>>> Храм гордости

Каминная зала не в коем случае не должна была стать той черной дырой, куда не стоило ступать ни сегодня, ни когда либо еще. Алекс наоборот желал встретиться со своим страхом еще раз лицом к лицу. Хотя последнее было немного неверно. Алекс предпочел этой ночью скрыть свой лик и одеться ровно противоположно своему первому костюму, так как бы он никогда не оделся. Хотя костюм персидской принцессы именно сейчас в полной мере отражал его настроение – неприступность и застенчивость. Сегодня он даже не пил, решив сохранить трезвость разума, что бы не приключилось этой ночью. Да и организм его всячески отторгал любые спиртные напитки. Иными словами при виде шампанского или виски, парня неудержимо тошнило. Болезненную бледность хорошо скрывал грим и полупрозрачная вуаль, а результаты прошлой незабываемой ночи, ожоги и ножевые раны, быль тщательно скрыты в складках золотистого сари. На самом деле Александру был рекомендован пастельный режим местным врачом, к которому в полуобморочном состоянии и был доставлен звереныш нынешним утром. Кройц получил должную порцию внимания и заботы и был отправлен в свою комнату отдыхать. Он спал весь день, а когда проснулся уже под вечер, не мог найти себе места, размышляя о встрече со Змеем, которую, к большому сожалению, он помнил в мельчайших подробностях. Спроси его, почему он поднялся с кровати и вопреки здравому смыслу все же пошел на вторую ночь Осеннего маскарада, он бы не ответит. Наверное, он хотел встретиться с искусителем, повинуясь внутреннему порыву. Он даже не знал что будет, если он найдет его. Накинется с кулаками или же просто уйдет, потому что будет попросту не в силах смотреть в лицо своему мучителю. Зигфрида он так и не нашел, но бесцельные прогулки по замку закончились именно у дверей Каминной залы. Двери были открыты, внутри полумрак и очень много людей, облаченных в черные и красные одежды. Происходящее внутри было похоже на какое-то представление и Алекс бы соврал если бы сказал, что увиденное в проеме двери зрелище не произвело на него никакого впечатления. Антураж помещения был похож на чертог Ада, с чертями, свечами и какофонией глухих звуков и речитативов, похожих на молитву или еще какую ересь. Пожалуй, для полной картины не хватало только языков пламени, обнимающих стены и адский жертвенник. Александру стало немного не по себе, но он вошел в залу, потому что любопытство перебороло тревогу и страх. Любопытство двигатель всех самых безумных и подчас глупых поступков. Что поделать, если любопытствую люди следуют чаще, чем собственной рассудочности.
Он передвигался неслышно. Босые ступни, мягко ступали по гладкому паркету и лишь легкая ткань золотистой накидки практически беззвучно шелестела следом. Он разительно отличался от всех тех, кто принимал непосредственное участие в этой мистической церемонии. Среди темных фигур, золотисто-желтому пятну будет сложно остаться незамеченным. Однако парень отчего-то даже не обратил на это внимание. Его фигура медленно перекочевала к противоположной стене и застыла у зашторенного окна. Отсюда было лучше видно действие, однако в случае внезапного отступления это было самое неподходящее место дислокации. Он прислонился к стене и глубоко вздохнул теплый ароматный воздух. Здесь кругом были натыканы ароматические лампы, свечи и благовония. Воздух был тяжеловат, но каждая секунда пребывания здесь располагала к тому, чтобы остаться еще на пару минут, а может и пару часов. Алекс и не догадывался что сейчас вдыхает легкий афродизиак, который впрочем не потерял должного эффекта. По крайней мере эти пары помогли парню немного расслабиться, погрузиться в монотонное пение жрецов и гостей. Но этого было явно недостаточно, чтобы потерять бдительность и снова наступить на те же грабли. Александр просто наблюдал, даже не подозревая, что его самый страшный враг находится в паре метров от него в костюме Зверя.

Плюс вип-комнат в борделе для элиты - хорошая звукоизоляция и быстрое обслуживание. Коридор был относительно пуст, лишь один раз мимо не торопясь прошествовал высокий - больше двух метров - тощий почти до сравнения с живыми мощами, человек в костюме лакея. На одной руке он с достоинством нес блюдо со свежеотрезанной свиной головой. Кровь на срезе явно прижгли, потому что с блюда не капало. Глаза животного тоже были зачем-то выжжены. Когда человек проходил мимо, Оберу показалось, что в провалах глазниц что-то блеснуло.
Стефан вспомнил, как однажды Бриссак напился до зеленых чертей и носился по собственному особняку с полуосвежеванной бараньей тушей в обнимку - то ли пытался так изобразить сюжет Рембрандта, то ли еще что... Кто его разберет. Потом сам же жаловался, что повсюду остались пятна крови. Лучше бы ограничился двором - там хотя бы каменная площадка.
Художник сжал пальцами переносицу и подавил зевоту. Отголоски сонного отупения смешивались с головной болью, которая медленно, но верно отступала. Обер было даже подумал вернуться в номер, но тут его внимание привлек какой-то человек, выходящий из вип-комнаты в  конце коридора. Что-то было в нем смутно знакомое. Стефан прищурился, разглядывая силуэт. Освещение коридора, как это и положено в местах такого рода и класса, было довольно тусклым, а потому художник видел скорее общий абрис фигуры, тень. Но и ее было достаточно: просторный черный плащ, когтистые перчатки, короткий жезл, который в данную минуту человек держал подмышкой. Спокойные, уверенные движения - вряд ли парень по вызову, скорее клиент. Где-то, наверное, маскарад. И только подойдя ближе, Обер успел разглядеть нарисованную на коже чешую - успел, потому что в следующий момент она уже скрылась под совсем иной маской - огромной лохматой головой хищника. Зверь.
Стефан подождал немного, а потом пошел следом за Зверем. Сон продолжался, и проводник теперь вел его дальше. Куда на этот раз? У дверей каминной художник задержался, чтобы взять у слуги черный плащ с медной застежкой у горла и просторным, скрывающим лицо, капюшоном и черные перчатки мягкой эластичной кожи. Больше ничего, никакой бутафории, никакого грима. Он вошел как раз вовремя, чтобы услышать речь проводника, который был теперь Зверем. Стефан опустил капюшон так, что ткань скрыла глаза, и прошел сквозь толпу, мимоходом случайно задев мечущегося среди остальных молодого человека - черная водолазка, волосы до плеч. Без маски. И как он сюда попал?
Встал за спиной фигуры с головой хищника. За спиной и чуть слева.
- Вы призвали Зверя. Я - тень его - выберу для него жертву.
Произнес фразу, чеканя ритм, и замер, оглядывая, насколько позволял обзор, толпу. Маски. Костюмы. Когда ему мешало что-то подобное для того, чтобы так или иначе полюбоваться на очередную вариацию театра человеческих страстей. Люди - не это ли то единственное, что стоит внимания. 
Произнес - и вскинул руку, указывая на того самого молодого человека, который так и не успел к этому времени выбраться из каминной.
Обер почти физически ощущал стоящего впереди. Он не знал, как отреагирует на его поступок человек - не образ, который сам художник уже создал в собственном воображении. Отчего-то хотелось, чтобы образ совпал с реальностью.

Отредактировано Стефан Обер (2009-11-09 01:05:58)

Зверь молчал. Гулкие мгновенья тишины одно за другим падали каплями клепсидры, отмеряя одну вечность за другой. Смолкла вывернутая бесстыдно наружу латынь. Правой рукой Зверя встал Жрец, добавляя еще каплю тишины в томительное ожидание. И тень за спиной, казалось, налилась сутью, обрела плоть и встала за левым плечом. Голос. Чем-то схожий с голосом самого Зверя сделал выбор.
Пламя факелов и лампад блеснуло в алых глазах, отражаясь и привнося себя в в тяжелый взгляд. Светловолосый человечек в темной водолазке и брюках. Мягкая округлость линий. Треснувший в руке бокал. Глаза Зверя пристально смотрят на избранного Тенью. Тень возникла за спиной и это было верно. Рождало ощущение правильности. И выбор...
В красном зверином взгляде осталось мало человеческого. Но в той толике оставшегося мелькнуло узнавание. Кодексы черной Библии указуют циклический метаморфоз. Взгляните на жизнь, посвященную идолу волчьего секса, жизнь, проведенную в поисках алого фетиша, чтоб увидеть другое. Истинное существование - метаморфоз и бесконечная ебля, круг пароксизмов, заряженных спиральной красотой мутации.
Узнавание связало взгляды незримой нитью, протягивая узкую ржавую иглу сквозь расщелины зрачков. Ты мечен зверем и напророчен вороном. Там, в тихом и спокойном лимбе, под шипящие звуки чьего-то сопрано, под перескакивающую с дорожки на дорожку иглу, под негромкий смех и запах табака ты был мечен. Голодом, вожделением и смертью.
Иди же ко мне, избранный.
Голова зверя наклоняется призывно, а когтистая лапа манит в свои объятья.

Тьма наверху подрагивает, разгоняемая конвульсивным пламенем свечи.
Шепот - не более чем отголоски собственных мыслей. Видеть - не кажется роскошью. Все картинки давно привычны, цвета, светопередача. Не вызывает трепета. Только тени сеют зыбкое ощущение паники, липкой и сладкой, как патока. Она засаживает внутрь желудка металлические кошки и тянет его наружу.
Летний воздух с остервенением впивается в легкие приторным дымом. Сглатнуть слюну, заполнившую рот при виде аккуратных серых колечек, вязкими струйками утекающих в потолок. Оторвать взгляд от шипящих углей оказалось подобно пытке. Сердце, которое и без того сходило с ума начиная с самого утра, теперь готово было вырваться на волю – лишь бы быть поближе к этому средоточию дымного наслаждения. Тени пляшут вокруг какой-то игривый шаманский танец с ветром, и невозможно оторвать взгляд от растянутых в улыбке слишком человеческих  губ моей кошки. Иногда хищник становится добычей, что бы утолить голод, и не всегда - свой.
Даже секс не всегда несет облегчение, скорее наоборот.
Накал страстей, такой банальный, знакомый, приправленный адреналином, иссушенный ночами безликих стенаний. Срывающееся дыхания, молчание – потому что слова за гранью понимания того, что ты делаешь.
Почувствуй мои губы на своих. Кроме желания, мой сладкий, кроме желания, ты чувствуешь еще что-нибудь? Жажду?
Окутанного страстью тела или, быть может...чего-то большего?
Сознания сплетаются в едином порыве, знаешь когда? Кроме секса, оргазма и удовольствия от жара плоти есть всегда еще что-то, маленькая смешная деталь, помогающая выжить.
И это, нет, не угадал. Не кровь. Кровь – начальная стадия дикости, приятное дополнение к необузданному, непокорному желанию. Я хочу тебя, но, говоря это, подразумеваю слишком многое.
Я хочу познать тебя. Не так, как делают это обычные влюбленные, я даже не питаю к тебе этого слабого, нервного чувства, именуемого привязанность. Я хочу, что бы моя кожа впитала твой запах, что бы язык коснулся, что бы ты рычал от легких прикосновений моих рук, что бы поцелуй перестал означать простое смешение плоти.
Чувственность. Звериная, податливая чувствительность, за которой прячутся, не показываясь, инстинкты – древние и новые, наиболее редкие, наиболее страшные.
Большая кошка, распаленная наркотическим угаром, изворачивается в тонких руках, подставляя ласке порхающих пальцев аккуратную чёрную мордочку.
Что ты делаешь, когда тебе хочется крови, маленький? кусаешь... сталь клыков на горящей коже, острие, вспарывающее плоть, копья, залитые сладко-пахнущей дурманящей жидкостью.
Готов ли ты, мой маленький пушистый котенок, принять в себя такую странную боль? Потому что избавится от неё потом уже будет не возможно. Потому что, слизывая  мою кровь, ты не сможешь забыть ее воздушный аромат.
Глянцевый слишком холодный металлический блик  приковывает взгляд. Театр на алтаре окончательно выкрал внимание юноши, оставив кошке отрешенные касания пальцев. Непонятно. Но дико и сладко… и хочется знать, чувствовать кожей всё действо. Стать действом! Ощущать когти Зверя на руках, и страх Жертвы, и азарт Жреца, и запустить, наконец, по венам пульсацию древних вязких заклинаний.

Еще там, в толпе, одетый, парень производил какое-то особенное впечатление. Первоначально Обер не мог сформулировать, какое именно. Как и то, почему указал именно на него - только ли по той причине, что человек был без костюма и потому сознание зацепилось. Но потом, когда парень шагнул вперед, заранее соглашаясь со своей участью, и позднее - когда, Жрец располосовал на нем одежду, образ сформировался окончательно.
Холеное белое тело. Ни лишних волос, ни родинок, ни четко выраженного мускульного рельефа. Эдакая мягкая изнеженная плоть.
Поросенок. Совершенно определенно. Теперь вот еще и на заклании.
Обер не поворачивая головы взглянул на Зверя. Потом на Жреца. Вдохнул поглубже запах благовоний, что дымились на жаровнях - запах был хорошо знаком, будил и так уже взбудораженное сном тело и означал первые аккорды оргии. Хорошо. Мимоходом Стефану стало интересно, зарежут поросенка или нет. Его в полной мере устраивали оба варианта.
Плащ взметнулся тяжелыми складками, когда Тень прошествовал к алтарю - пусть даже шествие заняло пару шагов. Переливчатый алый - как если бы уже стекали вниз потоки крови от обильного приношения жестоким богам. И изнеженное ухоженное тело на бархате. Эстетично и пошло - в самый раз.
Стефан повернулся так, чтобы встать лицом к Зверю по другую сторону алтаря от Жреца. И опустился на одно колено, низко наклоняя голову, так что капюшон полностью скрыл лицо, а плащ - руки. Пошарил под бархатной накидкой, беззвучно чертыхнулся, стараясь без единого звука расправить тонкие декоративные цепи с классическими наручниками для игр. У создателей алтаря явно был вкус - ремни смотрелись бы хуже. Выпростав путы, Обер поднялся одним движением, словно перетек из одной позы в другую, и вздернул цепи над головой, демонстрируя.
- Жертва на алтаре.
Он закрепил наручники на кистях жертвы, а потом резко, с силой дернул за цепи, заставляя развести руки в стороны, принять положение витрувианского человека - раскрыться полностью. И закрепил цепи в полнатяга внизу алтаря. Протянул руку, снял медленно, демонстративно, кадильницу и затушил пальцами огонь. Склонился над распростертым телом. Окунул пальцы в масло. Коснулся лба жертвы. Его запястий. Пупка - минуя руку Жреца. А потом накренил кадильницу и вылил содержимое широким крестом на пах - вдоль живота и от бедра к бедру. Масло тяжело стекало по коже и расплывалось внизу темным блестящим пятном по бархатной ткани.
- И приношение готово.
Теперь Тень стоял вполоборота к Зверю, ожидая.

Время неумолимо отсчитывало минуты, отмеряя промежутки времени для конкретных действий людей, копошащихся у Алтаря. Людей стало немного больше. Появился Жрец, которого Александр сперва не увидел и случайная Жертва, на которую указал один из участников Шабаша. Молодого человека раздели и приковали к жертвеннику. Алекс невольно подивился смелости светловолосого парня, который будто бы вод гипнозом, шагнул в объятия Черного племени. Само это действо уже перестало походить на спектакль, все было как будто бы взаправду. Мантры разносящиеся по комнате шепчущими людьми, жертвенник и дурманящий запах ладана. Только сейчас парень заметил что все собравшиеся здесь облачены в черное, почти на всех широкие капюшоны, полностью скрывающие лицо человека, и какие-либо знаки указывающие на приверженность Сатане. Не у всех, но они были. Перевернутые кресты или пентаграммы, покоящиеся в ладонях козьи черепа, черные свечи и бокалы, доверху наполненные вином. Некоторые находились в состоянии транса, некоторые корчились от воображаемой боли и снизошедших на них откровений. Кто-то дрочил, запустив руку под складку черного савана, кто-то подыскивал себе партнера, для совместного коротания длинной амфитаминовой ночи. В комнате медленно росло сексуальное напряжение. Людям становилось жарко, голову дурманили испарения масляных ламп, веки тяжелели, а гениталии наливались кровью. Взгляды людей беспорядочны и резки. Алекс тоже чувствовал это и не мог понять, что заставляет тело  реагировать подобным образом. В отличии от многих его это беспокоило, как и то, что людей в помещении становилось все больше. Вот уже и выхода практически не видно. Пустое пространство вокруг стало внезапно уменьшаться. Разгоряченные тела были со всех сторон и теперь прижимали парня к стене. Безликие фигуры бросали на его яркую фигуру пристальные оценивающие взгляды и лишь цель визита в эту залу заставляла из пройти мимо. Стало очень душно, легкая вуаль, закрывающая нижнюю часть лица молодого человека, теперь казалась полиэтиленовым пакетом, который безжалостно душил, лишая любой возможности сполна наполнить легкие кислородом.
Тяжелая ночь и травмы давали о себе знать. Алекс переоценил свои возможности, и вынести очередное «незабываемое» приключение в этой злосчастной зале Кройц не мог, да и не хотел.
К чертям собачьим этот маскарад. Где выход! Нужно найти выход!
Александр оставляет свое место и ныряет в черную толпу, неслышно, с долей аккуратности лавируя между людьми. Он видит просвет среди сплошной черной толпы, практически у самой сцены и идет туда. Здесь отчего-то и правда меньше народа, люди не желают подходить слишком близко, предпочитая наблюдать издалека. В какой-то момент Александру слышатся шаги позади, ему кажется что кто-то его преследует. Парень прибавляет шаг и теперь спешит к выходу не разбирая дороги. Сердце колотится, взгляд загнанного испуганного зверя мечется по толпе ища проход к дверям, которые кажется совсем близко. Парень проскальзывает между облаченными в бордовые одежды фигуры и чуть не натыкается на человека с козлиной головой на плечах. Кройц метнулся в сторону, практически не глядя, и тут же наткнулся на одного из снующих в толпе чертенят, разносящих напитки для гостей. Сердце замирает в груди, все вокруг будто бы движется в замедленной съемке. Поднос подлетает вверх, бокалы с напитками летят в разные стороны. Вино проливается, забрызгав официанта и стоящего рядом человека в длинном черном одеянии, но вопреки ситуации, с христианским символом на шее. С диким лязгом поднос падает на пол, а за ним и воспарившие на миг бокалы. Стекло разлетается по полу, под ноги недовольно ворчащих гостей. Вино разлилось багровой лужицей, пачкая изящные туфельки «дам». Этот звон выводит из состояния онемения Александра. Ему плевать на официанта, который был хоть и недоволен произошедшим, но промолчал и быстро стал собирать осколки. Александр же, не жалея своих босых ног, подлетел к  монаху. Сам того не замечая, Алекс начинает ломать свой голос, делая его подобным  женскому. Но яркого немецкого акцента это не смогло скрыть.
- Прошу простить меня. Я так…ая неловкая – парень начинает вытирать быстро впитавшееся вино рукавами своего безупречного одеяния.  Меньше всего на свете он хотел привлекать к себе внимание, но раз так случилось, нужно было срочно исправлять ситуацию.

Отредактировано Алекс Кройц (2009-11-11 08:17:17)

Зверь ждет. Шорохи, шепоты, шелест... Незримая паутина запахов. Дрожащие нити ладана и мирры, сжимающийся мягкий кокон чада, мускуса и пота. Шелковистые касания парфюма и сухой шерсти. Царапающая кислинка чужого дыхания. Всплеск.
Избранный покорен чужой воле. Освобожден из плена суеты и мирских забот бритвенным лезвием. Клочья ткани опадают пеплом бессмысленных стремлений, оставляя только суть. Делает шаг, переступая последнюю ступень. Его ли это шаг? Или вместе с ним шагнуло все его мироздание?  Растянутый на дыбе вожделений и страстей горчащий полынью микрокосм.
Зверь ждет. Тонкий поющий звук цепей, распинающий покорное тело на толще тварного мира. Текучесть теней, треск умирающего огня. Касание. Точно клеймо проявляющее терпкость отметин зверя под собравшейся мурашками кожей. Благовонное масло и смрад чужой похоти льются неостановимым потоком на тело жертвы. Обнимая взглядами, лаская сбившимся дыханием и дрожанием рук. Ты мечен, избранный, ты наш. И откликом идет вяжущий в паху комок.
Зверь ждет. Алые блики играют в глазницах. Тронутая морозом рябина. Защита от нечисти. Короткая шесть с налетом седины. Безмолвие. Безумие. Без... Шаг. Ты ведь так и не понял, какой в этом смысл - бери, Я даю тебе смысл.
Тяжелая ладонь ложится на грудь. Чуть царапает нежную кожу шершавостью прикосновения. Морда зверя склоняется ближе. Выдыхает, выплевывает слова, которые режут гортань и бьются в клетке сомкнутых клыков.
- Ты чист передо мной. Вся твоя грязь, вся мерзость и низость твоей сути - ничто перед Зверем. Ты жалок и ничтожен, Возлюбленный мой. Ты смраден и отвратителен, меченый. Ты прекрасен. Ты чист передо мной.
Растянутая грудная клетка поет какофонической подкожной перкуссией, чувства расчленены под алым миражом, под ротовою дырой призраков настоящего, которой мерещатся три шестерки. Клочья серебряной шерсти проступают сквозь голые мускулы, и корни фолликул растут в костном мозге, шевелясь и подрагивая. Карминная литургия навыворот.
Томительная ласка бритвенно-острых когтей. Следы вожделения Зверя проступают россыпью капель по тонким линиям, преследуя скользящую вниз ладонь. Жажда. Нестерпимая жажда вскрыть эту грудь и коснуться бьющегося сердца поцелуем. Разведенные бедра и холодная сталь. Выдох.

Отредактировано Зигфрид фон Вейхс (2009-11-11 07:59:04)

Клоака пустоты. Четкий опущенный ритм пыли и ты звеньями прикован к ней, и лишь твои оголенные кости скользят сквозь медные дешевые оковы, что прибиты стальными кольями к стенке. Стенке, которую ты сам себе воздвиг, словно барьер она защищает тебя от того мира, но в  тоже время держит самого тебя на цепи. Ты ничтожен и слаб, и только твой сильный разум черной тенью, с такими же глубокими и бескрайне-опасными глазами словно тень снует по твоей цитадели. Очень редко он снимает тебя с этого воображаемого креста, вылизывая горячим языком твои раны на руках, вгрызаясь будто случайно клыками в твою нежную плоть, отрывая куски живого алого мяса, а потом целует раны. Тихо шепчет слова прощения, покрывая твой истерзанный шелк тела мелкими поцелуями, скользит горячими подушечками пальцев, касаясь самых заветных и интимных мест. Пробуждает в тебе похоть, желание, даже не смотря на всю эту боль. Он грубо вторгается в твою душу, выбивая за каждым ритмом своих бедер из тебя стоны и вскрики, и ты не можешь больше вырваться. Не можешь противостоять. Ты – душа, он – разум. Вы всегда будете едины, и он всегда будет жестко трахать твое тело, погружаясь, раз за разом, в твое тело своей разгоряченной плотью. А потом ты либо плачешь, вися на том же кресте снова, истекаемый соками его наслаждения, или лежишь на полу и громко, безумно смеешься. На что самого тебя хватит, конечно.
Для Серегила его разум был чем-то….совсем странным. Он был словно из другого мира, разбитый какой-то непонятной силой, он врезался в тело человека, разрывая его плоть на куски своими острыми, черными когтями, и, выл, рычал, смеялся и торжествовал. У него не было чувств, только эти прекрасные черные глаза, что пили душу каждый раз, капля за каплей, все глубже пуская свои ядовитые соки в твою кровь. Серегил уже устал его бояться, ему оставалось лишь его принять. Принять и жить с этим зверем. С этим безумным разумом, изнывающим жаждой убить, познать или умереть самому. Зачем вообще пытаться что-то делать?
Мысль тонкой струйкой того же приторного дыма, словно поднятая из гор вековой пыли, натянутая серебристой струной, а потом так странно изогнутая в причудливых витиеватых формах, она вплыла медленно в голову мастера. Плавно и непринужденно, она как змея вторглась и так же быстро ужалила. Опасно и ровно до тех пор, пока Серегил не получит антидот. Что бы не думать об этом, что бы не ощущать этот удушливый и опасный смысл осмысленного сознания в который раз, и избежать его нападения.
Треск, шум, стекло и чья-то так хорошо угадываемая паника. Четкий и стойкий запах вина и… Вся эта гамма увиденного и промелькнувшего за долю мгновения перед глазами мужчины, умело и даже смело вмиг выдернула его из этого состояния. Онемение, а потом осмысление настигает Сержи. Он несколько минут странно и удрученно смотрит на суетящуюся перед ним, представшую, словно из ниоткуда, красавицу. Ясное дело что женщин здесь нет, и тонкая отличительная красота этого юноши умело утопает в его образе. Тонкое яркое сари, этот бегающий испуганный взгляд и его возня, попытка очистить черный балахон, одежды мастера. Шиита это несколько начинает даже смешить. Крепко беря в свою ладонь тонкую кисть неизвестной «дамы», словно бы останавливая, он кидает изучающий взор по фигурке, словно бы пытаясь понять откуда этот четкий запах крови. Почти липкий, но немой взор мастера опускается на босые ноги его нарушителя покоя и черные брови в тени капюшона ползут вверх. Маленькая дорожка ярких капелек крови идущая ровно след в след босым ногам незнакомки, четко обозначала «ее» шаги.
-Тшшш… - Словно бы успокаивая юношу, Серегил едва коснулся воздуха пальцем у своих губ, словно бы не хотя слышать не единого звука больше. Речь не нужна больше из уст этого тонкого образа. Кто ты? Принцесса? Почему ты хочешь быть женщиной? Почему не женственным юношей, коим ты являешься? На мгновение самому Серегила кажется что он знает этот перепуганный и утомленный взгляд, что единственным отблеском выдает стоящего перед ним человека. Но лишь на самое мгновение. Стрела ударом воспоминания, а быть может какой-то странный отрезок, будто из его прошлой жизни, он рикошетом в зеркале, глазах самого разума, очерчивает высокую фигуру с очень светлой кожей, и яркие белые волосы, и….Картина пропадает. Серегилу так и не удается увидеть ни его лица, ни его глаз, ни-че-го. Аллах…Он мучительно поднимает взгляд к потолку наблюдая плещущие огни отблесков от свечей, злые тени в каком то безумном караван - танце окружают Светой лик того места, где должен быть кусочек мнительного просвета к нему. Где живет сам великий Аллах. Но там ничего нет, и быть не может. Сержи сам выгнал бога из своей жизни, и теперь оставалось только самому шагать по горячему песку пустыни.
-Тебе стоит быть осторожнее…-Деликатно огибая все слова, которые могли бы обозначить род сего прекрасного существа, мужчина придирчивым взглядом окидывает ноги «красавицы». Мастер медленно приседает на корточки, касаясь пола подолом балахона, ловко ухватывает гладкую и порезанную пятку «девушки, и перевязывает ее платком, что всегда носит с собой. Вопреки тому, что стоит сделать в такой ситуации, Серегил потом медленно обхватывает горячими ладонями талию юноши, уже поднимаясь и  притягивая к себе, оборачивая его спиной,  прижимая плотнее к своему телу.
-За то, что мой костюм испорчен, ты просто постоишь со мной. А я не дам твоему страху и им, коснуться тебя. – Серегил тихо шепчет на ухо незнакомки слова обволакивая неким усталым и чуть бархатным голосом его сознания. Он хочет увидеть, что будет дальше в этой процессии. Маленькая неприятность в виде чуть испорченной одежды и порезанной пятки не будет тому помехой.
-Просто посмотри. – В теле мастера нет ни возбуждения, ни желания, лишь то странное и тонкое влекущие, клокочущие желание. Желания того самого разума, что четким ритмом зверя отдается в его груди, скрываясь за маской сердца.

Алтарь.
На молочной коже Жертвы дрожит запуганная тень. Тихая мелодия молитвы поет о экстазе и запахе крови. Затихая, умирая, замедляются тонкие длинные пальцы жреца  и тишина первородным грехом, алчной смертью окутывает всех, удостоившихся слышать и видеть этот алый дар.
Не заметно заканчивается вино в бокале. Оккультный шепот заставляет чувствовать себя странно живым...слишком живым.
Время течет так медленно и вяло, словно каждую секунду вымазали в меду и теперь эта дикая стайка медленно пробирается сквозь вязкий тяжелый янтарь, застывая на ходу.
Дым приятно сушит губы, седыми прядями путаясь в волосах, лениво поднимается к потолку и тут же попадает в ловушку десятков стеклышек. Маленькие неровные отверстия плененного ночного неба, готового разродиться истерикой, в теплой вишнево-шоколадной раме витражей. Темно-бардовые стены и множество свечей...настоящие и просто светильники, они создают уже давно забытую мной атмосферу болезненной интимности, когда можно ласково улыбаться, не боясь, что тебя уличат в этом порочном занятии, и шептать в  изящное ушко хищника что-нибудь нежное или пошлое...
Кровь и возбуждение, сладкими струйками впитывается в одежду и где-то там, в мутном омуте наслаждения, рождается отчаяние. Острое и яркое, как полуденное солнце. Понимание, что ты сделал и что нужно сделать дальше...ничего кроме смерти и сумасшествия...
Молитва аккорд за аккордом впивается в горло и даже, почему-то, больно. Так долго, так потрясающе сладко хотелось податься немного вперед и каснуться бледной рукой черного глянца шерсти, пригладить вот эту непокорную прядку и коснуться ушка, легонько пройтись кончиками пальцев по холке и опять растрепать шерсть.
Хочется выгнуться и рыкнуть что-то в дымную метель, но ещё больше - ловить насмешливый взгляд пронзительно жёлтых глаз.
Нет, не холодный...
...раскаленно-опасный медноглазый хищник.
Прижимать изящное тело пантеры всем телом к мягкой пушистой поверхности.
Покрывать опоцелуями идеально-агатовую шерсть, .
Ложбинка на шее, ключицы, очертить языком бледные соски в ворсистом ореоле и ниже, поцелуями, к впалому животу пантеры.
Посмотри как им скучно, любовь моя. Посмотри на мертвых паяцев. Скользкие... остывшие... выпотрошенные... Иногда мне хочется ворваться снежным вихрем в запыленные комнаты их жизней и подарить напоследок глоток свежести. шепот  тает в густом мехе.
Достаточно острых когтей, хозяйски загребших бедро, что бы почувствовать оргазмическую  конвульсивную дрожь, прошившую тело.
Зеркало во весь рост ловит два  отражения, насыщщено-черных, горячих.
Шальной оскал и бесы горящих глаз.

Отредактировано Эдмон (2009-11-13 13:42:37)