и понять в чем угроза. Что-то было, что заставило очередному витку напряжения скрутить внутренности. Что-то тревожное. Но он стоял спиной к двери, оставалось только чуть качнуться назад и локтем надавить на нее. Заложник заговорил. Такой обреченный тон. Такая усталость. Можно подумать сама вселенная вознамерилась рухнуть на белые точеные плечи, обвитые шипастыми плетями.
- Как так заперто? Вроде бы открывается нормально, - Шарль улыбнулся, толкнул локтем дверь, та приветливо скрипнула за спиной, приотворилась. – Я за вас ухватился, потому что приятно хвататься за такое совершенство та удачно связанное романтичными колючими шипами и находящееся на расстоянии вытянутой руки. Вы мне верите, верно? Кстати о статусе. Коли уж Вы заговорили в таком ключе, значит, я не ошибся в выборе заложника. Какая удача право.
Шарль не смог сдержать злости - можно подумать этот блондинистый покупатель сам не соображает, что самое разумное было в том, чтобы брать в заложники услужливо связанного человека, стоящего рядом. И одновременно уверенности - слова о статусе вызвали улыбку на губах, скрытых платком и искры мелькнули во взгляде, обращенном на Германа. Значит в его руках очень непростой и очень ценный человек. VIP? Друг хозяина? Высокопоставленная особа? Именно поэтому Герман велел не стрелять? Все возможно.
- Спасибо, что подбодрили, мой прекрасный незнакомец. А все остальное чепуха. Я не хочу торгов из той серии, что здесь были. Считайте, что лот сам выбрал покупателя и страстно желает провести с ним остаток ночи. Насчет охоты это Вы дешевых боевиков пересмотрели. Я дерзну, можете быть спокойны. Чуть меньше пафоса в речах и честное слово, я готов влюбиться в Вас.
Если бы была другая ситуация, Шарль не удержался бы от того чтобы обвить рукой узкое в бедрах тело, прижать к себе и проворковать эти слова в ухо, почти касаясь кожи и волос своим дыханием, но не до нежностей. Руки и голова другим заняты.
Германа Шарль выслушал внимательно, а чтобы заложник не перебивал, тихо шикнул на него и чуть потянул за плеть-петлю на шее.
- Секундочку, я послушаю хозяина и снова весь Ваш, хорошо?
С того момента, как в левую ладонь впились шипы розовых плетей,  пальцы правой обняли рукоятку Вальтера и спусковой крючок, а ноздри близко уловили аромат белокурых волос Шарль перестал придавать значение чему-либо кроме того, какие движения делают присутствующие, что говорят и где находятся. Осталось только черное и белое. Опасность и шанс. Ни одежды, ни тембр голоса, ни свежий запах только что начавшегося ливня, ни улавливаемый недавно ноздрями аромат волос и кожи  заложника не трогали, если только не имели отношения к чему-либо способному помешать или, наоборот, помочь ситуации.
Шарль выслушал Германа и вздохнул. Еще пару дней назад он вряд ли бы в точности смог вспомнить какого цвета форма у французской полиции, а теперь Герман озвучил ему не только имя, которое где-то краем уха, кажется, вроде бы в новостях и прочее и прочее Шарль слышал. Но Герман оказался еще любезнее и назвал должность загадочного «тезки». Поэтому Шарль вспомнил. Да, слышал. В новостях и не раз. Политика, законодательство, правопорядок, общество и прочее. Это всегда на слуху. Шарль иногда любил лениво подискутировать с кем-нибудь из добрых знакомых о таких вещах. Необременительные споры, со вкусом подаваемые аргументы под свежее кофе с булочкой. Озвучиваемые позиции за и против. Критика и поддержка.
Как далека та спокойная, неторопливая жизнь.
Вздох получился красивым, хотя и был искренним, но явно зрители, черт бы их побрал  примут это за актерство. Парадокс все же. Даже играть не нужно. Комедия. Трижды клятый, трагифарс.
- Все Вы прекрасно понимаете, Герман. Ведь Вы умный человек, а у меня в руках явно совсем не простой заложник. Так вот на него и его статус надеюсь. Мелких рабов можете как бисер метать, а вот его вряд ли.
Тон Шарля на мгновение стал почти любовным, лицо скрытое платком улыбалось все той же насмешливой улыбкой и черная ткань снова не смогла скрыть насмешливого и почти ласкового блеска серо-голубых глаз.
- Да. Кстати о моем «тезке». Помню, конечно. Смазливый такой, симпатичный. Теперь не удивляюсь, почему он здесь частый гость.
Ирония искрила, переливалась и била ключом, глаза щурились на приближающегося грузного ведущего.
- К тому же отлично помню, что у него немало соперников и недоброжелателей, непременно желающих столкнуть с выгодной должности.
На этом Шарль умолк и снова глянул на бородача.
Цирковая толстая женщина. Вот кого ведущий ему напоминал. Всю ночь Шарль  упорно отмахивался от  неясных ассоциаций и сейчас так некстати память услужливо вывернула картинку.
Да уж, сходство то еще.
Толстяк подошел и с выражением детской непосредственности на лице, оперся плечом о дверной косяк. Видимо хотел поближе разглядеть свою былую спутницу без грима. А может быть побежал преграждать доступ к двери? Да поздно уже, милый.
Шарль уже давно стоя в проеме двери, ведущей в соседнее помещение давно уже лишил его этого удовольствия.
- Не наступите на ногу Даме, любезный. С Вашим-то весом это будет чревато.
Теперь заговорил вальяжный танцор восточных танцев, а следом за ним на удивление велеречивым оказался камердинер.
Вальяжный мсье заставил левую бровь поползти вверх, истовый камердинер правую.
Вот про обойму это конечно было круто. Шарль даже собирался честно вывернуть карманы, так его покорило детское любопытство, высказанное красавцем греческим садовым богом. Камердинер просто поверг в шок.
- Если такая толпа высокопоставленных, сильных и могучих мира сего испугается одного человека, то явно их репутация, могущество и власть висит на таком тонком волоске, что любой чих его порвет и хлынет дерьмо везде, где можно и главное, где нельзя. Это о многом говорит. Весело будет. Что касается дорог, то недаром налогоплательщики отчисляют свои средства. И как-то мне очень понравилось прекрасное асфальтовое шоссе с такой заботой проложенное до замка. Разумеется, если только дождь, который, кстати, едва начался, не превратится в кислотный ливень, исторгнутый из пасти Чужого. Но за заботу спасибо. Ваши слова меня тронули до глубины сердца добрый Вы человек. А что касается карманов и его содержимого…
Шарль сверкнул ироничным взглядом в сторону греческого бога.
- Чего у меня там только нет. Даже базуку можно найти, если хорошо порыться. Честное слово. И видео с веселыми развлечениями того самого высокопоставленного моего «тезки».
Почему бы не блефовать в самом деле? В замке куча видеокамер, разношерстное, разномастое общество, карнавальные костюмы, наркота, щоу-бизнес, политика, секс, силиконовые сиськи, увеличенные члены, эпиллированные задницы, выбеленные анусы. Развеселая сверкающая карусель порока. Приобрести все, вплоть до украденного из короны персидского шаха бриллианта, обменять любое видео с любым высокопоставленным козлом за одну две белых дорожки у обдолбанного горняшки.
Мягкий жест, натянувший плеть вокруг шеи, тихий голос в ухо, скрытое белокурыми волосами:
- Мой дорогой прекрасный незнакомец, я снова весь Ваш.
Шаг назад, рывок за плеть, обвитую вокруг горла, мгновенная боль, прошившая измученную ладонь и дверь закрывается. Ладонь быстро высвобождается от  постылой ранящей кожу плети, благо заложник услужливо связан плетями по всему торсу и ненадолго можно избавить себя от опостылевшей пытки причинять себе идиотскую боль.
Оставляя темные следы крови, пальцы быстро запирают дверную задвижку.
Затем стоило глядеться и увидеть.
Кадр, кадр, кадр. Противоположная дверь, скорчившийся под ней  мальчишка со злым и отчаянным лицом, искрой в сознании мысль – противоположная дверь заперта.
- Ах ты мелкий бес, - Шарль прищурился на мальчишку и бархатным змеиным голосом прибавил, - спасибо за услугу.
Мальчишка хотел жить, один из всех тех, кто замер в каминной зале отважился нарушить приказ хозяина и запереть его здесь.
Шарль не мог не восхититься им. Однако лишь прошипел сквозь зубы тихое ругательство. Хотя звучало оно явно как похвала.
Затем глянул на своего заложника.
И чуть повысив голос, так чтобы в каминном зале было слышно позвал:
- Герман? Я хотел бы поговорить с Вами кое о чем...
Возвел очи горе, глянул по сторонам, снова выругался. Снова торги намечаются. На этот раз уже с Германом и, кажется, роли снова меняются. Совсем немного, но!

Шарль Морель
Энзо  >>>>>> Подсобное помещение рядом с Каминной залой

Отредактировано Шарль Морель (2010-07-05 16:20:15)

Вслед за заложником комнату стали покидать слуги. Мелькнула широкая спина бывшего ведущего. Генрих посмотрел на своего друга и погрузился в задумчивость, слушая его тихий, уставший голос казалось, что для Германа де Виль пришло время умереть. Пуля в лоб или в пах, кому куда было бы удобно выстрелить, ударить, вбить кол, чтобы грациозный алруан истек кровавым дождем, как плачущее за окном небо. Почему же всегда между друзьями была эта цепь связующей жестокости, когда один на глазах другого без стеснения мог подвергнуть себя опасности, или унизительному испытанию не задумываясь. Де Ламарк подметил эту особенность за другом еще в юности, а в себе чуть позже, когда взыграла гордость, которую можно было бы назвать неуступчивостью или упрямством, если бы не мотив, который молодой человек тщательно скрывал от себя самого – он, как и его любезный друг был безжалостен.  И забавы, когда на кон выкидывали собственную жизнь, оказывались лишь демонстрацией чудовищного панибратства с чем или кем угодно, кроме теплокровного человека. Например, с эгоцентризмом или неодушевлённым нарциссизмом, культивировавшемся с превеликим удовольствием в маленьких уродцах, коими являлись отпрыски знатных фамилий.
Очередная стычка, и Генрих был биться об заклад с чёртом, что Герман просто утомлен бездеятельностью. Упрекнуть друга в том, что его выходка не более, чем детская глупость, мужчина не мог. Человеку, который всерьез никогда не сталкивался с горечью потери, напоминать о глупости  его поступка, было бы не уместно, а обидеть де Ламарк не хотел. Просто, не меняя позы, стоял и смотрел, как замотались проворные слуги, убирая костенеющее тело, и надо отдать должное Создателю, даже мертвым этот ребенок был красив. Ледяная изломанная линия конвульсивно стиснутых изящных пальцев, лезвие побелевших губ, забитых предсмертным ором, почти прозрачная кожа, сверкающая бисером кровавых брызг. Снова мелькнула мысль, что тельце вспорото очень грамотно, аккуратно и самозабвенно. Для человека, который привык тушить ярость в крови, это было почти, что срезать прихотливый бутон для ботанической коллекции.
Генрих вздохнул и опустился в кресло, взгляд как и прежде спокойной сомнамбулы – опасная смесь неспособности отвечать за свои поступки наяву:
-Я никуда не уйду, Герман - тихо, без попытки оскорбить своим поведением неучтивого гостя, но властно и внятно, -  твое гостеприимство, конечно, несносно, но я сам ввязался в старинную забаву, решив, что так нам будет проще преодолеть многолетнее молчание, - закинул ногу на ногу, и опустил взгляд на свою измученную галькой ступню, потом снова поднял глаза на ускользающий силуэт друга, - поступки, де Виль, поступки говорят больше, чем мы того заслуживаем, и, если от чая я откажусь, и поверь, это не ирония, - взгляд был ледяным и ничего не выражающим, кроме вежливого разочарования, что на брюки могли попасть брызги крови того самого трупа, который вызвал приятное удивление своей красотой в смерти, - то от места в первом ряду никогда.
Действительно стряхнул с ткани штанины что-то, что должно было быть пылинкой. Движение было плавным и спокойным, так скорее всего прихорашиваются бешеные тигры прежде, чем рывком преодолеть расстояние в несколько десятком футов и ударом лапы убить свою жертву:
-И не выдумывай теперь поступки для меня. Я решаю сам, - в карих глазах обозначилось подобие улыбки, - за себя, и иногда за нас, если помнишь. Когда – то тебе это нравилось.
Доброжелательно. Без угрозы. Просто сказал, глядя между альруановых глаз своего друга:
-Желаешь организовать охоту на своего нового приятеля по безумию – я участвую. Желаешь сыграть с ним в орлянку – я участвую. Желаешь свернуть себе шею -  я участвую. И клянусь Богом, если он нас еще слышит, я вырву сердце голыми руками любому, кто осмелится остановить меня.
Прежняя улыбка стала чуть более безумной и матовой, словно ее стерли мазком сапога с губ:
-Как хочется курить, но я бросил, берегу здоровье, знаешь ли.
Тон ровный, голос чуть хрипловатый. Скорее всего, так действительно говорят о погоде.

Филипп буравил взглядом паникера с пистолетом. Иначе как объяснить его слова? "Такая глупость, такая глупость". Усталость и вся это нелепая ситуация действовала просто раздражающе. Настолько, что Филипп не выдержал и прикрыл глаза руками, словно ему было стыдно, что в мире есть такие люди.
- Идиот... - выдохнул он, совершенно искренне. Ему даже не хотелось тыкать "Симону" в его ошибки в словах и суждениях. И зачем? Это не принесет смысла, ведь тот, кто не желает слушать не может услышать.
Потом дальше шли переговоры - Филипп не вслушивался, он тут мало мог помочь. Не Супермен и не политик с подвешенным до колен языком. И черт, это все еще раздражало! Он убрал руку от лица, когда услышал свое имя. Покинуть помещение? Да с удовольствием. К тому же комнату наполнили местный спецназ, а значит начальник охраны уже в курсе и принял соответствующие меры. Сам бы Филипп кинул бы какую-нибудь звуковую гранату, и пока мужчина будет корчиться на полу, ослепленный и оглушенный, можно было бы брать живьем. Ах да, заложник мог бы пострадать, но не факт.
Месье де Ламарк пожелал остаться и Филипп не сдержал второго вздоха. Да, геройство нынче в моде? Или просто хочется все видеть своими глазами, в первом ряду, где обзор лучше всего?
- Ну что же, господа, расчищу вам полянку для игр, - Филипп дернул головой, словно напоминая самому себе, что он все еще слуга своего хозяина и не смотря на усталость, следует вести себя хотя бы вежливо. Он оттолкнулся от столика и слегка поклонился, принимая обычное вежливо-спокойное выражение лица. - Как прикажете.
Хотелось бы предупредить, что плясать под чужую дудку - занятие заранее проигрышное, что следовать быть спокойнее и не лезть на рожон, но эти слова были бы пустым звуком. Они и сами должны понимать, что у взрослых игр взрослые последствия. Филипп просто ушел.

Комнаты наёмной прислуги » Комната Филиппа

Отредактировано Филипп (2010-07-11 17:48:12)